Отец, наверное, все дело в нем. Он нечасто бывал дома, но опять же ничего экстремального. Полицейские работали тогда, когда следовало, а не когда им хотелось, — так он мне всегда говорил. Разница была лишь в том, что когда он приезжал домой, то воздух между ним и мамой можно было резать тем же самым ножом, которым она пробовала чизкейк. Может, все это было частью замысла, чтобы сбить меня с толку. Отец приедет как раз вовремя, чтобы отвезти меня к ортодонту, мама закончит с чизкейком (кстати, моим любимым) в качестве дополнения к огромному семейному обеду, который включает такие блюда, как вареная кукуруза в початках, яблоки в карамели и жевательная резинка — запрещенные продукты, написанные на магнитной доске холодильника, с большим крестом поверх. В первый раз я стану центром внимания. Я села за кухонный стол, шаркая кроссовками по полу. — Амелия… — вздохнула мама. Вжик-вжик. — Амелия, ради всего святого! У меня уже голова раскалывается. На часах — 16:04. — Ты ничего не забыла? Она вытерла руки о кухонное полотенце. — Вроде нет… — Когда приедет папа? Она пристально посмотрела на меня. — Дорогая, — сказала мама столь сладкое слово, за которым чувствовалось ужасное продолжение. — Я не знаю, где твой отец. Он и я… Мы с ним не… — Мой прием! — выпалила я, пока она не успела сказать что-то еще. — Кто отвезет меня к ортодонту? На мгновение она лишилась дара речи: — Ты, должно быть, шутишь. — После трех лет? Вряд ли. — Я встала и указала на календарь, висевший на стене. — Сегодня мне снимают скобы. — Ты уж точно не поедешь в клинику Роба Рииса, — сказала мама. Что ж, я упустила эту деталь: единственный ортодонт в Бэнктоне — тот, к которому мы все время обращались, — был женат на женщине, на которую мама подала в суд. Конечно, из-за всей этой драмы я пропустила несколько визитов в сентябре, но не собиралась прозевать этот. — Ты пошла в крестовый поход, чтобы разрушить жизнь Пайпер, а мне теперь носить брекеты до сорока лет? Мама поднесла руку к голове: — Конечно не до сорока. Пока я не найду тебе другого ортодонта. Ради бога, Амелия, это вылетело у меня из головы! В последнее время столько всего навалилось. — Да, как и у всех на этой планете, мам! — крикнула я. — Знаешь что? Не все вращается вокруг тебя и твоих желаний. Не надо заставлять всех жалеть твою несчастную жизнь с какой-то несчастной… Она дала мне пощечину. Мама никогда, ни разу меня не била. Ни когда я выбежала на проезжую часть в два года, ни когда разлила лак для ногтей по обеденному столу и испортила покрытие. Щека горела, но боль внутри разрывала меня на части. Мое сердце превратилось в комок тугих резинок, которые одна за другой лопались. Мне хотелось причинить ей такую же боль, как она причинила мне, и я выплюнула слова, которые, словно кислота, обжигали горло: — Могу поспорить, ты и о моем рождении жалеешь, — и убежала прочь. К тому времени, как я добралась до офиса Роба (доктором Риисом я никогда его не называла), я вся взмокла и раскраснелась. Наверное, еще никогда в жизни я не пробегала сразу пять миль, но сейчас сделала как раз это. Вина — лучшее топливо, которое можно себе представить. Я напоминала кролика Энерджайзера, но в меньшей степени мною двигало желание попасть побыстрее к ортодонту, скорее — убежать от матери. Тяжело дыша, я приблизилась к ресепшену, где стоял классный компьютерный терминал для записи. Стоило мне поднести палец к клавише, и я увидела, как на меня пялится секретарь. И ассистент стоматолога. Как и каждый человек, который находился в клинике. — Амелия, что ты здесь делаешь? — спросила секретарь. — Я записана на прием. — Мы все подумали, что… — Что вы предположили? — перебила ее я. — Что если моя мама — сволочь, то и я такая же? Вдруг в приемную вышел Роб, снимая с рук резиновые перчатки. Раньше он надувал их для меня и Эммы и рисовал на них забавные рожицы. Пальцы напоминали гребешок петуха и были нежными на ощупь, как кожа младенца. — Амелия, полагаю, ты пришла из-за своих брекетов, — тихо произнес он, даже не улыбнувшись. Я будто несколько месяцев блуждала в лесу, в мрачном месте, где даже деревья пытались схватить меня и никто не говорил по-английски, а Роб оказался первым, кто за все это время произнес нормальное внятное предложение. Он понимал, что я хотела. Если для него это так просто, почему больше ни до кого не доходило? Я прошла за ним в кабинет, мимо язвительной секретарши и ассистента, которые так округлили глаза, что те грозили вывалиться из глазниц. «Ха! — подумала я, гордо шествуя рядом с ним. — Как вам такое?» Я ожидала, что Роб скажет что-то вроде того: «Давай скорее с этим покончим и не будем выходить за деловые рамки», но когда он накинул мне на плечи салфетку, то спросил: — Амелия, у тебя все в порядке? Боже, почему Роб не мог быть моим отцом? Почему я не могла жить в доме семейства Риис, а Эмма в моем, чтобы я могла ее ненавидеть, а не она меня? — Смотря с чем сравнивать. С концом света? Он был в маске, но я представила себе, что он улыбнулся. Роб мне всегда нравился. Он был странноватый и худощавый тип, совсем не похожий на моего отца. Когда я ночевала у Эммы, она говорила, что мой отец напоминал красавчика-кинозвезду, а я говорила, что отвратительно даже думать об этом, и тогда она шутила, что ее отцу дали бы роль в фильме «Месть ботаников». Может, это и правда, но он был не против сводить нас в кино на Аманду Байнз или Хилари Дафф, а еще разрешал играть с воском для брекетов и делать из них маленьких медвежат и пони, когда нам становилось скучно. — Я и забыл, какая ты забавная, — сказал Роб. — Хорошо, открой пошире рот… Ты можешь почувствовать небольшое давление. — Он взял щипцы и стал ломать перемычки между скобами и моими зубами; я казалась себе биомеханическим роботом. — Больно? — (Я покачала головой.) — Эмма теперь почти ничего о тебе не рассказывает. Я не могла говорить, потому что его руки были в моем широко распахнутом рту. Но вот что бы я сказала: «Все потому, что она стала сверхстервой и ненавидит меня до мозга костей». — Очевидно, что ситуация неловкая, — сказал Роб. — Должен признаться, что не думал, будто твоя мать отпустит тебя ко мне как к ортодонту. Она и не отпускала. — Знаешь, ортодонтия напоминает физику. Если бы брекеты или ортезы находились только на кривых зубах, то это не решило бы проблему. Но, когда применяешь силу с разных сторон, все меняется. — Он посмотрел на меня сверху вниз, и я поняла, что он уже говорит не о зубах. — На каждое действие есть противодействие. Роб принялся чистить мои зубы от композита и пломбы. Я подняла руку и положила ему на запястье, чтобы он убрал электрическую зубную щетку. Слюна казалась металлической на вкус. — Она разрушила и мою жизнь, — сообщила я, а из-за обильного количества слюны прозвучало это так, будто я тону. Роб отвел взгляд: — Тебе придется носить зубную пластину, иначе может быть смещение. Давай сделаем снимок, чтобы подобрать тебе подходящую… — Он нахмурился, поднося инструмент к задней стенке моих передних зубов. — Эмаль здесь сильно сточилась. Еще бы, я вызывала рвоту три раза в день, о чем ты, конечно, не знала. Я была, как всегда, ужасно толстой, и в свободное от рвоты время я впихивала еду в свой отвратительный рот. Я затаила дыхание, гадая, настал ли момент, когда мое тайное занятие станет явным. А может, я как раз этого и ждала. — Ты пьешь много газировки? — (От этого предположения все мое тело расслабилось, и я быстро кивнула.) — Не стоит. Колу используют для очистки асфальта на шоссе от крови. Хочешь, чтобы это попало в твой организм? Такое могла сказать мне ты, вычитав в одной из своих энциклопедий. Мои глаза наполнились слезами. — Прости, — произнес Роб, поднимая руки. — Не хотел тебя обидеть. «И я», — пронеслось в мыслях. Закончив полировать мои зубы пастой, похожей на песок, он позволил мне прополоскать рот. — Теперь у тебя замечательный прикус, — сказал он, поднимая зеркало. — Амелия, улыбнись. Я провела языком по зубам, что не могла делать почти три года. Зубы казались мне огромными, будто принадлежали другому человеку. Я изобразила скорее не улыбку, а волчий оскал. Девочка из зеркала могла похвастаться ровными зубами, похожими на нить жемчуга в шкатулке с драгоценностями моей матери, но я и чувствовала себя так же, идеальной и целостной, будто по моим плечам маршировала маленькая армия. Девочка в зеркале могла быть даже симпатичной. А значит, это не я. — Вот что мы даем детям, которые прошли полный курс лечения, — сказал Роб, передавая мне небольшой пластиковый пакет с его именем. — Спасибо, — буркнула я и выпрыгнула из кресла, скидывая с себя салфетку. — Амелия… подожди. Твоя зубная пластина… — начал Роб, но к этому времени я уже выбежала в приемную и за порог клиники. Вместо того чтобы выйти из здания, я помчалась наверх, где меня бы не нашли, хотя вряд ли они стали бы искать, я же вовсе не так важна, и закрылась в уборной. Открыла пакет с подарком. Там были жевательные конфеты, мармеладные мишки и попкорн, все, что я так долго не ела и забыла уже даже вкус. А еще футболка с надписью «СДВИГ СЛУЧАЕТСЯ, НОСИ ПЛАСТИНУ». На унитазе было черное сиденье. Одной рукой я придержала свои волосы, указательный палец второй сунула в горло. Вот чего не заметил Роб: небольшую болячку на этом пальце, от соприкосновения с моими передними зубами. И вот мои зубы вновь стали неидеальными, грязными, знакомыми. Я ополоснула рот водой из-под крана и посмотрела на себя в зеркало. Щеки покраснели, глаза ярко сверкали. Я не выглядела той, чья жизнь рушилась на части. Кто вызывал рвоту, чтобы доказать, будто может сделать хоть что-то правильно. Не выглядела дочерью, которую ненавидела мать и игнорировал отец. Если честно, я уже не знала, кто я такая на самом деле.