— Но Шарлотта не стала бы… — Фурия в аду ничто в сравнении с подростком, который хочет избавиться от скоб, — сказал Роб. — Я на девяносто девять процентов уверен, что Шарлотта ни о чем не догадывалась. Мое лицо вспыхнуло. — А что подумают люди о том, что ты лечишь дочь женщины, которая подала на нас в суд? — На тебя, — поправил он. — Подала в суд на тебя. Я отпрянула: — Не верю, что ты это сейчас сказал! — А я не верю, что ты ждешь, будто я вышвырну Амелию из клиники. — Знаешь что, Роб? Тебе следовало так поступить. Ты же мой муж. Роб поднялся: — А она пациент. И это моя работа. В отличие от тебя для меня это кое-что значит! Он зашагал прочь из кухни, а я потерла виски. Я казалась себе зависшим в воздухе самолетом, который кружит над аэропортом, но не видит, куда приземлиться. В этот момент я так ненавидела Шарлотту, что в животе у меня все окаменело, став твердым и холодным. Роб был прав: все, чем я являлась, теперь валялось в стороне из-за того, что сделала со мной Шарлотта. И в этот момент я поняла, что связывает нас с Шарлоттой: она чувствует то же самое из-за того, что с ней сделала я. На следующее утро я решила все изменить. Поставила будильник и вместо того, чтобы опять проспать школьный автобус, сделала Эмме французский тост с беконом на завтрак. Настороженному Робу я пожелала хорошего дня. Вместо того чтобы делать ремонт, я убрала дома. Пошла в магазин за продуктами, однако поехала в городок в тридцати милях от нашего района, чтобы не наткнуться на знакомые лица. Я встретила Эмму после школы, прихватив ее форму для фигурного катания. — Ты отвезешь меня на каток? — увидев меня, спросила она. — Какие-то проблемы? — Наверное, нет, — сказала Эмма после секундного колебания, а потом пустилась в жалобы о том, как несправедливо со стороны учителя давать тест по алгебре, ведь он знал, что она отсутствовала и не могла ответить на неожиданные вопросы. «Я скучала по этому», — подумала я. Скучала по Эмме. Я дотянулась до нее и пригладила волосы ладонью. — Что такое? — Я просто тебя очень люблю. Вот и все. Эмма изогнула брови: — Хорошо, теперь мне даже страшно. Ты ведь не скажешь, что у тебя рак или что-то вроде того? — Нет, просто я знаю, что в последнее время… отсутствовала. Прости. Мы стояли на перекрестке, и дочь повернулась ко мне лицом. — Шарлотта — стерва, — заявила Эмма, и я даже не сказала ей следить за языком. — Все знают, что эта история с Уиллоу не твоя вина. — Все? — Ну, по крайней мере, я, — ответила она. «И этого достаточно», — поняла я. Через несколько минут мы прибыли на каток. Краснощекие мальчишки выходили по одному из стеклянных дверей и тащили на спинах, как черепашки, огромные сумки с хоккейным снаряжением. Меня всегда забавляла эта разница между жизнерадостными фигуристами и суровыми хоккеистами. Как только я вошла внутрь, то сразу поняла, о чем забыла. Нет, скорее, не забыла, а что совершенно вытеснило из мыслей: Амелия тоже будет тут. Она выглядела иначе, чем в последнюю нашу встречу, — одетая во все черное, с перчатками без пальцев, в рваных джинсах и армейских ботинках. А еще эти синие волосы. Девочка горячо спорила с Шарлоттой. — А мне наплевать, кто нас слышит! — сказала она. — Я же сказала, что больше не хочу ходить на фигурное катание. Эмма схватила меня за руку. — Уходи, — еле слышно сказала она. Но было слишком поздно. Мы жили в маленьком городке, а история порядком нашумела. Все в зале, девочки и их матери, ждали, что произойдет дальше. И ты, сидевшая на скамье рядом с сумкой Амелии, тоже меня увидела. Твоя правая рука была в гипсе. Как ты сломала ее на этот раз? Еще четыре месяца назад я бы знала все подробности. Но, в отличие от Шарлотты, я не хотела выносить грязное белье из дому. Я сделала глубокий вдох и притянула к себе Эмму, уводя ее в раздевалку. — Так, — сказала я, убирая волосы с глаз. — И сколько длится индивидуальная тренировка? Час? — Мам… — Я могу уехать и забрать вещи из химчистки, чтобы не сидеть здесь… — Мам… — Эмма потянулась к моей руке, как в детстве. — Это не ты начала. Я кивнула, не в силах сказать что-либо еще. Вот что я ожидала от лучшей подруги: честности. Если она шесть лет твоей жизни вынашивала мысль, будто я сделала нечто непоправимое во время ее беременности, то почему ни разу об этом не заговорила? Почему не сказала: «Эй, как случилось, что ты не?..» Я наивно полагала, что молчание означало согласие, а не назревающий вопрос. Может, я сглупила, считая, что друзья друг другу чем-то обязаны. Как минимум объяснение. Эмма зашнуровала ботинки и заторопилась на лед. Я немного подождала, потом толкнула дверь раздевалки и встала перед изогнутым барьером из оргстекла. В одной стороне катка находилась группа новичков — сороконожка из детей в зимних комбинезонах и велосипедных шлемах; их ноги разъезжались, как стороны треугольника. Упал один, упали все: как домино. Не так давно там каталась Эмма, но вот она уже на другой стороне льда, тренирует нижнее вращение, а тренер нарезает круги возле нее, поправляя. Я больше не видела Амелии, тебя или Шарлотты. Мой пульс успокоился, когда я вернулась к машине. Я села за руль и включила двигатель. Когда по стеклу кто-то резко постучал, я даже подпрыгнула от неожиданности. На улице стояла Шарлотта, закрывая шарфом рот и нос, глаза ее слезились от ветра. Я замешкалась, потом наполовину опустила стекло. Выглядела она такой же несчастной, какой я себя чувствовала. — Мне… мне просто надо тебе кое-что сказать, — прерывисто проговорила она. — Это никогда не касалось лично нас с тобой. Молчание причиняло мне боль, я стиснула зубы. — Мне предложили возможность дать Уиллоу все, в чем она будет нуждаться. — Ее дыхание на холоде окутывало ее лицо, словно гало. — Я не виню тебя, что ты меня ненавидишь. Но ты не можешь осуждать меня, Пайпер. Будь Уиллоу твоим ребенком… уверена, ты бы сделала то же самое. Эти слова повисли между нами, разделенные гильотиной окна. — Шарлотта, ты не знаешь меня достаточно хорошо, — холодно сказала я и уехала с парковки, подальше от катка, не оглядываясь. Десять минут спустя я ворвалась в кабинет Роба во время консультации. — Пайпер… — ровным голосом произнес он, опуская взгляд на родителей и их малолетнюю дочь, которые смотрели на мои растрепанные волосы, текущий нос; слезы струились по моему лицу. — Я сейчас занят. — Э-э-э… — подала голос мать. — Может, нам стоит оставить вас наедине. — Миссис Спифилд… — Все в порядке, — сказала она и поднялась, собирая всю семью на выход. — Мы можем немного подождать. Они заторопились прочь из кабинета, ожидая, что я в любой момент разрыдаюсь. Наверное, они были недалеки от истины. — Ты счастлива? — взорвался Роб. — Возможно, ты лишила меня нового клиента. — А что насчет Пайпер и того, что с ней произошло? «Чем мне тебе помочь, дорогая?» — Прости, но я так часто изображал сочувствие, что лицо уже устало. Господи, я пытаюсь вести здесь дела! — Я только что натолкнулась на Шарлотту на катке. Роб заморгал, глядя на меня: — И что? — Ты шутишь? — Вы живете в одном городе. Маленьком городе. Чудо, что ваши дороги еще не пересеклись. Что она сделала? Бежала за тобой с мечом? Вызвала на поединок на детской площадке? Пайпер, пора тебе повзрослеть. Я чувствовала себя быком, которого выпустили из загона. Свобода, облегчение… а потом приходит пикадор и бросается на него с копьем. — Я ухожу, — тихо сказала я. — Я заберу Эмму. Надеюсь, прежде чем вернуться сегодня вечером домой, ты подумаешь о том, как обращался со мной.