Как ваше имя? Где вы живете? Сколько у вас детей? На четвертом вопросе она запнулась. Вы замужем? Формально ответ был положительным. Но на практике про это уже сказали, и Гай Букер собирался использовать разрыв Шарлотты и Шона в пользу ответчика. Я заранее готовила Шарлотту к этому вопросу, и нам не удалось добиться даже одного раза, чтобы она не расплакалась. Я, затаив дыхание, ждала ее ответа. — В данный момент да, — ровным голосом сказала Шарлотта. — Но рождение ребенка с таким количеством индивидуальных потребностей вызвало много проблем в моем браке. Сейчас мы с мужем живем раздельно. Она еле слышно выдохнула. «Молодец!» — подумала я. — Шарлотта, вы можете рассказать о том, как была зачата Уиллоу? — (Пожилой мужчина из жюри присяжных ахнул.) — Не сам процесс, а скорее ваше решение стать родителями. — Я уже была матерью, — сказала Шарлотта. — Матерью-одиночкой, пять лет. Когда я встретила Шона, мы оба поняли, что хотим еще детей, но казалось, что у судьбы другие планы. Мы пытались завести ребенка почти два года и уже хотели приступить к лечению от бесплодия, когда все произошло само собой. — И какие у вас были чувства? — Мы были на седьмом небе, — ответила Шарлотта. — Знаете, как бывает, когда в вашей жизни все так идеально, что даже страшно представить следующий момент? Вот так я и чувствовала. — Во сколько вы забеременели? — В тридцать восемь лет. — Шарлотта слегка улыбнулась. — Старородящая, так это называют. — Вас это беспокоило? — Я знала, что после тридцати пяти возрастает риск рождения ребенка с синдромом Дауна. Я приблизилась к месту свидетеля: — Вы говорили об этом с вашим гинекологом? — Да. — Можете сказать суду, кто на тот момент был вашим гинекологом? — Пайпер Риис, — сказала Шарлотта. — Ответчица. — Как вы решили обратиться к ответчице в качестве акушера-гинеколога? Шарлотта опустила голову, глядя на колени: — Она была моей лучшей подругой. Я доверяла ей. — Что сделала ответчица, чтобы развеять ваши опасения насчет рождения ребенка с синдромом Дауна? — Она посоветовала сдать анализы крови — это называлось «четверной тест», — чтобы посмотреть, повышен ли риск родить ребенка с нейронными отклонениями, или синдромом Дауна. Вместо вероятности один к двумстам семидесяти у меня было соотношение один к ста пятидесяти. — Что она посоветовала? — спросила я. — Амниоцентез, — ответила Шарлотта, — но я знала, что это рискованно. Поскольку у нас было запланировано УЗИ на восемнадцатой неделе, она сказала, что мы сможем сперва узнать его результаты, потом принимать решение на основании того, что мы увидим. Конечно, это было не таким точным исследованием, как амнио, но определенные показатели могли свидетельствовать о том, что есть синдром Дауна, или же исключить его. — Вы помните то УЗИ? — спросила я. Шарлотта кивнула: — Мы так хотели взглянуть на своего малыша. И в то же время я нервничала, поскольку знала, что специалист будет искать маркеры синдрома Дауна. Я не отрывала от нее взгляда, пытаясь увидеть малейшие признаки. В какой-то момент она склонила голову набок и произнесла: «Хм». Но, когда я спросила, что там, она ответила, что результаты прочтет доктор Риис. — Что сказала вам ответчица? — Когда Пайпер зашла в помещение, я поняла по ее лицу, что у ребенка нет синдрома Дауна. Я спросила, точно ли это, и она ответила «да». Специалист даже отметила, насколько четкие снимки. Я заставила ее посмотреть мне в глаза и сказать, что все в порядке, а она сказала, что только один показатель немного отличается — бедренная кость в шестом процентиле. Пайпер сказала, что не стоит волноваться на этот счет, ведь я сама невысокого роста, и к следующему УЗИ этот показатель может уже быть в пятидесятом процентиле. — А вас не обеспокоили четкие снимки? — С чего бы? — добавила Шарлотта. — Пайпер не переживала, а я предположила, что в этом и заключалось УЗИ — получить ясную картинку. — Доктор Риис предложила более детальное исследование? — Нет. — Вы делали другие УЗИ во время беременности? — Да, когда я была на двадцать седьмой неделе беременности. Это было даже не обследование, а шалость — мы сделали УЗИ в ее клинике после работы, чтобы узнать пол ребенка. Я повернулась к жюри присяжных: — Вы помните то УЗИ, Шарлотта? — Да, — тихо сказала она. — Я никогда его не забуду. Я лежала на столе, а Пайпер водила прибором по моему животу. Она смотрела на компьютерный экран. Я спросила, когда мне можно будет посмотреть, но она ничего не ответила. Тогда я поинтересовалась, все ли в порядке. — И что она ответила? Шарлотта взглядом нашла среди всех собравшихся Пайпер: — Что со мной все в порядке. А с моей дочерью нет. Шарлотта — О чем ты говоришь? Что случилось? Я привстала на локтях, глядя на экран, стараясь расшифровать изображения, которые дергались с каждым моим движением. Пайпер указала на черную линию, которая выглядела такой же, как и другие черные линии на экране. — У нее сломаны кости, Шарлотта. Несколько. Я покачала головой. Как это могло произойти? Я же не падала. — Я позвоню Джианне Дель Соль. Она глава педиатрического отделения в больнице, она может объяснить подробнее… — Что объяснить? — запаниковав, выкрикнула я. Пайпер убрала с моего живота прибор, и изображение на экране пропало. — Если это то, о чем я подумала, — несовершенный остеогенез, — то это очень редкое явление. Я только читала о таком, когда училась в медицинском. Еще не встречала пациента с таким заболеванием. При нем страдает запас коллагена и кости с легкостью ломаются. — Но с малышкой все будет в порядке? — спросила я. На этом месте моя лучшая подруга обняла бы меня и сказала: «Конечно. Не глупи». На этом месте Пайпер сказала бы мне, что через десять лет на твой день рождения мы посмеемся об этом. Вот только Пайпер ничего такого не сказала. — Я не знаю, — призналась она. — Честно не знаю. Мы оставили мою машину у клиники Пайпер и вернулись ко мне домой, чтобы все рассказать Шону. Все это время я рылась в памяти, пытаясь припомнить, когда случились все эти переломы — в ресторане, когда я уронила кусочек масла и нагнулась за ним? В комнате Амелии, когда я споткнулась о брошенные пижамные штаны? На шоссе, когда я резко затормозила и ремень безопасности впился мне в живот? Я сидела за кухонным столом, пока Пайпер рассказывала Шону все, что знала и чего не знала. Время от времени ты перекатывалась внутри меня, словно танцевала медленное танго. Я боялась коснуться живота и тем самым признать твое существование. Семь месяцев мы были неразлучными и неотделимыми друг от друга, но теперь ты казалась мне чужой. Иногда, стоя в душе и проверяя грудь, я думала, что бы сделала, если бы мне диагностировали опухоль, — химию, лазер, хирургию? — и решила, что хотела бы, чтобы ее вырезали из меня и мне не приходилось бы просыпаться от знания, что она до сих пор под моей кожей. Ты, которая еще несколько часов была для меня столь ценной, вдруг показалась именно такой: незнакомой, огорчающей, иной. После ухода Пайпер Шон сразу приступил к действиям. — Мы найдем лучших врачей, — поклялся он. — Сделаем все, что потребуется. Но что, если ничего нельзя было сделать? Я смотрела, как рьяно Шон распинается. Сама же я словно плавала в сиропе, тягучем и опасном. Я едва могла двигаться и уж тем более принимать решения. Ты, которая прежде объединяла нас с Шоном, теперь стала прожектором, подчеркнувшим, насколько мы разные. Той ночью я не могла заснуть. Я смотрела в потолок, пока красное сияние цифр на радиочасах не заполнило его, словно лесной пожар, тогда я начала обратный отсчет с нынешнего момента до того, когда мы зачали тебя. Когда Шон тихо выбрался из постели, я притворилась, что сплю, но только потому, что знала, куда он направляется: узнать про несовершенный остеогенез в Интернете. Я тоже подумывала об этом, но не отваживалась. А может, я была менее наивной: в отличие от него я не сомневалась, что мы узнаем нечто еще более пугающее.