Я открыл рот. Мне казалось, что ты не слышала моих слов о Шарлотте. И тут я понял, что слышала. Шарлотта Гай Букер был из тех, над кем мы с Пайпер посмеялись бы, если бы встретили его в «Пещере Макси». Этот адвокат так много мнил о себе, что у него был регистрационный номер с надписью «БОЛЬШАЯ ШИШКА» на мятно-зеленом «ти-берде». — Все дело в деньгах, верно? — сказал он. — Нет. Но деньги означают хороший уход в сравнении с плохим уходом для моей дочери. — Уиллоу получает средства от Кэти Бекетт через «Хелси кидс голд», разве не так? — Да, но даже это не может покрыть все медицинские расходы и ничего из наших собственных средств. Когда ребенок находится в «ортопедических штанах», ему нужно совершенно другое автокресло. Лечение зубов, которое является неотъемлемой частью НО, может стоить тысячи долларов в год. — Родись ваша дочь талантливым пианистом, вы бы просили деньги на концертный рояль? — спросил Букер. Марин предупреждала, что он попытается меня разозлить, чтобы симпатия членов жюри угасла. Я сделала глубокий вдох и посчитала до пяти. — Мистер Букер, это как сравнивать яблоки и апельсины. Мы говорим не о художественном образовании. На кону жизнь моей дочери. Букер прошел к жюри присяжных. Я подавила желание проверить, не оставлял ли он за собой нефтяное пятно. — Вы с мужем не нашли согласия по этому вопросу, миссис О’Киф, верно? — Верно. — Вы согласны с утверждением, что причина вашего скорого развода в том, что ваш муж Шон не поддерживает иск? — Да, — тихо сказала я. — Он не верит в то, что Уиллоу не имела права на рождение, так? — Протестую! — выкрикнула Марин. — Вы не можете спрашивать ее о мнении мужа. — Протест принят, — сказал судья. Букер сложил руки на груди: — Но вы все равно упорствуете с этим иском, хотя он очевидно разрушит вашу семью, так? Я представила Шона сегодня утром, в пальто и галстуке, то была крохотная вспышка надежды, что он поедет в суд вместе со мной, а не против меня. — Я до сих пор считаю, что поступаю правильно. — Вы говорили с Уиллоу об этом иске? — спросил Букер. — Да, — ответила я. — Она знает, что я делаю это, потому что люблю ее. — Думаете, она это понимает? Я замешкалась: — Ей всего шесть. Думаю, многие механизмы судебного процесса выше ее понимания. — А когда она повзрослеет? — спросил Букер. — Могу поспорить, Уиллоу дружит с компьютерами? — Конечно. — Вы когда-либо думали, что через несколько лет ваша дочь зайдет в Интернет и станет искать информацию о себе в Google? О вас, об этом деле? — Видит Бог, я совершенно не жду этого, но надеюсь, что к тому моменту смогу объяснить ей, почему поступить так было важным… и что уровень ее жизни является прямым результатом этого иска. — Видит Бог, — повторил Букер. — Интересный выбор слов. Вы ведь католичка, да? — Верно. — Будучи истинной католичкой, вы понимаете, что аборт является смертным грехом? — Понимаю, — сглотнув ком в горле, ответила я. — Но исходным пунктом данного иска является утверждение, что если бы вы знали о состоянии Уиллоу раньше, то прервали бы беременность, верно? Взгляды жюри присяжных буквально впивались в меня. Я знала, что настанет момент, когда я окажусь в центре внимания — как диковинка или редкий зверь? — и вот час пробил. — Мне понятно, к чему вы клоните, — натянуто сказала я. — Но это дело о медицинской халатности, а не об аборте. — Это не ответ, миссис О’Киф. Давайте я перефразирую: если бы вы узнали, что носите ребенка совершенно глухого и слепого, вы бы прервали беременность? — Протестую! — выкрикнула Марин. — Это не имеет отношения к делу. Ребенок моей подзащитной не глух и не слеп. — Мы пытаемся понять, могла ли мать ребенка сделать то, что она сказала, — возразил Букер. — Нам надо поговорить с судьей, — сказала Марин, и они приблизились к судье, продолжая громко спорить перед всеми. — Ваша честь, это необъективно! Он имеет право спросить, каким было решение моего клиента касательно конкретных медицинских фактов, которыми ответчица с ней не поделилась… — Не указывай мне, дорогуша, как вести мое дело, — возразил Букер. — Высокомерная свинья… — Я разрешаю вопрос, — медленно произнес судья. — Думаю, нам всем нужно услышать ответ миссис О’Киф. Проходя мимо места свидетеля, Марин оценивающе посмотрела на меня — напоминание, что меня вызывали к ответу. — Миссис О’Киф, — повторил Букер, — вы бы сделали аборт, если бы ребенок был абсолютно глух и слеп? — Я… я не знаю, — сказала я. — Вы знаете, что Хелен Келлер была глуха и слепа? — спросил он. — А если бы вы узнали, что у вашего ребенка не хватало руки? Вы бы прервали беременность? Я поджала губы, ничего не отвечая. — Вам известно, что Джим Эббот, однорукий питчер, забил невозможный мяч в главной бейсбольной лиге и выиграл олимпийскую золотую медаль в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году? — спросил Букер. — Я не мать Джима Эббота. И не Хелен Келлер. Я не знаю, насколько тяжелым было их детство. — Тогда мы возвращаемся к первому вопросу: если бы вы знали о состоянии Уиллоу на восемнадцатой неделе, вы бы сделали аборт? — Мне не было дано такого выбора, — напряженно сказала я. — На самом деле было, — возразил Букер. — На двадцать седьмой неделе. И, согласно вашим собственным показаниям, вы не смогли принять такого решения. Так почему жюри присяжных должны поверить, что вы могли бы сделать это на несколько недель ранее? «Медицинская халатность, — снова и снова вбивала мне в голову Марин. — Вот почему вы подали этот иск. Что бы ни говорил Гай Букер, все будет вертеться вокруг стандартного ухода за пациентом и выбора, который вам не дали». Я так тряслась, что пришлось спрятать руки под колени. — Наше дело не о том, что я могла бы сделать. — Конечно в том, — сказал Букер. — Иначе это пустая трата нашего времени. — Вы ошибаетесь. Это дело о том, что мой врач не сделала… — Ответьте на вопрос, миссис О’Киф… — А именно, — проговорила я, — она не дала мне выбора относительно прерывания беременности. Ей следовало знать, что есть проблема, еще по первому УЗИ, и ей следовало… — Миссис О’Киф! — прокричал Букер. — Ответьте на мой вопрос! Я откинулась на спинку стула и сдавила пальцами виски. — Не могу, — прошептала я и посмотрела на деревянные перила перед собой. — Не могу ответить на этот вопрос сейчас, потому что Уиллоу уже существует. Девочка, которая любит хвостики, а не косички, которая на этих выходных сломала бедренную кость, которая спит с мягкой свинкой. Девочка, из-за которой я толком не спала последние шесть с половиной лет, гадая, как прожить следующий день без несчастных случаев, и строя запасной план, от кризиса до кризиса. — Я посмотрела на адвоката. — На восемнадцатой неделе беременности, на двадцать седьмой я не знала Уиллоу так, как знаю сейчас. Поэтому я не могу ответить на ваш вопрос, мистер Букер. Но реальность такова, что никто не дал мне шанса ответить на него в то время. — Миссис О’Киф, — ровным голосом проговорил адвокат. — Я спрашиваю вас в последний раз. Вы бы сделали аборт?