Шарлотта задала мне тот же вопрос, конечно не настолько многословный, еще до твоего рождения. Это было на следующий день после УЗИ на двадцать седьмой неделе, когда я отправила ее к Джианне Дель Соль и специалистам по патологиям при беременности. Я была хорошим акушером, но знала свои пределы. Я не могла предоставить ей тот уход, в котором она сейчас нуждалась. Шарлотту настигла дурацкая генетическая мутация, больше подходящая пациентам в морге, а теперь я словно устраняла последствия катастрофы, пока подруга рыдала на моем диване. — Не хочу, чтобы она страдала, — сказала Шарлотта. Я не знала, как обойти тему аборта на поздней стадии. Даже те, кто не относился к католикам вроде Шарлотты, с трудом принимали такой вариант, но это всегда давалось тяжело. Искусственное прерывание беременности выполняли только некоторые врачи в стране, опытные профессионалы, которые знали об угрозе жизни матери и плода. При определенных диагнозах, не распознанных до двенадцати недель, предлагались роды, если дети не имели шанса на выживание. Можно было поспорить, что такое оставит неизгладимый отпечаток на родителях, но, как заметила Шарлотта, счастливого конца здесь ожидать не стоило. — Не хочу, чтобы страдала ты, — сказала я. — Шон этого не хочет. — Беременность не у Шона. Шарлотта отвернулась. — Как можно лететь через всю страну с ребенком внутри тебя, зная, что ты вернешься без него? — Если ты этого захочешь, я полечу с тобой. — Я не знаю, — всхлипнула она. — Не знаю, чего хочу. — Она посмотрела на меня. — Что бы ты сделала? Два месяца спустя мы стояли по обе стороны твоей больничной кроватки в отделении интенсивной терапии новорожденных. Палата, наполненная множеством приборов, которые поддерживали функционирование разных систем, погрузилась в насыщенный синий свет, словно мы плавали под водой. — Ты бы подписала? — снова спросила меня Шарлотта, когда я не ответила в первый раз. Можно поспорить, что прервать беременность не так сложно, как подписать отказ от реанимации для ребенка, который уже пришел в этот мир. Прими Шарлотта решение прекратить беременность на двадцать седьмой неделе, ее потеря была бы ужасной, но чисто теоретически она бы тогда не встретилась с тобой. Теперь ей снова пришлось подвергнуть сомнению твое существование, но на этот раз она видела твою боль и страдания. Шарлотта множество раз приходила ко мне за советом: насчет зачатия, стоит ли делать аборт на позднем сроке или нет, стоит ли подписывать отказ от реанимации. Что бы я сделала? Я бы вернулась к моменту, когда Шарлотта попросила меня помочь с зачатием ребенка. И я бы направила ее к другому врачу. Я бы вернулась к тем временам, когда мы чаще смеялись, чем плакали. Я бы вернулась к тому времени, когда ты еще не встала между нами. Я бы сделала что угодно, чтобы уберечь тебя от чувства, что все кругом рассыпается на части. Если ты решаешь прекратить мучения любимого человека, прежде чем они начались или во время, — это убийство или милосердие? — Да, — прошептала я. — Подписала бы. Марин — Нам пришлось многому научиться, — сказала Шарлотта. — От того, как держать Уиллоу или менять подгузник, не сломав ей ничего, до осознания, что можно просто нести ее на руках, услышать тихий щелчок и понять, что у нее перелом. Мы выяснили, где заказывать люльки для автомобиля и переноски для новорожденных с ограниченными возможностями, чтобы ремни не сломали ей ключицу. Мы научились различать, когда следовало ехать в травмпункт, а когда мы сами могли зафиксировать перелом. В гараже мы хранили запасной водонепроницаемый гипс. Мы поехали в Небраску, потому что там есть хирурги-ортопеды, специализирующиеся на НО, и начали курс приема памидроната в детской больнице Бостона. — Вы когда-либо… не знаю, как лучше спросить… отдыхаете? Шарлотта слегка улыбнулась: — Вряд ли. Мы не строим планов. Просто мы никогда не знаем, что может случиться. Всегда приходится иметь дело с новой травмой. Сломать ребро не то же самое, что сломать спину. — Она замешкалась. — В прошлом году у Уиллоу было такое. Среди жюри присяжных раздался вздох, от которого Гай Букер лишь закатил глаза, что меня очень порадовало. — Можете рассказать суду, как вам удалось все это оплатить? — Это огромная проблема, — сказала Шарлотта. — Раньше я работала, но после рождения Уиллоу не смогла вернуться. Даже когда она ходила в дошкольную группу, я сидела в ожидании, что придется бежать к ней, если она что-то сломает, а так не получится, если ты шеф-кондитер в ресторане. Мы пробовали нанимать медсестру, которой доверяли, но ее услуги стоили больше моей зарплаты, а иногда агентство присылало женщин, которые совершенно ничего не знали о НО, не говорили по-английски, не могли понять, о чем я просила их касательно ухода за Уиллоу. Мне приходилось выступать ее адвокатом, всегда быть рядом. — Она пожала плечами. — Мы не дарим больших подарков на день рождения или Рождество. У нас нет индивидуального пенсионного счета или отложенных денег на обучение детей. Мы не выезжаем куда-то в отпуск. Все деньги уходят на оплату того, что не покрывает страховка. — Что, например? — Уиллоу находится на клинических испытаниях с памидронатом, а значит, это бесплатно, но когда она достигнет определенного возраста, то больше не сможет участвовать в программе и каждый ввод препарата будет обходиться в тысячу долларов. Ортезы на ноги стоят пять тысяч долларов каждый, операция с установкой штифта — сто тысяч. Спинные инъекции, которые понадобятся Уиллоу в подростковом возрасте, могут стоить в несколько раз дороже, и это не считая билета до Омахи. Даже если страховая оплатит это частично, остальное ложится на наши плечи. Есть и множество более мелких трат: обслуживание инвалидного кресла, овчина для гипсовых повязок, пакеты со льдом, одежда, в которой можно ходить с гипсом, разные подушки, чтобы Уиллоу было удобно, пандус перед домом для инвалидного кресла. Чем старше она будет, тем больше оборудования ей понадобится — зеркала и другие приспособления, чтобы дотягиваться до всего при ее невысоком росте. Даже машина с педалями, на которые легче нажимать, чтобы они не вызывали микротрещин в стопах, стоит десятки тысяч долларов при нормальном оснащении, а профессиональная реабилитация оплатит только одно транспортное средство. Все остальное ложится на нас на всю жизнь. Она будет ходить в колледж, но и стоить это будет дороже из-за необходимого оснащения, а лучшие школы для детей вроде Уиллоу находятся не так уж близко, значит на дорогу придется тратить больше. Мы сняли деньги с частного накопительного фонда моего мужа и взяли второй кредит. У меня забиты две кредитные карты. — Шарлотта посмотрела на жюри присяжных. — Знаю, что вы думаете обо мне. Вы считаете, что я здесь ради большой выплаты, поэтому я подала иск. Я застыла, не зная, что она творит: мы такого не репетировали. — Шарлотта, вы… — Прошу, — сказала она. — Дайте мне договорить. Это и правда из-за стоимости. Но не финансовой. — Она заморгала, смахивая слезы. — Я не сплю по ночам. Я испытываю чувство вины, когда смеюсь над шуткой по телевизору. Я смотрю на других девочек одного с Уиллоу возраста на площадке, иногда я ненавижу их. Меня охватывает ужасная зависть, что для них все так просто. Но в тот день, когда я подписала отказ от реабилитации в больнице, я дала дочери обещание. Я сказала: «Если ты будешь бороться, то и я буду. Если ты будешь жить, я сделаю так, чтобы твоя жизнь была самой лучшей из возможного». Так ведь поступит хорошая мать? — Она покачала головой. — Обычно все так и бывает, родитель заботится о ребенке, пока не наступает время поменяться местами. Но в случае нас с Уиллоу заботиться всегда буду я. Поэтому я сегодня здесь. Вот что я хочу услышать от вас. Кто будет ухаживать за моей дочерью, когда меня не станет? В этот момент в зале суда можно было услышать, как падает иголка или как бьется сердце. — Ваша честь, — сказала я, — на сегодня все. Шон Море было чудищем, черным и злобным. Оно страшило тебя и в то же время пленяло, ты просила пойти посмотреть, как волны разбиваются о стены дамбы, но каждый раз дрожала в моих руках. Я отпросился с работы, потому что Гай Букер сказал, что свидетели приходят в самый первый день процесса. Но, как выяснилось, я не мог присутствовать в зале суда до дачи показаний. Я пробыл там десять минут, после чего судья отпустил меня. Утром Шарлотта решила, что я поеду в суд поддержать ее. И ясно почему. После проведенной вместе ночи она могла ожидать подобного. В ее объятиях я был то страстным и одержимым, то нежным, будто мы играли в пантомиму эмоций под простынями. Знаю, что она расстроилась из-за моей встречи с Гаем Букером, но ей как никому другому следовало понимать, почему я должен был давать показания против нее в этом процессе: ради своего ребенка можно пойти на что угодно. Покинув здание суда, я поехал домой и сказал сиделке, что ее смена закончилась. Амелию следовало забрать из школы в три, но пока я спросил, чем хотела заняться ты. — Я ничем не могу заняться, — отозвалась ты. — Только посмотри на меня! И впрямь, твоя левая нога была целиком в шине. Но в то же время я не понимал, почему не могу побыть немного оригинальным и поднять тебе настроение. Я отнес тебя, завернутую в одеяло, к машине, усадил на заднем сиденье, вытянув ногу. Так ты по-прежнему могла пристегнуть ремень. Чем больше ты замечала знакомые места по пути к океану, тем больше оживлялась. В конце сентября никого на пляже не было, и я припарковался поперек площадки, примыкающей к дамбе, откуда открывался вид, как с высоты птичьего полета. Из кабины внедорожника ты могла увидеть волны, которые подкрадывались и отступали, словно огромные серые коты. — Папочка? — позвала ты. — Почему по океану нельзя кататься на коньках? — Думаю, что можно, в Арктике, но в воде слишком много соли, чтобы она замерзла. — А если она замерзнет, разве не здорово, чтобы застыли и волны? Как ледяные скульптуры? — Вот это чудесно, — согласился я и повернулся посмотреть на тебя. — Уиллс, у тебя все хорошо? — Нога не болит. — Я не про ногу. Я про то, что происходит сегодня. — Утром было много камер. — Точно. — От них у меня болит живот. Я дотянулся до твоей руки: — Ты ведь знаешь, я не подпущу этих журналистов к тебе. — Маме стоит что-нибудь испечь для них. Если им понравятся ее брауни или ириски, то они поблагодарят ее и уйдут. — Может, твоя мама добавит в тесто мышьяк, — задумчиво проговорил я. — Что? — Ничего. — Я покачал головой. — Мама любит тебя. Ты ведь знаешь это? Шум Атлантики достиг крещендо. — Думаю, есть два разных океана — тот, что играет с тобой летом, и тот, что безумствует зимой, — сказала ты. — Сложно вспомнить, какой он в другое время.