— У нас — я говорю, нас, так как мнение это не только мое личное, но и всех верховных иерархов — были опасения, что за эти два дня вы можете дойти до такой степени неадекватности, что предпочтете вообще оборвать связь с Повелителем, лишь бы не расставаться с очаровавшей вас женщиной. — Ты думай, что говоришь, презренный! — взревел Харган, приподнимаясь. Брат Аркадиус резво шмыгнул за спины Хольса и Чи. — Действительно чушь. — Невозмутимый голос Шеллара странным образом подействовал успокаивающе, и наместник не стал вскакивать и гоняться за сладкоречивым негодяем. — Если вы позволите мне высказать мое мнение, все намного проще. Братьев одолела низменная греховная зависть. Каждую ночь, когда нимфу не навещаете вы, с ней остается один из охранников. А нашим верховным иерархам очень хотелось бы самим вкусить… — Ложь и клевета! — возмущенно выкрикнул брат Хольс. — Разве что в отношении брата Чи, в силу его почтенного возраста. Что до всех остальных… — Я не давал разрешения пререкаться в моем присутствии! — рыкнул Харган. — Хашеп, я слушаю твои объяснения. Командир оглядел своих бойцов и сердито сообщил: — Ни с того ни с сего является толпа местных и заявляет, что им приказано забрать охраняемый объект. Спрашивают их, кто приказал, — брат сякой-то, говорят. Парни его знать не знают, он им не брат и не начальник, и слушаться они его не обязаны. Часовой, чтобы с ними объясниться, вызвал Амана, а тот мужик умный и правильно сказал: согласуйте с нашим начальством. И пусть не врут, что не поняли, он же их понял, и вообще он по-местному неплохо чирикать научился. А они начали выпендриваться и права качать. Парни позвали подмогу… Харган жестом остановил Хашепа и перевел его объяснения для противоположной стороны. — Пусть лучше скажут прямо — им не хотелось этот «охраняемый объект» отдавать, потому что они еще не все с ним переспали, — непочтительно огрызнулся брат Хольс. — Вы можете сколько угодно рассуждать о мотивах и выдвигать любые удобные вам предположения, — прохладно прокомментировал Шеллар, — но действия охраны остаются правомерными в любом случае. Если вы не хотели впутывать в это дело наместника, следовало согласовать ваши требования со мной или с командиром Хашепом. Вы же предпочли применить силу. — Очень мило с вашей стороны предлагать подобные кандидатуры для согласования — ведь что вы, что Хашеп в этом вопросе безобразно пристрастны! — вознегодовал брат Аркадиус. — Не могли бы вы объяснить, в чем вы видите лично мое пристрастное отношение? — Не притворяйтесь наивным и несведущим, вы поощряли губительную страсть господина наместника! — Заткнулись все! — рявкнул Харган, все-таки не усидев на месте. Повиновение было полным и безоговорочным — что бы ни думали братья касательно вменяемости наместника, его разгневанное рычание и пылающие яростью глаза не располагали к высказыванию подобных мыслей вслух. — А теперь слушайте, что я скажу. Шеллар, переведи для левой половины. Вы тут все за последние пару недель окончательно потеряли и совесть, и стыд, и даже страх. Вы забыли о почтении и повиновении. Вы забыли, дери вас лишайный грак, кто здесь хозяин. Ты! — Харган ткнул пальцем в одного из братьев, чью ухмыляющуюся физиономию хорошо запомнил сегодня утром, и вокруг того мгновенно образовалось пустое пространство — так резво шарахнулись от него стоявшие рядом. — Не помню, как тебя зовут и кто ты такой, но ты посмел надо мной смеяться! Комок огня сам сорвался с кончиков пальцев, едва Харган успел вскинуть руку. Братья в панике ринулись прочь от вспыхнувшего товарища, который с воплями катался по полу, то ли пытаясь сбить пламя, то ли обезумев от боли. На лицах святых отцов впервые за долгое время появилось выражение должного трепета — ни стыда, ни совести у них отродясь не водилось, а вот страх вспомнился быстро. — Кто-нибудь, принесите воды, — недовольно произнес у него за спиной непрошибаемый советник, который если и чувствовал когда-либо страх, то об этом все равно никто не мог догадаться. — Сейчас он подпалит ковер, и мы получим полномасштабный пожар. — Брат Лю, погаси, — скомандовал Харган. Даже если этот весельчак еще жив, долго он все равно не протянет. — А все прочие могут продолжать пялиться, но при этом слушать меня внимательно. Что бы ни думал себе брат Аркадиус и что бы он вам ни нашептывал, я здесь по-прежнему правая рука Повелителя, я уста Его и уши Его, и моя воля — Его воля, и будет так до тех пор, пока Он не скажет иначе. Он сделал паузу, дабы осознали, вдумались и переварили впечатление, и продолжил. — Мои отношения с моими женщинами — это мои личные дела, и никто из вас не имеет права совать в них свой озабоченный нос. Послезавтра нимфа будет доставлена Повелителю, потому что такова его воля, и если кто-то посмеет сомневаться, что я ее выполню, то сильно о своих мерзких мыслишках пожалеет. Но эти две ночи, две последние оставшиеся ночи — мои. Я запрещаю соваться в эту комнату членам ордена, божьему воинству, охране, прислуге, лично советнику — всем. Что касается тебя, брат Аркадиус, то расположение и забота Повелителя — не причина для непомерной гордыни, которую я в тебе наблюдаю. Я непременно доложу ему о разговорчиках, которые ты ведешь за моей спиной, едва почувствовав безнаказанность. Пусть он решает, как с тобой быть. И еще подумай над тем, что смещение тебя с должности, над которым я как раз размышляю, не принесет тебе никакого вреда, а одну сплошную пользу. А теперь все вон отсюда, и чтоб через час в малом зале заседаний меня ждали все представители регионов. Харган тяжело опустился на мягкое бархатное сиденье, садиться на которое было так же больно, как и на жесткий стул. На душе было мерзко и пусто, и опять, как во сне, хотелось плакать. Бело-голубые рясы, песочно-зеленые мундиры и черные куртки толпились в дверях разноцветной шевелящейся массой, торопясь скорее покинуть опасное место, пока еще кого не подожгли. Противно и чересчур интенсивно для чувствительного нюха демона воняло паленым. — Пойдем отсюда, — не оборачиваясь, бросил Харган. Ему не нужно было ни оборачиваться, ни высматривать в толпе торчащую надо всеми голову, чтобы знать, что советник стоит сейчас за его левым плечом и никуда убегать не собирается. — Сейчас уборщики наползут… — Разумно, — согласился Шеллар. — Только давайте отойдем, было бы не совсем уместно захватить с собой трон. Харгану было начхать на подобные мелочи, но он все же встал и отошел на пару шагов, чтобы не затевать бесполезное и никому не нужное обсуждение. — Не сочтите за лесть, — сообщил советник, как только они оказались в уютных звукоизолированных покоях, — но сегодня вы были великолепны. Конечно, огненные заклинания в помещении не совсем уместны, но в остальном безупречно. Вам все-таки удалось справиться? Харган сорвал плащ и рухнул лицом вниз на постель, как был, в сапогах и парадном одеянии. Гнев его прошел так же быстро, как и вспыхнул, а врать и притворяться не было сил. Да и бесполезно играть в героя с советником — все равно поймет… — Я все это очень красиво там сказал… — глухо простонал он в подушку. — Но на самом деле… когда настанет это проклятое послезавтра… Я не смогу-у-у-у!.. И завыл — жутко, безнадежно, нечеловечески, выбрасывая в безумном вое всю ярость крылатых предков, которая раздирала его изнутри и которой не было иного выхода. Личные апартаменты первосвященника мало походили на келью смиренного аскета, отринувшего мирские блага и посвятившего свою жизнь великому служению. Ни огромная кровать с золочеными украшениями и парчовыми покрывалами, ни мраморная ванна, ни серебряная посуда с деликатесами и дорогими винами не вязались с традиционными добродетелями воздержания и нестяжания. Впрочем, если совсем честно, блюсти эти добродетели требовалось лишь на начальном этапе карьеры в ордене, и даже тогда они оставались третьестепенными по отношению к главным — лояльности и покорности. От верховных иерархов скромного существования уже никто не требовал, и если некоторые и продолжали довольствоваться малым, достигнув вершин, то исключительно из личных убеждений. Брат Аркадиус поправил сползающую простыню, в которую кутался после ванны, и залпом опрокинул изрядную чашу вина, крайне необходимого после пережитых потрясений минувшего дня. — Нижайше благодарю за совет, драгоценный брат Чань, — ядовито произнес он, отдышавшись. — Он едва не стоил мне жизни. Глава департамента даже не потрудился изобразить на своем непроницаемом лице видимость раскаяния. — В мои рекомендации не входили драка с пришельцами и изложение порочащих наместника соображений в его присутствии. — Так вы уже знаете? — Разумеется, мне уже доложили. Поэтому не надо перекладывать на меня ответственность за оплошности ваших подчиненных и досадные случайности. Я лишь просил вас произвести определенные действия и понаблюдать за реакцией на них брата Шеллара. Доводить же эти действия до логического конца от вас не требовалось. Это не было целью. — Ах вот как. — Любой другой позволивший себе подобные непочтительные речи давно пожалел бы об этом, но учитывая влияние и могущество главы департамента, с его дерзостью приходилось мириться. — Значит, целью была именно реакция советника и ничего более? — Я сообщил об этом без всяких иносказаний. Я просил вас попытаться перепрятать нимфу и посмотреть, как отреагирует Шеллар. Но вовсе не просил действительно ее перепрятывать. Точно так же я просил завести с советником разговор и послушать, что он ответит, а не добиваться успеха в его переубеждении. — Тогда вы, наверное, уже знаете о его реакции на обе мои попытки. Раз уж вам так резво обо всем докладывают. — Уязвленный брат Аркадиус, которого изящно и недоказуемо обозвали дураком, не сдержал раздражения. — Да, благодарю вас, — невозмутимо отозвался брат Чань. — В следующий раз поручайте подобные рискованные задания своим подчиненным. Иначе у меня может сложиться впечатление, что вы активно стремитесь освободить место первосвященника для дальнейшей борьбы за него. На малоподвижном лице главы департамента отразилось что-то вроде легкой досады. — Кажется, я должен объясниться, ибо мне кажется, между нами имеет место некоторое недопонимание. Я не имею никаких личных интересов в борьбе за первенство, мне нравится моя работа, и меня устраивает моя должность, на которой я могу принести ордену максимальную пользу. Моя личная просьба была обусловлена лишь тем, что никому из подчиненных я не мог доверить эту задачу. — Продолжайте, мне как главе ордена необходимо знать, в какие тайные дела меня впутывают, даже не ставя в известность. — Теперь я могу сказать. — Невозмутимый хин словно не услышал упрека. — Дело в том, что у меня возникли серьезные и достаточно обоснованные подозрения в отношении брата Шеллара. Я проверяю их с самых разных сторон, но по известным причинам держу в секрете. Вы первый, с кем я позволил себе поделиться. Теперь вы понимаете, почему я не доверил сегодняшнюю проверку никому их подчиненных? Любой их них является также и подчиненным советнику. Вздумай тот спросить, и ему тут же ответят, кто приказал и что именно. А попробуй я предупредить и потребовать держать все в тайне от Шеллара, любой сотрудник тут же поймет причину. И если вдруг слухи о моих подозрениях просочатся раньше времени, да еще окажутся необоснованными или недоказуемыми… — Вы это серьезно? — изумился брат Аркадиус. — Но ведь третья ступень посвящения! — Если вы помните, брат Шеллар сразу выдал атипичную реакцию на посвящение. А некоторое время спустя в нем произошли значительные изменения. И по странному стечению обстоятельств почти сразу скончался мастер Ступеней. А затем началась сплошная полоса неприятностей. Я могу и ошибаться, но тщательная проверка необходима. — Мне все еще непонятна моя роль в вашем расследовании. — Раз уж я открылся вам, объясню и это. Сегодня рано утром я получил любопытные сведения от нашего агента в Лондре. Ему удалось подслушать спор нескольких магов. В нем шла речь об этой самой нимфе и упоминалось, что она ни при каких обстоятельствах не должна попасть в руки Повелителя. Ибо если он вдруг пожелает… хм… употребить ее по прямому назначению до того, как она созреет, случится нечто крайне для них нежелательное и даже опасное. Что именно — не упоминалось, поскольку все участники спора были об этом осведомлены и объяснять никому не требовалось. — А почему они тогда спорили? — Предметом спора являлся другой вопрос: следует ли их шпиону в нашем окружении попытаться вывезти нимфу, что для него весьма рискованно, или же по-тихому ее отравить, что крайне неэтично. Настолько, что он может даже отказаться выполнить подобное указание. — Ах, вот в чем дело… Действительно, что-то в этом есть… Значит, вы полагаете, советник нарочно поощряет заблуждения наместника, чтобы использовать его чувства для спасения нимфы? — Такой вывод напрашивается сам. К тому же сегодня я получил кое-какие косвенные подтверждения своих подозрений. — Это их вы искали на кладбище? — И я их нашел. Помните, как мы потеряли первый излучатель? — Ну еще бы. — В подробностях? — Смотря о каких подробностях речь. — О принятой нами версии, что соучастником преступления был один из солдат, влюбленный в беглянку. На первый взгляд, все казалось логичным — адъютант Тоти действительно отправился на свидание с этой девицей, что засвидетельствовали несколько его приятелей, и больше не вернулся. Но потом мне показалось странным, что впоследствии, когда она вместе со своими драконами добралась до Поморья, сообщник больше нигде не всплыл. Могло, конечно, статься, что он не пережил знакомства с ревнивым мужем своей пассии, или просто сбежал, или же за него плотно взялись секретные службы, но сомнения оставались. Сегодня, взяв за основу гипотезу, что на самом деле он никуда не улетал, я провел небольшое расследование на месте предполагаемого свидания. — И что-то нашли? — Да, брат Аркадиус. Не буду подробно останавливаться на каждом шаге своего пути, скажу лишь, что в итоге мы обнаружили пропавшего адъютанта в запертой старой усыпальнице с кинжалом в спине. — Наместник уже в курсе? — оживился первосвященник. — Ни в коем случае. Я ничего ему не докладывал и вас тоже попрошу пока хранить в тайне все услышанное. Вы не хуже меня знаете, насколько сильно наместник подвержен влиянию со стороны брата Шеллара, и можете предположить, как он отреагирует. Он просто не поверит. И хорошо еще, если сочтет мои умозаключения ошибкой, а не злым умыслом. Нужны неопровержимые, железные доказательства. И пока я их ищу — ни слова не должно просочиться за пределы этой комнаты. Даже если вы захотите порадовать кого-нибудь из братьев, кто ненавидит советника столь же искренне, как и вы. В вас я могу быть уверен, а какой-нибудь прямолинейный болван вроде брата Хольса может все испортить одним выражением лица. — Хм… — Брат Аркадиус на пару мгновений задумался. — А разве найденное вами тело — не доказательство? Кстати, оно сказало, кто его зарезал? — Завтра я попрошу наместника лично поднять покойника и присутствовать при допросе. Есть небольшой шанс, что перед смертью он мог заметить убийцу и опознать, тогда его свидетельство будет бесценной уликой. Но, вероятнее всего, советник не глупее нас с вами и не позволил жертве себя увидеть. Напал со спины и уложил одним ударом. Характер ранения позволяет предположить, что убийца высокого роста, и Шеллар в тот вечер прогуливался где-то поблизости, но все это косвенные доказательства, их не хватило бы, даже чтобы осудить обычного преступника при наличии хорошего адвоката. А попробуй я предъявить это все советнику, он тут же безукоризненно изумится, сообщит, что и предположить подобного не мог, и выдвинет еще с полдюжины стройных и непротиворечивых версий. Причем вариант собственного участия будет упорно игнорировать, пока ему не выскажут прямым текстом. Когда же выскажут, рассмеется в лицо и без труда опровергнет.