Если бы за рулем сидела Люс, сейчас она ударила бы по тормозам. — На пару недель? — Я обязательно остался бы с тобой, если б мог, — произнес Дэниел таким ровным, таким спокойным тоном, что это еще больше вывело девочку из себя, — Ты видела, что произошло недавно с твоей сумкой и багажником. С тем же успехом я мог бы запустить сигнальную ракету, чтобы все узнали, где мы. Чтобы оповестить всех, кто ищет меня — а значит, и тебя. Меня слишком просто найти, слишком просто выследить. А эта выходка с твоей сумкой? Она и в сравнение не идет с тем, что я проделываю ежедневно и что привлечет внимание… — Он осекся и резко помотал головой. — Я не хочу подвергать тебя опасности, Люс, не хочу. — Тогда не делай этого. Лицо Дэниела исказила гримаса боли. Все не так просто. — И позволь мне угадать — ты не можешь объяснить. — Я бы с радостью. Люс подтянула колени к груди, отодвинулась от него подальше и прислонилась к дверце с пассажирской стороны, неожиданно охваченная клаустрофобией под высоким синим калифорнийским небом. Около получаса они ехали в молчании по каменистой, засушливой местности, поднимаясь и спускаясь, погружаясь в облачка тумана и выныривая под ясное небо. Они миновали указатели на Соному, и, когда машину окружили пышные зеленые виноградники, Дэниел заговорил. — До Форт-Брэгга еще три часа, — сообщил он, — Ты все это время собираешься на меня злиться? Люс не обратила на него внимания. Она успела проговорить про себя, но не стала озвучивать сотни вопросов, упреков, обвинений и — в конечном счете извинений за то, что ведет себя словно капризный ребенок. На ответвлении к долине Андерсон Дэниел свернул на запад и снова попытался взять Люс за руку. — Может, ты простишь меня и мы еще успеем насладиться последними минутами вместе? Она хотела этого. Хотела не ссориться с ним хотя бы сейчас. Но очередное упоминание о том, что некие «последние минуты вместе» вообще существуют, о том, что Дэниел оставит ее одну по причинам, которых она не понимает, а он вечно отказывается объяснять, встревожило Люс, затем ужаснуло и окончательно расстроило. В пучине нового штата, новой школы и новых повсеместных опасностей Дэниел оставался единственной скалой, за которую она могла ухватиться. И он собирается бросить ее? Разве мало ей довелось вытерпеть? Разве мало им обоим довелось вытерпеть? И только лишь когда они проехали через лес секвой и выбрались под звездную густую синеву вечера, Дэниелу удалось достучаться до нее. Они как раз миновали дорожный знак с надписью «Добро пожаловать в Мендосино», и Люс посмотрела на запад. Полная луна освещала группу строений: маяк, несколько водонапорных башен и ряды хорошо сохранившихся старых деревянных домов. Где-то за пределами всего этого остался океан, который она слышала, но не могла разглядеть. Дэниел указал на восток, в темную, густую чащу секвой и кленов. — Видишь там, впереди, трейлерный городок? Без подсказки Люс ни за что бы его не заметила, но теперь, прищурившись, разглядела узкую дорожку, над которой красовалась белая надпись на деревянной табличке — «Передвижные дома Мендосино». Когда-то ты тут жила. — Что? Люс так хватанула воздух ртом, что даже закашлялась. Городок выглядел печальным и пустынным — унылый ряд штампованных коробок с низкими потолками, выстроившихся вдоль разбитой грунтовки. — Ужас какой. — Ты жила здесь до того, как это место стало трейлерным городком, — пояснил Дэниел, остановив машину на обочине, — До того, как появились передвижные дома. В той жизни твой отец перевез семью из Иллинойса во время золотой лихорадки. Некогда тут было по-настоящему славное местечко, — добавил он, глядя куда-то вглубь себя, и сокрушенно покачал головой. Люс смотрела, как лысый мужчина с брюшком тащит за поводок облезлую рыжую шавку. Одет он был только в белую майку и фланелевые трусы. Девочка совершенно не могла представить себя здесь. Хотя Дэниел помнил все отчетливо. — У вас была двухкомнатная хибара, и твоя мать ужасно готовила, так что весь дом насквозь провонял капустой. На твоем окне висели синие полосатые занавески, и мне обычно приходилось их раздергивать, чтобы забраться туда ночью, когда твои родители засыпали. Машина не трогалась с места. Люс прикрыла глаза и попыталась совладать с дурацкими слезами. От того, как Дэниел рассказывал их историю, та казалась одновременно реальной и невероятной. А Люс начинала терзаться мучительным чувством вины. Он оставался с ней так долго, столько жизней подряд. Она забыла, насколько хорошо он ее знает. Даже лучше, чем она сама. Может, он даже знает, о чем она сейчас думает? Люс гадала, не легче ли в чем-то приходится ей, не помнящей Дэниела, чем ему, проходящему через эти воспоминания раз за разом. Если он говорит, что должен уехать на пару недель, и не может объяснить почему… ей придется ему поверить. — Расскажи, как ты впервые меня встретил, — попросила она. Дэниел улыбнулся. — Тогда я колол дрова за еду. Однажды, ближе к ужину, я проходил мимо твоего дома. Твоя мать готовила капусту, и вонь стояла такая жуткая, что я было заторопился. Но затем увидел в окне тебя. Ты шила. Я не смог отвести глаз от твоих рук. Люс опустила взгляд на свои кисти — бледные, сужающиеся к кончикам пальцы и маленькие квадратные ладошки. Она задумалась, всегда ли они выглядели одинаково. Дэниел потянулся к ее рукам через коробку передач. — Сейчас они такие же мягкие, какими были тогда. Люс покачала головой. Ей понравилась история, хотелось услышать еще тысячу таких же, но она не это имела в виду. — Я хочу узнать про первую нашу встречу, — уточнила она. — Самую первую. Как это случилось? — Уже совсем поздно, — после долгой паузы произнес он. — В Прибрежной школе ожидают, что ты приедешь до полуночи. Он нажал на газ, поспешно свернув налево к центру Мендосино. В боковом зеркальце Люс наблюдала, как поселок из передвижных домов уменьшается, тает и вот-вот исчезнет совсем. Но несколькими секундами позже Дэниел остановил машину перед пустой ночной закусочной с желтыми стенами и фасадными окнами от пола до потолка. Весь квартал состоял из причудливых старомодных зданий, показавшихся Люс менее чопорной версией побережья Новой Англии, неподалеку от ее прежней школы, доверской приготовительной в Нью-Гемпшире. Улица была вымощена неровным булыжником, желто поблескивающим в свете высоких уличных фонарей. Конец ее, казалось, нырял прямо в океан. Девочку вдруг снова пробрало холодом. Ей приходилось бороться с неизбежным страхом темноты. Дэниел объяснил ей про тени — мол, бояться их не стоит, поскольку это всего лишь вестники. Что могло бы успокаивать, если бы не ясное понимание: значит, есть куда более серьезные вещи, которых следует бояться. — Почему ты не хочешь мне сказать? — не удержалась Люс. Она не знала, почему этот вопрос кажется ей столь важным. Раз уж она решила довериться Дэниелу, хотя он сообщил, что вынужден бросить ее после того, как она целую жизнь жаждала их воссоединения, — что ж, возможно, ей просто хотелось понимать природу этого доверия. Знать, когда и как это все началось. — Ты знаешь, что означает моя фамилия? — к ее удивлению, спросил он в ответ. Люс прикусила губу, пытаясь восстановить в памяти результаты исследования, которое проводили они с Пенн. — Я помню, как мисс София что-то говорила о «хранителях». Но не знаю ни что это значит, ни стоит ли мне вообще ей верить. Ее пальцы поднялись к горлу, туда, где его коснулся нож библиотекаря. — Она сказала правду. Григори — это род. Если точнее, род, названный в мою честь. Потому что они наблюдают и изучают то, что случилось, когда… в те времена, когда мне все еще были рады на небесах. И когда ты была… ну, все это произошло очень давно, Люс. И мне трудно припомнить большую часть. — Где? Где я была? — надавила она, — Я помню, как мисс София упоминала об ангелах, якшающихся со смертными женщинами. Это и произошло? Ты… Он внимательно посмотрел на нее. Что-то в его лице изменилось, но в тусклом лунном свете Люс не могла разглядеть, что именно. Казалось, будто его захлестнуло облегчение оттого, что она догадалась сама и ему не придется произносить этого вслух. — Самый первый раз, когда я тебя увидел, — продолжил Дэниел, — ничем не отличался от всех последующих наших встреч. Мир был моложе, но ты — точно такой же. Это была… — Любовь с первого взгляда. Уж это-то она знала. Он кивнул. — В точности как и всегда. Единственное отличие: в самом начале ты была для меня запретна. Меня покарали, и я пал ради тебя в худшее из возможных времен. Обстановка на небесах была очень напряженная. А поскольку я тот, кто… я есть… от меня ожидали, что я буду держаться от тебя подальше. Ты отвлекала меня. А предполагалось, что я сосредоточусь на победе в войне. В той же самой войне, что продолжается до сих пор, — со вздохом добавил он, — А на случай, если ты не заметила, я по-прежнему крайне отвлечен. — Так ты был очень высокопоставленным ангелом, — пробормотала Люс. — Безусловно. — Дэниел с несчастным видом умолк, а когда заговорил снова, то, казалось, выдавливал из себя слова: — Это было падение с одного из наивысших положений. Конечно же. Он не мог не быть важен для небес, если вызвал такой серьезный раскол. Если его любовь к смертной оказалась настолько недопустимой. — И ты от всего отказался? Ради меня? Он подался к ней, уткнувшись лбом в ее лоб. — Я бы и сейчас ничего не изменил. — Но я была никем, — выговорила Люс, ощущая себя тяжелой, как будто тянула его вниз, — Тебе столь многое пришлось бросить! А теперь ты навеки проклят. Ее слегка замутило. Остановив машину, Дэниел печально улыбнулся. — Возможно, что и не навеки. — Что ты имеешь в виду? — Пойдем, — предложил он, выпрыгнул из машины и, обогнув ее, открыл перед Люсдверцу. — Давай-ка прогуляемся. Они неторопливо дошли до конца улицы, который оказался вовсе не тупиком, а выводил к крутой шаткой лесенке, спускающейся к воде. Воздух был прохладным и влажным от морских брызг. Слева от ступеней уходила прочь тропа. Дэниел взял девочку за руку и направился к краю обрыва. — Куда мы идем? — спросила Люс. Он улыбнулся ей, расправил плечи и развернул крылья. Медленно они тянулись вверх и в стороны от его спины, раскрываясь с почти неслышимым мягким шуршанием и потрескиванием. Полностью расправившись, они тихонько, воздушно зашелестели, словно пуховое одеяло, наброшенное на кровать. Впервые Люс обратила внимание на спину его футболки. Там обнаружились две крохотные, незаметные со стороны прорези, теперь расширившиеся, чтобы выпустить наружу крылья. Вся ли одежда Дэниела претерпела подобную ангельскую переделку? Или он имел несколько особенных вещей, которые надевал, когда собирался летать?