– Именно. Миссис Эванс. Позвони ей и отмени занятие на завтра. Мы идём на футбол. – Без проблем. – Отлично. Хорошего дня, – уже уйдя с головой в свой мобильный телефон и направляясь в сторону гаража, звучно произнёс он, тем самым завершив наш диалог. – Хорошего дня, – немногим тише отозвалась я, всё же постаравшись, чтобы Риордан меня расслышал. Лишь спустя секунду я осознала, что смотрю на его удаляющуюся широкую спину оценивающим взглядом. В моей голове не было ни единой мысли – просто взгляд брошенный на уходящего вдаль человека. Кажется, я просто словила волну белого шума* (*Стационарный шум, спектральные составляющие которого равномерно распределены по всему диапазону задействованных частот). Как только я соскользнула взглядом со спины Риордана, мою голову неожиданно резко заполнили мысли о Дункане, хотя прежде я о нём вообще не вспоминала, за исключением того момента, когда разговаривала о нём с Нат. Дариан ведёт Ирму на футбол, отчего она, насколько я могу судить, будет в восторге. Мы же с Дунканом из-за этого не встретимся завтра в конном клубе, как планировали это раньше… Стоило ли мне предупредить его о том, что я не появлюсь в “Мустанге” в назначенный день? Ответ пришёл буквально в следующую секунду после всплывшего в моём подсознании вопроса, и им было короткое слово “нет”. Как только ответ был найден, я облегчённо выдохнула, но вдруг поняла, что не уточнила у Дариана, стоит ли мне в таком случае приходить завтра на работу, если моё присутствие в жизни Ирмы вообще можно было назвать работой. Ещё секунду поразмыслив и поняв, что за каждый мой “рабочий” час мне круто платят наличными, весь оставшийся день я провела без единого вопроса по отношению к самой себе и своим действиям. Во время большого тенниса Ирма едва ли не сломала ракетку от прилива адреналина – новость о том, что Дариан ведёт её на футбол, буквально выбросила в её кровь приток этого гормона. Как раз то, что нужно для подростка в момент, когда ему кажется, будто весь мир настроен против него, хотя на самом деле у этого подростка всего лишь увели роль в школьном спектакле. В жизни бывают трагедии и посерьёзнее. Сразу после ужина, проверив домашние задания Ирмы, я ретировалась из поместья в половину восьмого и весь путь домой одергивала себя в желании предупредить Дункана о том, что планы изменились и завтра я не появлюсь в “Мустанге”. Впрочем, сильно уговаривать себя не приходилось – скорее всего я просто заполняла пустоту своих мыслей, пытаясь хоть как-то развлечься на фоне расстроенного радио, хрипящего на меня Металликой* (*Metallica – американская метал-группа, образованная в 1981 году). Отсутствие в гараже “тюнингованного друга” Нат означало, что она, как и планировала, уже уехала на Лондонскую вечеринку, организованную её подругой в честь помолвки. А ещё это означало, что мне не придётся в очередной раз втискивать свой металлолом на колёсах между её новеньким байком и обшарпанной стеной гаража, после чего стараться вылезти из машины так, чтобы не задеть дверцей или задницей хрупкую штукатурку. Уже закрыв ворота гаража и проверив замок, я, направляясь к дому, больше похожему на тот же гараж, только полутораэтажный, заметила Мишу. Она перешла дорогу и уже зашла на газон, который Нат в этом году уже успела один раз подстричь. Повертев связкой ключей в правой руке, я продолжила идти, но откорректировала траекторию своего маршрута так, чтобы “состыковаться” с Мишей подальше от входа в дом. Мы обе знали, что я не приглашу и тем более не впущу её внутрь, и дело было совсем не в том, что я боялась за свои вещи – их у меня было не так уж и много, да и все они не имели особенной ценности. Дело было в том, что со мной делила крышу Нат, а её вещами, даже самыми дурацкими, вроде самодельной куклы вуду с нагрудной надписью “Натаниэль Беннет”, которую она регулярно гладила со словами: “Всё у тебя будет хорошо, дорогуша”, – так вот этими вещами я рисковать не могла. – Заходила утром? – всё ещё продвигаясь ко мне через газон, странным скрипучим голосом спросила Миша. Слышать свой голос, пусть даже искажённый, из другого человека не менее странно, чем видеть свою внешность на другом. К этому можно привыкнуть достаточно быстро – к трём годам я даже не задумывалась над тем, что у меня есть сестра-близнец, считая её неотъемлемой частью себя. А вот привыкнуть к тому, что твоя точная копия разговаривает твоим одурманенным голосом и выглядит так, словно находится на предпоследней стадии обращения в зомби, куда сложнее. – Мы с тобой достаточно поговорили, чтобы не видеться ещё минимум неделю, – ответила я, остановившись посреди газона. – Возможно. Я не помню. Я была под кайфом, – криво ухмыльнулась Миша, сделав ещё пару шагов в мою сторону, после чего остановилась и уставилась на меня, словно это я была отражением её внутреннего мира, а не она моего. Я не могла вот так вот долго смотреть ей в глаза, всегда отводила их первой, но десять секунд ещё не прошли, и я всё ещё могла себя заставить стоять с холодной маской невозмутимости на лице. Газон перед нашим домом был слегка покатым, отчего создавалось впечатление, будто Миша ниже меня на пару сантиметров, но это было не так… Она была моей точной копией. Идеальной копией. Бесстыдно откровенным отражением моей искалеченной души… От меня до неё было всего три шага и целых десять лет, искорёженных дикой болью. Она была ко мне недостаточно близко, но этого было слишком много… Ещё секунда, и я бы развернулась, чтобы не вынуждать себя больше смотреть на лицо, которое мне не принадлежит. С каждой нашей встречей я всё больше убеждалась в том, что мы больше не близняшки – наши души и наши лица стали настолько отчётливо различимы, что связь между ними едва ли проглядывалась сквозь плотный слой никотина, отравляющий нас обеих. Я задыхалась. Миша меня душила. – Ищем деньги, так? – задрав подбородок вверх, с мимолётным вызовом произнесла Миша, и улыбка с её лица вдруг резко соскользнула. Она стояла передо мной бледная, словно простыня, в тонко вязанной длинной шапке и лёгкой кофте, и её костлявую шею скрывал полупрозрачный шарф коричневого цвета. За эти долгие годы я уже привыкла видеть своё отражение таким, и всё равно мне иногда казалось, будто передо мной стоит вовсе никакое не отражение, а мой собственный призрак. В самые ужасные моменты своей жизни, которые неотъемлемо связаны с Мишей, я даже начинала сомневаться в существовании своей сестры-близнеца, принимая её за больную фантазию моего воспалившегося от боли подсознания. Бывало, что на долю секунды я начинала принимать её за своего “невидимого” друга, которого никто кроме меня не видит, но это было лишь самообманом и от этого было вдвойне больно: во-первых, я путала грань реальности и выдумки, а во-вторых, Мишу видела не только я – её видели ВСЕ. ВСЕ видели как ОНА добровольно медленно убивает себя, ВСЕ наблюдали, какой ОНА образ жизни ведёт, ВСЕ знали о ЕЁ доступности и ВСЕ словно под копирку переносили ЕЁ образ на МЕНЯ. Иногда я задумываюсь над тем, что было бы лучше, если бы Миша и вправду оказалась просто плодом моего богатого воображения. Но это было бы слишком хорошей ложью… Она стояла передо мной немощная, избитая фатальными ошибками, с искорёженной душой вывернутой наизнанку, и не хотела для себя ничего, кроме очередного косяка с травкой, который она непременно где-нибудь достанет и который снова и снова будет уносить её в пелену беспощадного дурмана, всё дальше от меня, пока вовсе не заберёт её навсегда. – Всех уже попросили сброситься на операцию? – прикусив нижнюю губу, продолжала испытывающе смотреть на меня сестра. – Почти, – прищурившись, не отводила взгляда от собеседницы я. – Можете не переживать по поводу Энтони – я сама поговорила с ним. – Вот как? – едва уловимо вздёрнула брови я. – И когда же ты успела? – Вчера, – коротко ответила Миша, продолжая сверлить меня испытывающим взглядом. – Вижу немой вопрос в твоих глазах, – спустя несколько секунд плотного молчания, ухмыльнулась она. – Да, я напилась из-за Энтони, но не пила с ним, – с плохо прикрытой гордостью добавила она, переминаясь с одной ноги на другую. Миша слишком сильно привыкла к состоянию алкогольного или наркотического опьянения, отчего в редком для себя трезвом состоянии не могла теперь спокойно удерживать своё тело на исхудавших ногах. – Брось, все мы знали, что с ним стоило поговорить. Плевать на гордость, когда речь идёт о детской жизни. Но так как у каждого из вас гордости побольше, чем у меня, я решила взять этот вопрос на себя. Вам ведь не хочется мараться, верно? Поэтому вы до сих пор и не поговорили с этим ублюдком… А мне-то что – грязнее уже не стану, да и помочь вам больше ничем не смогу… – Миша замолчала, встретившись со мной взглядом. В нём была боль. Очень много боли. Очень хорошо скрытой, рваной, душащей боли. – Он отказал в помощи. Денег на операцию он не даст. При этом не скрывает, что деньги у него есть, – Миша неожиданно улыбнулась ни к месту. Я не знала о чём она думает, поэтому приняла её улыбку за очередной признак того, что моя сестра не в себе. Я не знала, что она прокручивает в голове события прошлого вечера. – В конце концов, мы обе знали, что так будет, верно? – спустя мгновение рот Миши вновь исказился в кривой ухмылке, после чего она ещё несколько секунд сверлила меня взглядом. Ей было больно смотреть на меня. Возможно даже больнее, чем мне на неё. Она видела во мне то, что навсегда потеряла в себе. От этого мне ещё тяжелее было терпеть её общество. Быть без вины виноватой и ежедневно стенать от тяжести вины человека, который никогда её не искупит перед тобой – ужасно. Но сложно не значит невозможно. Я могла это вынести. После той аварии я могла вынести всё. По крайней мере, мне так казалось последние десять лет, и продолжает казаться теперь, когда я смотрю на Мишу – ту, кто непременно убъёт меня медленно, беспощадно, словно отравляющий её организм никотин. Миша резко развернулась, отчего её даже слегка зашатало, и направилась прочь к своему гаражу. Она сделала и сказала всё, что могла или хотела. И этого для меня было более чем достаточно. Глава 27. Миша. В последний раз посмотрев в отражение той, кем я могла быть, я развернулась и, засунув руки в растянутые карманы старой кофты, зашагала прочь к своему гаражу. Мы обе знали, что я не буду приглашена внутрь дома, который Таша снимает напополам с этой ненормальной рыжеволосой, живущей так, словно она огонь, а не человек. Эта девушка, Нат, пульсирует, горит и выжигает своим светом окружающих, вместо того чтобы тихо плыть по течению. Меня это раздражало. Честно говоря, меня в принципе раздражали “целые” люди. “Потрескавшиеся”, но “целые”, в отличие от меня, “разбитой” и “развеянной по ветру”. Последние десять лет близкие мне люди стараются меня любить, в то время как я стараюсь не любить никого. И всё же я привязана к людям, и моя привязанность делает их уязвимыми, больными моими зависимостями, неспособными на ровное дыхание. Они всегда должны держать руку на пульсе, зная, что где-то на свете брожу я, способная причинить им боль и даже испортить самые счастливые моменты их жизней. Во всяком случае я надеюсь на то, что не способна испортить их жизни целиком, но что-то мне подсказывает, что я себя недооцениваю в этом плане. Как оказалось, больше всех я люблю Мию, свою младшую дочь. Это выяснилось случайно, около месяца назад, когда я узнала, что ей необходима операция. Да и до этого, если уже и быть честной с собой до конца, я подозревала эту свою слабость. Подозревала свою любовь к ней… Ни отца, ни Генри, ни прабабушку, ни сестёр, ни племянников и даже Жас, своего первого ребенка, я не встречала с тем чувством, с которым случайно сталкивалась с Мией. Она любила играть в кустах возле гаража, в котором я забилась, словно ядовитое пресмыкающееся, способное отравить кровь живущих рядом со мной кроликов. Таких белых и пушистых, что по коже дрожь пробегает от того, что ты способен находиться с ними на расстоянии вытянутой руки, в то же время пребывая за пределами их досягаемости. Я знала, что Мия играла в кустах возле моего гаража не потому, что эти кусты ей нравились больше чем те, что обволакивали со всех сторон мастерскую отца, а потому, что она хотела видеть меня, свою прокуренную до кончиков волос мать. Она хотела видеть девчонку, из-за которой она с больными лёгкими появилась на этот далеко не белый свет… Меньше всего я желала общения с Мией и больше всего радовалась ему. Иногда оно даже нравилось мне больше, чем кайф от очередного косяка или пакета дешёвого вина. Но это было иногда. Общаясь с Мией, я буквально умирала от своего отражения в её глазах, от осознания того, что я не кролик, которым она меня видит и которым я никогда не стану. Я умирала от боли за то, что я потеряла и чего лишила эту девочку, появившуюся на свет лишь благодаря моей безответственности. Это из-за меня она слаба, это из-за меня ей сложно дышать, это из-за меня она либо умрёт, либо выживет лишь после того, как ей порежут лёгкие… Слишком большой список моей вины перед этим невинным существом. Я отдала бы всё ради того, чтобы Мия была здорова. Я отдала бы свою жизнь, но она настолько износилась и изорвалась до кровавых дыр, что едва ли её примут в обменном пункте. Я бы не приняла, если бы мне предлагали ширпотреб взамен на золотое руно. Вспомнив о ширпотребе, я отправилась в Лондон на поиски Энтони. Парадоксально, что из трёх старших братьев у меня остался только этот. Будь на его месте Джереми или Хьюи, они бы не позволили мне скатиться в пропасть, но на этом месте всё ещё оставался только лишь Энтони – недобрат, недосын, недочеловек. Я знаю, что Таша давно уже не считает его своим братом, но я не настолько глупа, чтобы отрицать кровное родство. От него можно отректись, но это не изменит того факта, что оно существует вне зависимости от наших желаний. Найти Энтони было не сложно. Достаточно зайти на его видеоблог, ознакомиться с прайс-листом тех извращений, которые он предлагает пользователям за баснословные деньги, после чего обязательно наткнёшься на информацию о том, где он “зависает” по ночам. Необходимый гейский клуб совсем не сложно найти в Лондоне, особенно если до этого ты отбил свои колени и не о такие подворотни этого сумасшедшего ночного города. Меня впустили без проблем. Таких как я любили пускать в клубы подобные этому, заранее предчувствуя веселье. Но вчера я пришла в то место не с целью повеселиться, что даже заставляло меня мысленно рассмеяться над самой собой. Какой же жалкой я была, когда пыталась себе доказать, что я всё ещё что-то значу и всё ещё способна иметь, и тем более решать важные вопросы! Энтони в клубе знала каждая дворняга. Вернее Фабулуса. Так теперь себя называл этот стервозный мальчишка. Едва бы я его узнала в лицо, если бы перед этим не посмотрела одно из последних видеороликов его блога, после которого мне захотелось выколоть себе глаза, но вместо этого я просто залила их забродившим вином из пакета. От рыжего парнишки с носом-картошкой в Энтони не осталось и следа. Сейчас его волосы выбелены в режущий белый цвет, у его выбритого левого виска красуется уродская татуировка в виде голубого кракена, в глаза вставлены линзы неестественного янтарного цвета, а правая бровь, неоднократно продырявленная пирсингом, в двух местах выбрета противно ровными линиями. Помимо косметического ремонта своей внешности этот недоумок решил сделать ещё и капитальный. Несколько пластических операций обострили его прежде отсутствующие скулы, сделали из носа острую пику, пухлые губы превратили в тонкую линию, а на его узком подбородке внезапно взбороздилась едва заметная ямочка. Худощавый, с непропорционально длинными руками, он выглядел так, словно по нём проехались ледовым комбайном, после чего он и превратился из солнечного мальчика в бледно-ледяную немочь. Ну либо причиной тому стало полное отсутствие мозга в его черепной коробке. Зрелище действительно было жутким, но не думаю, что те люди, которые не знали его прежнюю сущность, согласились бы со мной. А вот бабушка или Пени согласились бы, в отличие от отца или Таши, которые при одном только упоминании имени Энтони сжимали кулаки до побеления костяшек. В отличие от отца, Таша не единожды разбивала Энтони нос в кровь – он никогда не мог победить её даже не смотря на своё возрастное преимущество. Думаю, это связано с тем, что она, в отличие от нас всех, обладает неистовой внутренней яростью, о которой и сама не подозревает. Она может её включать и отключать по своему усмотрению в любое удобное или нужное для неё время. Думаю, потому она и смогла перенести во сто крат большее, чем выпало на мою долю, и при этом, в отличие от меня, не сломаться. Встретившись со мной взглядом, Энтони дёрнулся, словно на мгновение испугавшись меня. Наверное на секунду принял меня за Ташу, но осознав свою ошибку, немного расслабился. В то время как я смотрела на него, он смотрел сквозь меня, что дало мне понять, что он не хочет, чтобы кто-то из рядом стоящих узнал, что я как-то связана с ним и тем более с его мутным прошлым. И всё же ему нужно было сдвинуться со своего места прежде, чем я сделала бы ещё один шаг в его сторону. По-видимому он не мог позволить себе рисковать, поэтому уже спустя несколько секунд он кивнул мне головой, указывая в сторону белёсой барной стойки, подсвеченной неоново-голубым светом, режущим глаза. Ради этого разговора мне пришлось сутки продержаться без травки, клея и алкоголя, отчего сейчас мои глаза буквально пылали огнём, а иссушенный язык превратился в наждак. Мне определённо срочно нужно было выпить. – Миша, – присев напротив меня на барный стул, одними шипящими звуками произнёс моё имя Энтони, словно знал язык змееустов. – Естественно Миша… Таша бы себя так не разбила. Она бы землю горстями ела, но не стала бы тряпкой. Но ты ведь не Таша, верно? – он врезался в меня взглядом, после чего, не смотря на бармена, добавил. – Нам Лонг-Айленд Айс Ти, пожалуйста. Самый дорогой коктейль в меню. Я угощаю, – заговорчески дёрнул правой бровью парень. – Сколько тебе лет? – прищурилась я. – Тридцать, если я не ошибаюсь… – А вот тебе, должно быть, двадцать три, но выглядишь ты точно не на свой возраст, – вновь криво ухмыльнулся белобрысый. – И всё же ты каким-то образом всё ещё не растеряла намёков на свою красоту, щедро подаренную тебе природой. Вы, тройняшки, всегда были самыми красивыми детьми в нашем детском саду, который родители громко окрестили семьёй. Должно быть Таша сейчас та ещё красавица. Она в самом соку своей молодости, полна жизненных сил и энергии, как всегда холодная и головокружительно симпатичная, – Энтони продолжал расхваливать ненавистную им Ташу, в явной попытке ужалить меня моим портретом на её фоне. – М-м-м… Да, Таша действительно могла бы далеко пойти в модельном бизнесе со своими-то внешними данными. – В отличие от тебя, – сделав вид, будто не обратила внимания на поставленный передо мной барменом коктейль, жёстко ответила я, стараясь мысленно потушить внезапно разлившийся в горле пожар. – Ты ведь поэтому сделал несколько пластический операций? Внешне-то ты пошёл в нашего прадеда по материнской линии, если я не ошибаюсь. М-м-мда-а-а, не повезло тебе с красотой. – Зато тебе повезло, но что с того? Где ты и где я? У меня квартира в центре Лондона – у тебя отцовский гараж в захолустье, я пью самые дорогие коктейли – ты давишься помойным пойлом, я тусуюсь в высших кругах – ты проводишь время с кучкой таких же неудачников-наркоманов, как и ты сама. Не стесняйся, я угощаю, – отпив из своего бокала, Фабулус кивнул на бокал, поставленный барменом напротив меня. – Молчишь… Ах да, ты ведь не Таша. Таша бы мне нос разбила ещё до того, как я заговорил, и мне пришлось бы снова тратиться на пластику, но мы ведь оба знаем, что ты не она. Тебе далеко до неё, верно? Ты привыкла к унижениям. Для тебя это норма. – Как и для тебя, – сжимая до боли кулаки на своих дрожащих коленях, выдавила я. – Оу, ты о моём видеоблоге? Думаешь меня им пристыдить? Ошибка, – вдруг засмеялся голосом вздорной истерички парень. – Этот блог ежедневно приносит мне славу и деньги. Много, очень много денег, – повёл пальцами у меня перед глазами Энтони, словно общался с слабоумной. – Как тебе объяснить? Ах да… Я могу купить столько героина, сколько ты в себя впихнуть не сможешь за всю свою жалкую жизнь. – Я уже давно не колюсь, – моё горло всё ещё жгло от жажды, но сильнее в моих висках пульсировало бурлящее желание врезать собеседнику по физиономии, однако так как я до сих пор не подошла к главному вопросу нашего диалога, я из последних сил пыталась удержаться от соблазна. – Ну тогда алкоголь, травка, клей или чем ты там ещё себя травишь? Я всё это могу получить в одночасье, если только захочу. – Брось, Энтони, тебя это не интересует, – криво ухмыльнулась я. – Всё, что тебя интересует, видит весь мир, просматривая твой тошнотворный видеоблог. С лица Энтони мгновенно соскользнула его самодовольная ухмылка. Да, я не была Ташей, но и от меня он когда-то мог получить по заслугам. Не уверена, что я и сейчас на это способна, но… – Ты должно быть забыла, – желваки у точёных скул моего собеседника так и заходили в разные стороны, – меня больше так не зовут. Моё имя Фабулус. Надо же. Его собственное имя задевало его даже больше, чем собственная ничтожность или мои попытки на неё указать. Что ж, если это и есть его слабость, пусть она будет моим оружием. – Твоё имя Энтони, идиот, – криво ухмыльнулась я, после чего поняла, что его и вправду передёргивает от звучания собственного имени. – Твой псевдоним гремит на весь Лондон, верно? Но это лишь псевдоним. Давно ты смотрел в свой паспорт? – А ты давно смотрела в зеркало? – сделав глоток из своего бокала, скривился он. – Или ты предпочитаешь смотреться в Ташу. Такой, должно быть, приятнее видеть себя, – мы определённо пытались ужалить друг друга побольнее и у нас обоих это определённо получалось. – Энтони… – вновь криво усмехнулась я, видя, как этот придурок всякий раз встряхивает своими костлявыми плечами, словно желая сбросить тяжесть своего настоящего имени со своего горба. – Довольно, – резко оборвал меня Фабулус. – Ты ведь побираться сюда пришла, верно? Хочешь меня о чём-то просить… Нужны наркотики, травка, порция виски покрепче? – Брось, – продолжала криво ухмыляться я. – Я никогда к тебе не обращалась за подобным. У меня есть поставщики понадёжнее. – Верно, ты меня никогда ни о чём подобном не просила, да и вообще уже лет десять как не обращалась ко мне за помощью. Я говорю это для того, чтобы ты осознавала, как сильно ты сейчас будешь наступать себе на горло, обращаясь ко мне с просьбой. Я вижу, что тебе что-то нужно. Ну же, набери в лёгкие побольше воздуха, попроси меня, – самодовольно ухмыльнулся парень. Я застыла, но только на секунду. Похвастаться гордостью я давно уже не могла, в отличие от Таши, не потерявшей своей цены. Он прав. Они все правы. Я – не Таша. – Моей дочери срочно нужна операция, которую могут провести только в Берлине, – на одном выдохе произнесла я. Энтони застыл, но так же как и я, лишь на мгновение. – Дай угадаю, – вдруг изменился в лице он. – Нужны деньги? Он перевёл на меня свой неожиданно серьёзный взгляд. На секунду, лишь на секунду мне показалось, что он поможет, и именно эта секунда в итоге стала для меня проигрышем. – Пф-ф-ф… Да ла-а-адно! – брызнул смехом белобрысый. – Ты ведь не думала, что я брошусь спасать какую-то соплячку, даже если бы ты вдруг начала взывать к нашим родственным связям, называя её моей племянницей? И всё же, я могу тебе помочь, – продолжал нагло скалить неестественно белые зубы Энтони. – Нет, действительно, я могу тебе помочь. Хотя я поражён тому, что ты вызвалась на столь сомнительные сборы средств. Тебе-то твои дети не нужны, я ведь знаю это так же хорошо, как и ты сама. Так чего же ты вдруг взвилась, неблагополучная мать? Даже устроилась дворником… Не смотри на меня так – я многое знаю о вашей семье. Слухами мир полнится, а с учётом того образа жизни, который вы все ведёте в своём дряхлом городишке, эти слухи настолько яркие, что от них даже смердит. Так о чём это я?.. Ах да, я всё-таки могу тебе помочь, – он залпом выпил свой коктейль, после чего повернулся ко мне всем своим тощим телом. – По-братски могу подогнать тебе подработку. Я тут, знаешь ли, по-совместительству иногда сутинёрством занимаюсь. Проституция всегда хорошо оплачивалась. Правда на тебе только кожа да кости, но я могу предложить тебе парочку непривередливых особей мужского пола. Если будешь хорошо работать, начнёшь жирнее питаться и, может, через месяц-другой на твоей костлявой грудной клетке появится что-то хотя бы отдалённо напоминающее роскошную грудь Таши. – Фабулус, значит? – невозмутимо начала я, что заставило Энтони заткнуться и замереть с его кривой улыбкой на лице. – Идиот, родители дали тебе имя Энтони, а не Фабулус!!! – прокричала я так громко, насколько это только могли позволить мои пылающие жаром лёгкие. Я даже перекричала музыку, отчего на нас уставилось с пару десятков танцующих рядом гомосексуалистов. Прежде, чем Энтони осознал, что я прокричала его имя вслух, я схватила свой под завязку полный бокал с коктейлем, который всё это время неистово жаждала влить себе в глотку, и выплеснула ему в лицо всё его содержимое вместе с лимоном. Ещё несколько секунд упиваясь самоуважением, которое, как я до сих пор считала, осталось только у Таши, я спрыгнула с барного стула и со всей силы двинула этому уроду прямо в челюсть. В итоге охранники вытолкали меня на задворки клуба, после чего ещё несколько раз достаточно больно ударили меня в живот и случайно двинули в челюсть. Уже возвращаясь ночью домой на электричке, я, словно сумасшедшая, бесстыдно улыбалась самой себе разбитыми губами, совершенно не обращая внимания на других пассажиров. По той же причине я улыбалась и при разговоре с Ташей об Энтони. Я врезала ему, врезала со всей силы, и он корчился на белой половой плитке с размажжёным в кровь носом. Я ударила его так, как могла его бить только она. Только она…