– Немного похоже на перчатки чтицы, – прошептала Офелия, глядя на свои руки. – Моя семья когда-то продавала кучи таких моноклей, – пробормотала Гаэль. – А потом монокли таинственным образом исчезли, вместе с моей родней… Мне удалось спасти только один. С этими словами она поглубже натянула фуражку. Офелия задумчиво смотрела на нее. Теперь она понимала, почему лицо Гаэль так сурово: ведь она прошла через такие страшные испытания! «Она представляет себя на моем месте, – подумала девушка. – И хочет меня защитить, как хотела бы, чтобы защитили ее». У нее взволнованно забилось сердце. До сих пор она знала только сестер, кузин и теток, а Гаэль могла бы стать ее первой подругой. Офелии очень хотелось выразить этой женщине свою безграничную благодарность. Но, увы, ей, как всегда, не хватало нужных слов, такой уж она уродилась. – Это очень любезно с вашей стороны – довериться мне, – пролепетала она, кляня себя за косноязычие. – Моя тайна за твою, – буркнула Гаэль. – Ты не думай, моя дорогая, что я ангел Божий. Если ты меня заложишь, я отвечу тем же. Она встала с кровати, которая при этом жалобно скрипнула, и спросила: – Как твое настоящее имя? – Офелия. – Ну, так слушай, Офелия, ты не такая уж овечка, какой выглядишь. И вот что я тебе советую: нанеси визит вежливости моей хозяйке. Она пошла на обман ради тебя и очень не любит неблагодарности. – Я постараюсь это запомнить. Гаэль, скривившись, указала кивком на голосивший патефон. От его музыки буквально лопались барабанные перепонки. – Я тебе принесу другие пластинки. Ну, пока. Выздоравливай. Она притронулась к фуражке в знак прощания и захлопнула за собой дверь. Доверие Офелия сняла иголку с пластинки, чтобы избавиться от оглушительной музыки. Заперев дверь на ключ, она сбросила ливрею и легла на кровать, от которой после визита Гаэль пахло машинным маслом. Глядя в потолок, девушка тяжело вздохнула. Ее провели как последнюю дурочку, избили дубинками, пригрозили смертью устами продажного мажордома и совсем запутали рассказом женщины, происходившей из знатной погибшей семьи. Не слишком ли много бедствий на одну беззащитную невесту?! Офелия поняла, что ей непременно нужно все обсудить с Торном. Но при этой мысли ее сердце забилось так сильно, что даже ребрам стало больно. Она боялась увидеться с ним. Девушка еще не разобралась до конца в том, что произошло во время их последней встречи. Она надеялась, что ложно истолковала поведение Торна. Впрочем, он и впрямь вел себя двусмысленно. Офелия боялась, боялась до ужаса, что он может влюбиться в нее. Она чувствовала, что не способна ответить ему взаимностью. Конечно, она плохо разбиралась в делах любви, но была уверена: для успешного брака мужчина и женщина должны обладать хотя бы минимальным сходством характеров. А что общего у них с Торном? Абсолютно ничего, совершенно разные люди. И в день свадьбы взаимный обмен их врожденными свойствами ровно ничего не изменит. Офелия нервно покусывала швы перчатки. Она уже выказала Торну свое враждебное отношение. И если он почувствует себя отвергнутым еще раз, то станет ли по-прежнему помогать ей? А ведь сегодня она, как никогда, нуждалась в поддержке. Осторожно поднявшись с постели, Офелия нырнула в зеркало на стене. И тут же попала из комнаты № 6 по Банной улице в гардеробную интендантства на другом конце Небограда. Гардеробная была открыта. Но тут Офелия заметила свое отражение в зеркале и спохватилась: она стояла в одной рубашке и штанах, босиком. Показаться в таком виде Торну было немыслимо. Ей пришлось вернуться и долго перебирать свои разбросанные по каморке вещи, пока она не нашла одолженный у жениха длинный плащ. Девушка надела его, застегнула сверху донизу и засучила слишком длинные рукава. Плащ, конечно, не скроет следы побоев на ее лице, но остальное выглядело уже более пристойно. Офелия затемнила стекла очков, чтобы скрыть синяк под глазом, и снова нырнула в свое отражение. Едва девушка прошла из гардеробной в кабинет Торна, как у нее перехватило дыхание от холода. Кроме того, она ничего не видела. Похоже, Торн выключил отопление и свет… Но почему он ушел, оставив гардеробную открытой? Офелия с бьющимся сердцем постояла, привыкая к темноте. Слуховое оконце в глубине кабинета пропускало тусклый свет. Мало-помалу девушка начала различать контуры большого письменного стола, шкафов с картотеками, кресел. А на диванчике под слуховым окном она обнаружила неподвижный, согнутый в три погибели силуэт. Торн был здесь. Офелия направилась к нему, то и дело оступаясь и задевая мебель. Подойдя к дивану, она увидела, что стальные глаза Торна поблескивают в полумраке и следят за каждым ее движением. Он сидел сгорбившись, положив руки на колени, но все равно выглядел несоразмерно высоким. На нем был интендантский мундир с золотыми эполетами. – Я вас разбудила? – шепотом спросила Офелия. – Нет. Что вам угодно? Да, это трудно было назвать теплым приемом. Голос Торна звучал еще мрачнее, чем всегда. Похоже, он был не очень-то рад появлению Офелии, и это ее в каком-то смысле ободрило. Она понадеялась, что с момента их последнего разговора он изменил свое отношение к ней. – Мне нужно обсудить с вами два-три вопроса. Довольно важных. – Садитесь, – сказал Торн. У него был прямо-таки талант превращать каждую любезную фразу в категорический приказ. Офелия ощупью поискала кресло, но, найдя, отказалась от намерения передвинуть его. Для ее треснувшего ребра это сооружение из резного дерева и бархата оказалось слишком тяжелым. Поэтому она устроилась поодаль, спиной к диванчику, тем самым заставив Торна пересесть лицом к ней. – Я вас слушаю, – нетерпеливо сказал он. Но едва Офелия заговорила, как он прервал ее вопросом: – Что с вами случилось? Его лицо приняло еще более жесткое выражение, если такое было возможно. Офелия хотела скрыть следы ударов под очками и волосами, в надежде, что он ничего не заметит, но это ей не удалось. – Траурная церемония скверно обернулась для меня. Об этом я и хотела с вами поговорить. Торн ждал ее объяснений, положив руки на стол. Он выглядел таким суровым, что девушка на миг почувствовала себя преступницей, сидящей на скамье подсудимых, перед неумолимым судьей. – Вы знаете госпожу Хильдегард? – Архитекторшу? Кто ж ее не знает. – Меня попросили передать ей апельсины. Она взяла один из них и сразу упала, потеряв сознание. Моя виновность не вызвала никаких сомнений, и жандармы тут же бросили меня в темницу. Длинные переплетенные пальцы Торна судорожно сжались. – Почему моя тетка сразу не позвонила мне? – Ну… может быть, не успела или не смогла, – уклончиво ответила Офелия. – Но, слава богу, госпожа Хильдегард не умерла. По ее словам, это был просто сильный приступ аллергии. – Аллергии? – скептически переспросил Торн. Офелия с трудом перевела дух и стиснула руки, лежавшие на коленях. Наступил момент истины. – Она сказала неправду. Кто-то отравил эти апельсины… с намерением погубить не госпожу Хильдегард, а меня. – И, похоже, вы точно знаете, кто это был, – уверенно сказал Торн. – Ваша бабушка. Торн даже не шелохнулся при этих словах. Он продолжал сидеть, сплетя пальцы, ссутулившись и нахмурив брови. Офелия редко испытывала такое замешательство, как сейчас. Она высказала то, что хотела, но ей вдруг стало страшно. В конце концов, почему Торн должен ей верить? – Я прочитала это, дотронувшись до корзинки с апельсинами, – продолжала она. – Ваша бабушка, под предлогом того, что хочет избавить меня от лишней ноши, забрала у меня корзинку и обрызгала апельсины ядом своего изготовления. Я также прочитала ее ненависть ко мне, такую жгучую, что просто ужас охватывает. Офелия взглянула на Торна, ища в его стальных глазах проблеск хоть какого-нибудь чувства: удивления, презрения, непонимания… Но он словно окаменел – никаких эмоций. – Она ненавидит все, что я представляю собой, – настойчиво продолжала Офелия, все еще надеясь убедить его. – Ваш брак со мной, девушкой неблагородных кровей, – позорный, недостойный. Она не желает мне смерти, но хочет опорочить перед всеми. Офелия вздрогнула от громкого телефонного звонка, раздавшегося в кабинете. Торн даже не шелохнулся, не снял трубку. Он сидел, не отрывая взгляда от ее темных очков. – Я ничего не сказала вашей тетушке, – пробормотала Офелия. – Не знаю, догадывается ли она о коварстве своей матери. Мне хотелось бы сначала услышать ваше мнение, – закончила она упавшим голосом. Торн наконец зашевелился. Он снял руки со стола, выпрямился в кресле, став еще выше, вынул карманные часы и посмотрел на них. Офелия растерянно следила за ним. Неужели он не принимает ее всерьез? Неужели считает, что она напрасно отнимает у него время? – Вас интересует мое мнение? – спросил он, не отрывая взгляда от циферблата. – Да, пожалуйста, говорите! Офелия произнесла это почти умоляюще. Торн завел часы, спрятал их в карман мундира и вдруг, яростно взмахнув рукой, смел со стола все, что на нем было. Письменный прибор с чернильницами, папки, письма и даже телефонный аппарат – все это с грохотом посыпалось на пол. Офелия испуганно вцепилась в подлокотники кресла, заставляя себя сидеть на месте. Ей ужасно хотелось сбежать. Она впервые видела Торна в бешенстве и боялась, что сейчас его гнев обрушится на нее. Однако Торн вовсе не выглядел разъяренным. – Я огорчен, – сказал он. – Даже больше чем огорчен. – Сожалею, – прошептала Офелия. Торн досадливо щелкнул языком. – Я сказал, что огорчен, но не сказал, что вы меня огорчили. – Значит ли это, что вы мне поверили? – тихо спросила она, слегка успокоившись. Торн удивленно поднял брови, и его длинный шрам изогнулся вместе с одной из них. – А почему я не должен вам верить? Офелия совсем растерялась. Опустив глаза, она взглянула на шкатулку для письменных принадлежностей, валявшуюся на полу. В этом кабинете, где царил чинный порядок, разбросанные вещи выглядели как-то дико.