– Я не знаю, что в ларце, – с деревянным поклоном ответил Торн. – Мне просто поручено передать его вам. Артемида задумчиво провела рукой по лакированному ящичку, и ее желтые глаза снова обратились на Офелию. Она как будто хотела ей что-то сказать, но только слегка пожала плечами. – Вы все можете быть свободны. Мне нужно работать. Не дожидаясь благословения, Торн круто повернулся и начал спускаться по лестнице. Три женщины торопливо распрощались с Артемидой и поспешили за ним. При его бесцеремонности он вполне мог уехать в фиакре и без них. – Великие предки! Нет, я отказываюсь выдавать дочь за этого грубияна! Поскольку разъяренная мать говорила шепотом, Торн ее не услышал. От неистовой надежды на спасение у Офелии бурно заколотилось сердце… Однако усмешка Настоятельницы разбила ее иллюзии. – Не спеши радоваться, девочка. Между нашими Семьями заключен договор, и никто, кроме Фарука и Артемиды, не сможет его расторгнуть, не вызвав дипломатического скандала. – Да, но что мне делать с праздничным ужином?! – возмутилась мать. Ее пышный шиньон сбился на сторону, а острый нос заметно покраснел даже под толстым слоем косметики. Офелия мрачно уткнулась в шарф. Она и сама не знала, что было в этой истории оскорбительнее всего – поведение жениха, матери или Настоятельницы. – Если хотите знать мое мнение… – прошептала она. – Никто его у тебя не спрашивает, – отрезала Настоятельница с той же легкой усмешкой. В других обстоятельствах Офелия не посмела бы возражать. Она слишком ценила свой душевный покой, чтобы вступать в споры. Но сегодня речь шла о ее будущем. – И все-таки я скажу, – продолжала она. – Господину Торну этот брак нужен не больше, чем мне. Я думаю, что тут какая-то ошибка. Настоятельница остановилась. Ее согбенная фигура медленно выпрямилась, стала выше и внушительнее. Теперь перед ними стояла не сутулая старуха, а само воплощение высшей власти на Аниме, достойная представительница Матриархального Совета, Мать среди матерей. – Никакой ошибки тут нет, – сказала она ледяным тоном. – Господин Торн подал официальное заявление на брак с жительницей Анимы. И мы выбрали из всех девушек на выданье именно тебя. – Похоже, господин Торн совсем не одобрил ваш выбор, – спокойно сказала Офелия. – Ему придется удовлетвориться им. Наши Семьи обо всем договорились. – Но почему именно я?! – воскликнула Офелия, не обращая внимания на испуганное лицо матери. – Вы решили меня наказать? Девушка была в этом твердо уверена. Слишком долго она отвергала предложения вступить в брак, слишком долго противилась обычаю, резко отличаясь тем самым от всех своих ровесниц, давно уже ставших матерями семейств. Она была среди них белой вороной, и, видимо, Настоятельницы устроили этот брак для устрашения других строптивиц. Старуха впилась своими выцветшими глазами в очки Офелии, словно и впрямь видела что-то за треснувшими стеклами. – Мы даем тебе последний шанс. Поддержи честь нашей Семьи, девочка. Если твой брак не удастся, я клянусь, что ты больше никогда не вернешься на Аниму. Кухня Офелия открыла глаза. Нос был заложен, и она высморкалась – шумно, будто сыграла гамму на осипшем фаготе. Потом взглянула на решетчатое основание матраса у себя над головой. Неясно было, спит Гектор там, наверху, или уже убежал. Девушка приподнялась на локте и близоруким взглядом обвела комнату. На ковре, в полном беспорядке, валялись скомканные простыни и подушки-валики – импровизированные постели ее младших сестренок. Сами они наверняка давно уже встали и ушли в школу. На улице совсем рассвело. Офелия нырнула под пестрое лоскутное одеяло и высморкалась еще раз. Ей казалось, что и нос, и горло, и даже глаза забиты ватой. К простудам она давно привыкла: мгновенно подхватывала насморк от любого сквозняка. Дотянувшись до туалетного столика, Офелия нащупала очки. Треснувшие стекла уже начали срастаться, но до полного восстановления было далеко. Тем не менее девушка нацепила очки на нос: они придут в норму гораздо быстрее, если почувствуют себя нужными. Вставать не хотелось. Вчера, после возвращения домой, Офелии с трудом удалось заснуть. И она знала, что не только ей. Торн, буркнув что-то, отдаленно напоминавшее «спокойной ночи», поднялся к себе, заперся и долго шагал взад-вперед по комнате, отчего пол под его ногами, над головой девушки, ужасно скрипел. Теперь, уткнувшись лицом в подушку, Офелия пыталась разобраться с одолевающими ее противоречивыми чувствами. Ей не давали покоя безжалостные слова Настоятельницы: «Если твой брак не удастся, я клянусь, что ты больше никогда не вернешься на Аниму». Такой приговор был страшнее смерти. Всеми помыслами, всей душой Офелия была привязана к родному ковчегу. Значит, выбора нет – ей придется выйти замуж за этого медведя. Дипломатические браки между женихом и невестой из разных ковчегов всегда имели тайную цель. Например, желание «влить свежую кровь», дабы избежать дегенерации, неизбежной при браках между близкими родственниками. Или намерение развить торговые и деловые связи. И крайне редко это был брак по любви. Офелия инстинктивно чувствовала, что от нее ускользает нечто важное… Торн явно питал отвращение ко всему, что он здесь увидел. Так какую же пользу этот человек надеялся извлечь из их брака? Она снова уткнулась в клетчатый носовой платок, высморкалась в последний раз и решительно откинула одеяло. Посмотревшись в зеркало, не без удовольствия отметила, что лицо у нее помятое, очки сидят криво, нос красный, а волосы растрепаны. Да, Торн вряд ли захочет видеть на своем ложе такое пугало. Вчера она уже ясно почувствовала его неприязнь – не такую жену он искал для себя. И хотя семьи могли заставить их пожениться, они сами уж позаботятся о том, чтобы этот брак оставался фиктивным. Офелия накинула старенький халат на ночную рубашку. Будь ее воля, она с удовольствием понежилась бы в постели до полудня. Но мать запланировала безумное количество мероприятий на ближайшие дни, вплоть до торжественного отъезда. Завтрак на траве в Семейном парке. Чаепитие с бабушками Сидонией и Анриэттой. Прогулка по берегу реки. Прием у дяди Бенжамена и его новой жены. Вечером – спектакль в театре, а после него – ужин и танцы. От одного этого перечня Офелии становилось тошно. Она предпочла бы что-нибудь менее бурное для достойного прощания с родным ковчегом. Девушка решила спуститься вниз, и скрип деревянных ступеней показался ей непривычно громким. В доме было подозрительно тихо. Оказывается, вся семья собралась на кухне: из-за узкой застекленной двери доносились приглушенные голоса. Но когда Офелия вошла, воцарилось безмолвие. Все взгляды обратились на девушку. Взгляд матери, хлопотавшей у плиты, был пронзительным. Взгляд отца, вяло привалившегося к столу, – унылым. Тетушка Розелина, уткнувшаяся длинным носом в чашку чая, глядела негодующе. И только старый крестный, у окна листавший газету, смотрел сочувственно. Что касается Торна, то он набивал трубку и даже не повернул головы в сторону вошедшей. Волосы, небрежно откинутые назад, плохо выбритый подбородок, чрезмерная худоба, плохо сшитый камзол и кинжал за отворотом сапога делали его больше похожим на бродягу, чем на придворного. Он выглядел чужаком на этой кухне, среди сияющих медных кастрюль и сладких ароматов. – Доброе утро, – просипела Офелия. Ответом ей было неодобрительное молчание. «Да, это не самое веселое утро в кругу семьи», – подумала она, машинально поправила сползающие на нос очки и налила себе полную чашку горячего шоколада. Журчание молока, льющегося из фарфорового кувшинчика, скрежет стула, придвинутого к столу, шмыганье ее простуженного носа… Девушке казалось, что каждый исходивший от нее звук, даже самый тихий, громом разносится по кухне. Она вздрогнула, услышав голос матери: – Господин Торн, вы ни крошки не съели с самого приезда. Вас не соблазнят тосты с маслом и чашка кофе? Сегодня ее тон изменился. Он был ни теплым, ни враждебным – всего лишь учтивым. За прошедшую ночь мать, видимо, поразмыслила над словами Настоятельницы и несколько угомонилась. Офелия вопросительно взглянула на нее, но мать отвела глаза и сделала вид, что ужасно занята у плиты. Что-то было не так. В воздухе явственно пахло заговором. Офелия умоляюще посмотрела на крестного, но тот лишь яростно шептал что-то себе под нос. Тогда она устремила настойчивый взгляд на жалкое, нерешительное лицо отца, и тот, как она и думала, сдался: – Дочка, тут… одно маленькое непредвиденное обстоятельство… У Офелии екнуло сердце. На мгновение у нее вспыхнула надежда, что помолвка разорвана. Отец исподтишка взглянул на Торна, словно надеялся, что тот опровергнет его слова. Но Торн даже не обернулся и только нетерпеливо постукивал ногой по полу. Офелии казалось, что сейчас, без своей шкуры, он походил не столько на медведя, сколько на хищного, беспокойного ястреба, готового взмыть в воздух. Она придвинулась к отцу, который ласково похлопал ее по руке. – Я знаю, что твоя мать напридумывала массу всяких шикарных развлечений на эту неделю… Он осекся, услышав яростный кашель супруги, потом вздохнул и продолжил: – Только что господин Торн объяснил нам, что рабочие обязанности срочно призывают его обратно, на Полюс. Первостепенные обязанности, понимаешь? Короче говоря, он не может тратить время на пышные приемы, на развлечения и… Торн раздраженно прервал его, щелкнув крышкой карманных часов: – Короче говоря, мы отбываем сегодня, в шестнадцать ноль-ноль, на дирижабле. Кровь бросилась в лицо Офелии. Сегодня! Ровно в шестнадцать… Ее брат, сестры, племянники и племянницы еще не вернутся из школы. И она не сможет с ними попрощаться. И никогда не увидит, как они растут… – Что ж, возвращайтесь к себе, господин Торн. Я вас не удерживаю. Эти слова вырвались у нее непроизвольно. Сказанные осипшим от насморка голосом, они прозвучали еле слышно, но все равно произвели эффект разорвавшейся бомбы. Лицо отца испуганно перекосилось, мать испепелила девушку взглядом, тетушка Розелина захлебнулась чаем, а крестный громко закашлялся. Но Офелия не смотрела ни на кого из них. Ее внимание сосредоточилось на Торне, который впервые с момента встречи оглядел ее всю, с головы до ног. Офелия ждала вспышки ярости. Но ответ прозвучал глухим шепотом: – Вы отказываетесь? – Ну разумеется, нет! – воскликнула мать, выпятив пышный бюст. – Она не имеет права голоса, господин Торн, и поедет с вами, куда вам будет угодно. – А я тоже не имею права голоса? Этот вопрос, заданный пронзительным фальцетом, исходил от тетушки Розелины, которая мрачно уставилась в свою пустую чашку. – И я, видимо, тоже? – из-под усов буркнул крестный, скомкав газету. – По-моему, никто в этой семье уже не интересуется моим мнением! Мать сердито подбоченилась: – Замолчите, вы оба, сейчас не время для споров! Ни Офелия, ни Торн не обратили на них ни малейшего внимания. Они мерили друг друга взглядами: она – сидя перед чашкой горячего шоколада, он – встав на ноги, с высоты своего гигантского роста. Офелия не желала уступать этому человеку, но, подумав, решила не провоцировать его. В такой ситуации самое разумное – промолчать. У нее не было другого выхода. Опустив глаза, она стала намазывать маслом вторую тартинку. Когда Торн снова сел и выпустил из трубки клуб дыма, все облегченно вздохнули. – Идите собирать вещи, – коротко сказал он. Для Торна инцидент был исчерпан. Но не для Офелии. Из-под растрепанных волос она бросила на жениха мрачный взгляд, суливший ему такое же тяжкое существование, на какое он обрек ее.