Когда и где? Я многое хочу тебе рассказать. Пожалуйста, дай мне знать, время и место, где мы сможем встретиться». Нахмурившись, Диоген дважды перечитал письмо. Записка была весьма навязчивой, и она только усилила беспокойное чувство, которое он испытывал уже в течение некоторого времени. Он встал, разорвал письмо и конверты пополам, отнес их в небольшой кирпичный камин, где поджег спичку и поднес ее к краям бумаги. Он так и стоял, наблюдая за тем, как обрывки занялись и, в конце концов, оказались полностью охвачены пламенем. Когда горение прекратилось, он взял кочергу, и пошевелил пепел, превращая его в пыль. * * * Констанс прогуливалась по песчаной дорожке, идущей сквозь мангровые заросли, которые закончились лугом на южной оконечности острова. Она уже давно миновала «коттедж садовника» и бунгало мистера Гурумарры, затерянное в роще платанов. Это был красивый луг, окаймленный низкими дюнами и пальмами и заканчивающийся белым пляжем, который изогнутой косой опоясывал южный берег острова. Она смогла рассмотреть несколько сооружений, которые высились среди раскачивающейся травы и были сгруппированы вокруг тонкоствольного, полумертвого дерева гамбо-лимбо[149]. Это оказались старые викторианские хозяйственные постройки, сложенные из красного кирпича – выветренного и крошащегося. У одной из них была дымовая труба, которая поднималась вверх примерно на двадцать футов и была вся обвита лозами. Ведомая любопытством, Констанс направилась к этим зданиям. На первом и самом большом из них – того, что был увенчан трубой – висел старый знак, прикрепленный к кирпичному фасаду, сильно потускневший, но на котором она смогла разобрать слово «ГЕНЕРАТОР». Далее Констанс подошла к разломанной оконной раме, чтобы заглянуть внутрь, и группа ласточек с громкими криками вылетела из покосившейся двери. Присмотревшись, Констанс увидела обломки механизмов, затянутых лозами. По ее соображениям, это, должно быть, была старая электростанция острова, которую явно давно забросили. За этим зданием стояли три ряда сверкающих новых солнечных панелей, а рядом с ними высилось новое здание без окон и с металлической дверью. Снедаемая любопытством, Констанс подошла к нему и повернула ручку. Дверь оказалась не заперта и поддалась. Внутри находилась одна комната заставленная рядами батарей, которые были опутаны толстыми пучками проводов – новый источник энергии острова. Отступив, она закрыла дверь. Рядом было еще одно маленькое кирпичное здание, очень старое, с позеленевшей дверью обшитой медью, а ее наклонная крыша почти достигала земли – этот путь явно вел в некое подземное помещение. Она подошла к двери, на которой было написано «РЕЗЕРВУАР», подергала ее и обнаружила, что та заперта. Приложив ухо к замочной скважине, Констанс прислушалась и различила слабый гул машин и отдаленный звук текущей воды. Оставив позади себя все эти постройки, она подошла к оконечности острова. Здесь два великолепных пляжа встречались, образуя длинную песчаную косу, которая уходила в бирюзовую воду. Констанс почувствовала усталость от прогулки, и, как это ни странно, необъяснимую вялость. Ее посетила мысль, что освежающее купание в море поможет ей взбодриться. Тем более, здесь, на этих бескрайних морских просторах она наверняка сможет насладиться недавно приобретенным умением плавать. В этот момент память услужливо подсунула ей образы другого пляжа – а именно песчано-галечного побережья Эксмута, и трагедии, произошедшей там, которая и побудила ее научиться держаться на воде. Но девушка резко тряхнула головой, прогоняя нежеланные образы. Случившегося уже не изменить, прошлое должно остаться в прошлом, сейчас ей необходимо сосредоточиться на настоящем. Констанс осмотрелась. Рядом никого не было, дом находился на другом конце острова, спрятанный за мангровыми зарослями, и отсюда Констанс видела только его смотровую башню. Лодок в поле зрения тоже не наблюдалось. Как будто вся вода, раскинувшаяся перед ней вплоть до горизонта, была ее личной ванной. Почувствовав всплеск независимости и свободы, она сняла туфли, расстегнула платье, выскользнула из него, и полностью обнаженная замерла на несколько мгновений, погрузив в воду только пальцы ног. Еще раз украдкой оглянувшись, она бросилась в воду и отошла довольно далеко от берега, прежде чем глубина стала достаточной, чтобы она смогла полностью окунуться. Она лежала на спине, смотрела в голубое небо и пыталась успокоить свой разум, просто существуя: без мыслей, без воспоминаний, без опасений, без страхов и без криков внутреннего голоса. В смотровой башне главного дома, прильнув к объективу телескопа, Диоген неотрывно любовался бледной фигурой Констанс, плавающей в зеленовато-голубой воде. Его дыхание ускорилось, и он почувствовал, как в груди неистово бьется сердце. В конце концов, приложив неимоверные усилия, он заставил себя оторваться от раскинувшегося перед ним зрелища. 45 Центр Специальных Операций[150] занимал почти половину этажа Федерал-Плаза. Это был хаотичный лабиринт из стекла и хрома, освещенный прохладным флуоресцентным синим светом и заставленный разномастным оборудованием. Здесь можно было найти рабочие станции, контрольные устройства, экраны спутникового слежения, плоские дисплеи всевозможных размеров, терминалы для управления дронами типа «Предатор»[151] и «Рипер»[152] и многое другое. Многочисленные изолированные комнаты позволяли полевым агентам планировать операции, налаживая спутниковое слежение или просеивая терабайты данных сообщений электронной почты, а федеральным компьютерным специалистам проводить взлом сотовых телефонов или применять алгоритмы дешифрования на конфискованных ноутбуках. Все помещения заполнял тихий фоновый шум: звуковые сигналы электроники, шепот серверов, неразборчивое бормотание и переговоры. Сейчас большая часть настоящей деятельности была сосредоточена на одном единственном задании: обработке огромных объемов данных в попытке обнаружить местонахождение Диогена Пендергаста. В комнате со стеклянными стенами – в одном из углов центра за закрытой стеклянной дверью – Пендергаст и Говард Лонгстрит сидели за столом для совещаний. Аппарат, генерирующий белый шум, оберегал их разговор от посторонних ушей. Хотя эта комната служила одним из многочисленных вспомогательных офисов Лонгстрита в Федерал-Плаза, она была пустой, за исключением двух ноутбуков и телефона, размещавшихся на столе, а также одного настенного дисплея. – Твоя поездка в Эксмут оказалась весьма полезной, – заметил Лонгстрит. – Благодаря арендодателю у нас теперь есть описание внешности как Диогена, так и его соучастницы. – Я не придавал бы большого значения внешности Диогена, – предостерег Пендергаст, – так как считаю, что у него есть, как минимум, еще две личности – два неких долгосрочных «аватара», таких как «Хьюго Мензис» – которые он тщательно поддерживает и которые смогут выдержать любую официальную проверку. А также несколько одноразовых имен, как те, на которые он арендовал коттедж в Эксмуте и нанял чартер, который, как я предполагаю, преследовал мой помощник Проктор. На них не стоит тратить время расследования. Его долгосрочные личности – вот, что нам нужно искать в первую очередь. Я не уверен в том, сколько он еще намеревается их использовать, но после того, как он потерял личность Мензиса, и после того, что произошло в Стромболи, я сомневаюсь, что у него их много осталось. На данный момент поддержание двух, трех или четырех параллельных жизней, может быть для него обузой. – Ну что ж, – вздохнул Лонгстрит, – хотя бы личность его сообщницы не вызывает вопросов. Ее настоящее имя – Флавия Грейлинг. У нее весьма богатая и тревожная биография. Есть несколько органов правопорядка, которые хотели бы пообщаться с ней лично. Интересно то, что она использовала свое настоящее имя во время пребывания в Эксмуте. – Кажется, это говорит о некотором презрительном отношении к властям. – Согласен. Лонгстрит постучал по клавиатуре, и на экране появилось изображение: молодая женщина со светлыми волосами, холодными голубыми глазами и высокими, четко очерченными скулами. Фотография, очевидно, была снимком из полицейского досье и, судя по шкале роста, измеряемой в метрах, была сделана в какой-то другой стране. – Вот она, – сказал Лонгстрит, указывая на изображение. – Мы наблюдаем один из немногих случаев, когда кому-то действительно удалось заключить ее под стражу. Пендергаст бегло прочел в компьютере информацию о ней. – Она родилась двадцать четыре года назад в Кейптауне, Южная Африка. Когда ей было восемь, оба ее родителя были найдены избитыми до смерти битой для игры в крикет – по крайней мере, так сказано в заключении коронера. Оружие так и не было найдено, а смерти были списаны на проникновение со взломом. Дело так и не было раскрыто. После их смерти она прошла через ряд приемных семей, в которых не задерживалась дольше нескольких месяцев. Отказавшиеся от нее семьи – все, как одна – зачастую ссылались на страх перед физическим насилием с ее стороны. Наконец, она оказалась на попечении государства – ее поместили в детский приют. Социальные работники, опрашивавшие ее, говорили, что она подвергалась сексуальному насилию со стороны отца, когда была еще совсем ребенком. Они описывали ее как неадекватную, агрессивную, расчетливую, замкнутую, склонную к насилию и увлекающуюся боевыми искусствами и оружием (особенно ножами – настоящими или самодельными – которые изымались у нее с завидной регулярностью). Лонгстрит чуть прокрутил данные на экране и продолжил: – Итак, это фото сделано почти сразу после того, как ее перевели из приюта в исправительную колонию. Во время ее пребывания там были отмечены несколько случаев нападений. В одном из них она избила свою сокамерницу почти до смерти. В конечном счете, когда ей исполнилось пятнадцать лет, поступило прошение о переводе ее в тюрьму строгого режима, несмотря на ее возраст. Персонал исправительной колонии просто не смог ее контролировать. Но до того как были соблюдены все формальности, она сбежала – воткнула психиатру в глаз ручку, тем самым убив его. Прежде чем продолжить, он несколько мгновений молча изучал записи на экране. – Ее пытались перехватить, но она всегда оказывалась весьма изворотливой, оставляя позади себя след из преступлений и насилия. Особую ненависть она проявляла к мужчинам: одна из ее любимых тактик заключалась в том, чтобы слоняться без дела по опасным кварталам, пока кто-нибудь там не попытается ее ограбить или изнасиловать, и в этот момент она обычно кастрировала нападавшего и засовывала ему в рот его же пенис. – Звучит очаровательно, – пробормотал Пендергаст. – В возрасте примерно шестнадцати лет странствия привели ее в Японию, где она связалась с бандой якудзы. После какой-то размолвки, закончившейся резней, которую полиция Токио до сих пор расследует, она, очевидно, отправилась в Кантон, Китай, где присоединилась к одной из триад этого города. Согласно нашим источникам разведки, ее естественная предрасположенность к насилию помогла ей быстро подняться в ее рядах. Почти сразу же она продвинулась от «49» до «426»[153] – став «Красным шестом» и командиром боевиков триады, где в ее обязанности входило планирование и проведение силовых операций. К двадцати одному году она была настроена подняться еще выше в этой организации, но что-то произошло – мы так и не знаем, что именно – после чего она уехала из Китая в Соединенные Штаты. Лонгстрит отвернулся от экрана. – С тех пор так и жила здесь, хотя, похоже, что она несколько раз посещала Европу. Основываясь на преступлениях, которые она предположительно совершила, она является чрезвычайно работоспособным социопатом, который убивает и калечит в первую очередь ради своего собственного удовольствия. Она демонстрирует потрясающую способность скрываться, оставаясь на виду, и ускользать от властей на каждом шагу. Этот снимок из досье – единственный, что у нас на нее есть – был сделан в Амстердаме. Она сбежала на следующий же день после того, как он был сделан. – Идеальная соучастница для Диогена, – заметил Пендергаст. – Именно, – Лонгстрит вздохнул, – идентификация Грейлинг – это без сомнения, удачный прорыв. – И, тем не менее, учитывая ее способность успешно ускользать от органов правопорядка в прошлом, я не уверен, сколько фактической пользы мы из этого извлечем, – он взглянул на Пендергаста. – Я так полагаю, что ты с особой тщательностью обыскал дом, где они останавливались? – Так и есть. – И? – Там провели профессиональную зачистку любых улик. Лонгстрит потянулся, проведя рукой по своим длинным волосам стального цвета. – В любом случае, мы все равно пошлем туда бригаду криминалистов. – Вряд ли они смогут найти там нечто более стоящее, чем это. Пендергаст залез в карман, извлек из него полиэтиленовый пакет и протянул его Лонгстриту: внутри лежал небольшой клочок бирюзовой бумаги. Директор взял улику: – Интересно. – Я обнаружил это между половицами возле вентиляционного отверстия. Пока Лонгстрит вертел пакет в руках, Пендергаст продолжал. – Это обрывок квитанции на ювелирное изделие – золотое кольцо с редким драгоценным камнем танзанитом[154]. Я бы предположил, что это подарок Флавии от Диогена – некая награда, возможно, за хорошо проделанную работу. – Так что, если повезет, мы сможем использовать его, чтобы проследить покупку обратно до Диогена, – сказал Лонгстрит. – Если бы мы только знали, где это кольцо было куплено. Плохо, что название магазина оказалось оторвано. – Но мы знаем название магазина. Существует только один такой бренд, который использует этот особый цвет как свою визитную карточку, торгуя под ним по всему миру. Лонгстрит снова взглянул на квитанцию, а затем улыбнулся – медленной, торжествующей улыбкой. 46 Диоген вошел в библиотеку, неся в одной руке бутылку шампанского в серебряном ведре со льдом, а в другой два бокала. Он поставил свою ношу на стол и повернулся к Констанс, сидевшей на скамейке у клавесина и лениво перелистывавшей ноты. – Не возражаешь, если я немного выпью, пока буду наслаждаться твоей игрой? Конечно, если ты в настроении играть, – обратился он. – Как пожелаешь, – ответила она, касаясь клавиш. Он смог прочесть название нот, стоящих на пюпитре: прелюдии из «L'Art de Toucher»[155] Франсуа Куперена. Откупорив шампанское, Диоген наполнил бокал и удобно устроился в кресле. Он был обеспокоен. Даже более, чем обеспокоен. Этим утром Констанс поднялась в десять часов, что по его меркам было очень поздно, хотя он попытался списать это на то, что некоторые люди часто поздно просыпаются. Вечером за ужином она съела очень мало и едва коснулась великолепного завтрака, который он приготовил специально для нее. Прошло почти сорок восемь часов после инъекции, и она уже должна ощутить ее последствия, причем, эффект должен был быть заметным. Конечно, вся эта жизнь была для нее в новинку, и следовало ожидать некоторого периода адаптации. К тому же его беспокойство могло иметь под собой, скорее, эмоциональное обоснование, нежели объективные физически причины. Возможно, у Констанс возникли сомнения касательно данного ему согласия, и она передумала. Из беспокойных размышлений его вырвали знакомые ноты «Первой прелюдии в До-Мажор» – медленные и величественные. С технической точки зрения это была не сложная мелодия. Но когда пальцы Констанс начали порхать по клавишам, и насыщенный низкий звук клавесина заполнил уютную комнату, Диоген услышал, что ноты ложатся неуверенно и неравномерно. Он вздрогнул от фальшивой ноты, затем второй, и тогда Констанс перестала играть. – Прошу прощения, – сказала она, – кажется, сегодня я немного рассеяна. Диоген попытался скрыть сильное чувство тревоги, даже паники, которое накрыло его с головой. Он отставил стакан, встал с кресла и подошел к Констанс, взяв ее за руку. Ее ладонь оказалась теплой – даже слишком теплой – и сухой. Лицо было бледным, а под глазами залегли тени в форме полумесяца. – Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно. – Хорошо, спасибо, – последовал резкий ответ, – мне просто не хочется играть.