Дрожащими руками я вынимаю телефон, чтобы отключить, но он выскальзывает у меня из рук и шлепается на землю. Я беззвучно матерюсь, опускаюсь на корточки и роюсь среди сухой листвы. Острые сучки царапают мне щеки, в нос ударяет запах мокрой земли и зелени. Наконец я нащупываю кончиками пальцев теплый металл. Сжимаю телефон и ищу кнопку на боку, чтобы его отключить. Проходит целая вечность, прежде чем экран темнеет. Я сижу неподвижно. Смотрю на Мальте, который тихо разговаривает с другим чуваком на обочине. Я боюсь пошевелиться от страха. Сижу и не дышу. Знаю, что если они меня найдут, то живого места на мне не оставят. Или что еще хуже. Думаю о том, что рассказывал Лиам. О чуваках, которые обманули Игоря. Которых он связал и утопил как котят. – …нет… может позже… чертов сигнал… голоден… Слова парят в утреннем воздухе, как ласточки. Попадают ко мне в виде фрагментов, осколков и ждут, что я соберу их в одно осмысленное целое. Ноги болят, я осторожно выпрямляюсь. Но кофта цепляется за ветку, и раздается хруст. – Какого хрена? – восклицает Мальте. – Похоже… Мальте озирается. – Пошли отсюда, – говорит толстый. – Пора перекусить. Мальте не отвечает. Вместо этого выпрямляется и идет прямо по направлению ко мне. Я не шевелюсь и стараюсь дышать как можно тише, но это невозможно. Сердце бьется как после стометровки. Мальте останавливается с другой стороны кустов – в четырех метрах от меня максимум. Он стоит лицом ко мне. Я уже думаю, что он меня заметил. Но тут он опускает руки вниз и расстегивает ширинку. Через секунду струя мочи ударяет в землю. Сердце потихоньку успокаивается, возвращается к прежнему ритму. Дыхание становится ровнее, плечи расслабляются. Мальте застегивает ширинку и поворачивается ко мне спиной. От запаха его мочи меня тошнит. Но сердце спокойно. Сердце знает. На этот раз мне повезло. Я наверно еще час просидел в кустах после того, как Мальте с его жирдяем уехали. Наконец решаю, что безопаснее будет уехать. Сажусь на мотоцикл и еду вдоль берега на юг. Ветер бьет мне в лицо. Вокруг меня шведское лето. Зелень такая яркая, что режет глаза. Кажется, что это компьютерная игра, а не настоящее поле. Пахнет травой, навозом, морем. Я не знаю, что меня ждет впереди, знаю лишь, от чего бегу. Страх толкает меня вперед по пыльной проселочной дороге мимо полей, красных летних домиков с дачниками-отпускниками и ферм с настоящими фермерами, у которых настоящие тракторы и настоящие коровы. Дорога сужается. Я проезжаю дорожный указатель, на котором написано «Стувшер 2», еще через пару минут въезжаю в сонную гавань. Вид тут как на открытке. Море блестит среди полированных гранитных скал. Красные домики выстроились вокруг гавани с причалом для катеров. В одном из домиков – ресторан, в другом – продуктовый магазин. Здесь дорога кончается. На повороте автобусная остановка. Слева от нее большая парковка, почти полностью заставленная автомобилями. Рядом с причалом бензозаправка, на которой, судя по вывеске, можно купить все для лодок. Дорожный указатель указывает дорогу к гавани для яхт, которая находится по соседству. Среди красных домиков выделяется один старый желтый каменный дом. На двери старомодная вывеска. «Администрация порта» – значится на ней. Под табличкой кто-то наклеил самодельный плакат «Краеведческий музей & библиотека». Я сижу в так называемой библиотеке. Размером она с нашу с мамой квартиру. И явно работает на общественных началах. Так, во всяком случае, было написано в коридоре. Тетка за стойкой странно посмотрела на меня, будто я бомж какой-то, но ничего не сказала. Только кивнула и поправила очки на носу указательным пальцем. Живот урчит, переваривая украденный в магазине бутерброд, и я наконец-то согреваюсь. Теплый и сытый, я поудобнее устраиваюсь в кресле перед старым компьютером с толстым экраном. Такой в Интернете не то что продать, даже бесплатно уже не отдать. В книжных стеллажах вдоль стен – книги, посвященные шхерам, и старые морские карты. Красть здесь нечего. Это было первое, что я проверил. Гуглю Игоря, но безрезультатно. Впрочем, в этом нет ничего странного, потому что а) я не знаю его фамилию, б) зачем полиции сообщать имена задержанных. Порывшись как следует, нахожу заметку в районной газете. Там написано, что В понедельник в промышленном районе под Фруэнгеном в ходе задержания произошла перестрелка между полицией и группой подозреваемых. Там написано только это и что начато внутреннее расследование, что говорит о том, что это не первый такой инцидент. Не знаю, что такое инцидент, и мне лень гуглить. Вместо этого набираю в поисковике «Стувшер» и «снять комнату». Компьютер долго думает и выдает пустую страницу. Я пробую «Стувшер» и «вакансии» больше из любопытства, потому что работать мне совсем не хочется. Ни в Стувшере, ни где-либо еще. Компьютер кряхтит, словно я попросил о невозможном. Словно спросил размер Вселенной или в чем смысл этой чертовой жизни. Ну тут поисковик выдает один результат. Я кликаю и читаю объявление. Снова и снова, одновременно продумывая план действий. Семья, проживающая недалеко от Стувшера, ищет помощника для своего сына-подростка с инвалидностью. От кандидата ждут не выполнения стандартных обязанностей помощника, поскольку родители сами ухаживают за ним, а общения и поддержки. Их сыну нужен компаньон, который будет читать ему книги, слушать с ним музыку и помогать по дому. Я закрываю глаза и напряженно думаю. Естественно, у меня нет никакого желания развлекать калеку в Стувшере, но теплая постель и горячий душ звучат заманчиво. Может, неплохо было бы затаиться и денег подзаработать, пока не придумаю, как выбраться из всего того дерьма, в которое меня угораздило вляпаться. Пернилла Я еду в метро до станции «Фридхемсплан», где находится хоспис. Одна из медсестер позвонила сообщить, что отцу стало хуже и что он хочет меня видеть. Я, разумеется, встревожилась, но не восприняла это сообщение серьезно: я часто получаю такие звонки, когда у отца плохое настроение. За окном пролетают свежая зелень деревьев и цветущая сирень. При других обстоятельствах я бы наслаждалась зеленью и теплом, но не сегодня. Отец при смерти. От Самуэля по-прежнему нет вестей. Три дня. Три дня прошло с тех пор, как я выгнала его из дома, и мне стоит невероятных усилий не набрать его номер. Никогда раньше мы не расставались так надолго. Я закрываю глаза, чувствую тепло солнца, согревающего лицо через стекло, и думаю о том майском дне восемнадцать лет назад, когда на свет появился Самуэль. Папа все время был в больнице. Мерил шагами коридор перед родильным отделением, волнуясь, словно будущий отец. Одна из акушерок даже решила, что он мой муж. Отца это здорово рассмешило, мне же было страшно неловко. Сами роды я помню плохо, помню только, что больно было нечеловечески. Но боль сменилась ощущением бескрайнего счастья, стоило мне прижать мокрое маленькое тельце сына к груди. Я сразу поняла, что назову его Самуэлем. Может потому, что в то время читали в библейской школе Первую книгу пророка Самуила (Первую книгу Царств). Тот рассказ, в котором Бог зовет Самуила, а он не понимает. Может, меня привлекло то, что Самуил был избранным, только он слышал голос Бога. Может, я подумала, что в наше время эта книга так актуальна, потому что голос Бога легко тонет в информационном шуме из телевизора, радио и рекламы. Папа обрадовался, когда я сообщила ему о своем решении, но задумчиво нахмурил лоб. Может, решил, что я назвала так сына в память об Исааке, ведь это тоже еврейское время, а об Исааке ему не хотелось вспоминать.