Это было так опасно по многим причинам. Мы не могли позволить себе влюбиться. Не Хозяин со своим рабом, не мститель со своим ремесленным орудием и уж точно не человек, чья мать была убита отцом девушки. Для нас не было никакой надежды, и это без вмешательства внешних сил. Орден и Каморра. Ноэль и Сальваторе. Мой ребенок. Я смотрела на картинку, которую мы сделали в зеркале, как хорошо она лгала, что казалось, будто мы идеальная пара. Вместе мы выглядели потрясающе, царственно и противоположно друг другу, но синергетически, как будто наши различия складывались вместе, как кусочки головоломки, чтобы правильно завершить картину. Я судорожно вдохнула, чтобы совладать с собой, потому что взгляд Александра стал резким. —Когда Господин надевает ошейник на раба, Козима, это очень сильное действие. Это означает, что я верю, что ты достоин похвалы, достоин носить на своем горле тяжесть моего могущественного имени. Что ты на это скажешь? —Спасибо, Мастер, — хрипло прошептала я, поднося свои руки к его, кончиками пальцев поверх прохладного ожерелья. —Надеюсь, я окажусь достойной подарка. Богатство было ошеломляющим. Свет струился от сверкающих люстр и канделябров с толстыми ветвями, отражаясь от многогранных драгоценных камней, украшающих уши, горло и запястья самых элитных особ Лондона, собравшихся в бальном зале величественного Мейфейрского Воспитательного Дома. Великолепные женщины плавали по блестящему полу в роскошных платьях, в то время как мужчины стояли группами, пили спиртное и говорили о политике и спорте. Сама комната была похожа на внутреннюю часть музыкальной шкатулки, настолько богато украшенная золотыми и красными цветами и фресками, что у меня слегка закружилась голова, хотя я не танцевала со множеством красивых пар, украшающих танцпол. Вместо этого я стояла рядом с Александром, когда он общался с некоторыми из самых богатых и самых престижных мужчин и женщин города. Я даже слышала, как кто-то сказал, что самый скандальный второй принц, Аласдер, был на балу, хотя я бы не узнала его, если бы увидела. Никто особо со мной не разговаривал, да и говорить было особо не о чем. У меня не было ничего общего с такими людьми, и это проявилось в тот момент, когда я открыла рот с акцентом. Однако Александр держал меня рядом, красноречиво кладя руки мне на бедро или поглаживая по спине, банально от скуки. Неудивительно, что ему понравилось наше празднование в Лондоне в тот день, если он обычно так проводил свои дни рождения. Наконец, пожилая пара, с которой разговаривал Александр, извинилась, и я осталась с ним одна. Мгновенно я надулась. Его фирменная легкая улыбка коснулась левой стороны рта и образовала складку на щеке. —Бедный скучающий Мышонок. Что мне с тобой делать? —В данный момент сгодится что угодно, только не очередной утомительный разговор, — признала я. Его улыбка стала шире. —Почему бы нам не потанцевать, — сказал он вместо вопроса, уже ведя меня на танцплощадку, где пары готовились к следующему номеру. — Не знаю как, — прошипела я ему, когда он нашел для нас место на полу. — Я даже не знаю музыки. —Тебе и не нужно, — сообщил он, когда начались первые звуки, и схватил меня на руки. —Тебе просто нужно следовать за своим Мастером. Через несколько мгновений, когда жесткие пальцы вцепились в тонкую ткань его куртки, а ноги беспомощно ныли, пытаясь двигаться в правильном направлении, я достаточно расслабилась, чтобы довериться ему. — Вот так, моя Красавица, — сказал он, затем взял мою мочку уха в рот. —Расслабься в моих объятиях и покажи всем, какой я счастливый человек сегодня вечером. Я еще больше растворилась в его объятиях, мое тело было подобно воску, когда я приняла его форму и приспособилась к его шагам. Мы кружились по мраморному залу, а Лондонский оркестр играл изысканную музыку, которая взмывала в сводчатые потолки и кружилась под моим платьем. —Ты сейчас счастлива? — спросил меня Александр, и я поняла, что он хотел пошутить со мной, но его тон стал слишком мрачным. —Ты заботишься? — спросила я, опуская голову на плечи, чтобы увидеть, как цвета фрески смешиваются, как палитра художника, когда мы вращаемся вокруг других пар. Когда я оглянулась на Александра, он хмуро посмотрел на меня, как будто я его обидела. —Да, — признал он, — да, знаю. —Тогда да. Я счастлива, — сказала я ему. —На данный момент. И теперь мне надо было все, что когда-либо будет. — Мне нужно в туалет, — сказала я ему, вырываясь из его рук так быстро, что он не успел схватить меня. —Я скоро вернусь. Я подхватила шлейф своего облегающего платья и рванула так элегантно и быстро, как только могла, сквозь толпу к широкой лестнице, где внизу дежурил слуга. Я спросила у него дорогу, и он провел меня в дамскую комнату наверху лестницы слева. Мгновенно я опорожнила свой тошнотворный желудок в туалете, меня вырвало так сильно, что слезы выступили у меня на глазах. Я на мгновение оперлась щекой о фарфор, чтобы восстановить дыхание, когда мой живот перевернулся, а затем успокоился. Я не была уверена, беременна я или нет, но внезапный приступ тошноты был достаточной причиной для беспокойства. Тот же врач, который проводил мне медосмотр в Италии, каждые три месяца посещал меня в Перл-холле, чтобы осмотреть меня и сделать прививку вместо противозачаточных средств. Я должна была быть застрахована, мой риск беременности был совершенно невероятным. Но я не была уверена в этих вещах. Я даже не была тем, кто выбирал форму контроля над рождаемостью. Мое лицо было влажным от нервного пота, когда я смотрела на себя в зеркало, но в остальном мои волосы и макияж оставались совершенно нетронутыми. — Не влюбляйся в него, Козима Рут Ломбарди, — строго сказала я своему отражению. —Ты гормональная и сумасшедшая, и ты абсолютно не влюбляешься в человека, который тебя купил. Моя напутственная речь закончилась, я плеснула холодной водой на запястья и вышла в холл. Оркестр теперь играл что-то более строгое, что-то с укусом и щелканьем, как гончие, кусающие за пятки лису во время погони. Я остановилась наверху лестницы, чтобы на мгновение понаблюдать за красочным, ярким бриллиантным празднеством, чувствуя в моем сердце тоску по желтой, как моча, простоте Неаполя. Бессознательно я искала глазами Александра в комнате, и я обнаружила, что он уже смотрит на меня, хмурясь, глядя через длинную комнату. Я подняла ногу, чтобы начать спуск, занятая мыслями о том, чтобы объяснить Александру мою поспешность и то, как я собираюсь попросить миссис Уайт — теперь, когда она уже подозревала, — купить мне в аптеке тест на беременность. Так что я была совершенно не готова, когда сзади появились две руки и с грубой силой толкнули меня вниз по двухэтажной лестнице. Не было времени прийти в себя, схватиться за скользкие мраморные перила или удержаться на высоких каблуках. Я могла только упасть. Мое тело обмякло после того, как я ударилась о лестницу в первый раз, мой затылок так сильно ударился о камень, что звук эхом отдавался в моих ушах на протяжении всего пути вниз по лестнице, когда я снова и снова падала головой вниз, пока, наконец, не достигла дна. В ушах звенело, но я не могла открыть глаза, чтобы проверить, был ли это все еще играющий оркестр или продолжающийся рикошет моей головы, неоднократно ударявшейся о землю. Что-то мокрое скользнуло по моему лицу, но я не могла понять, как заставить свою руку чувствовать, кровь это или слезы. Парализующая боль пронзила мой живот, как треснувший пластик, настолько невыносимая, что я сжала свое тело до синяков, пытаясь уменьшить ее тяжесть. Внезапно в мой нос ударил запах кедра и сосны и мягкое давление на голову сбоку, когда кто-то попытался заговорить со мной сквозь надвигающуюся тьму моего разума. — Ксан, — пробормотала я, прежде чем потерять сознание. —Убедись, что ты спас нашего ребенка. Когда я проснулась, кто-то кричал. Децибел врезался мне в виски, словно колья, вбитые в землю. Я попыталась открыть рот, чтобы пожаловаться, но мой голос замер, словно порхающая бабочка в горле. И тогда шум просочился сквозь туман дремоты и боли, чтобы по-настоящему проникнуть. Это был Ксан, и он кричал на кого-то. — Кто, черт возьми, тебя на это подтолкнул? С огромным усилием я открыла глаза и прищурилась от яркого света, который ослеплял мое зрение даже в темной комнате. Александр держал пожилого доктора Фарли за шею у стены нашей спальни в доме Мейфэр. Я смотрела, как он снова и снова врезал его в стену, его лицо исказилось от неистовой ярости. — Я задал тебе вопрос, — взревел он, отступая назад, подняв кулак, чтобы ударить им в стену рядом с головой Фарли. Сухая стена и пыль взорвались вокруг руки Александра, и он ударил кулаком в стену, а затем вытащил обратно. —Следующий удар будет по твоему лицу. А теперь скажи мне, кто заплатил тебе за то, чтобы ты не давал ей противозачаточные средства? Александр повторил в более низком регистре, но его голос дрожал от сдерживаемой ярости. —Если ты не скажешь мне сейчас, я затащу тебя в Перл-Холл, повешу на деревья на опушке леса и сдеру с тебя кожу, как с убитого оленя. — Я, это, — заикаясь, пробормотал Фарли, его глаза были настолько дикими, что его веки приоткрылись в складках глазниц. — Прости, но он страшнее тебя, когда дело доходит до этого. Звук животного вырвался из горла Александра, когда он подтащил человека к двери, рывком открыл ее и вышвырнул в холл. Мгновенно появился Риддик, его рыжий цвет лица стал багровым от гнева.