— Такая сильная, Tesoro (с итал. Сокровище), — тихо сказал Данте, его голос был нежным, когда он провел рукой по моей спине. — Ты когда-нибудь задумывалась, сломаешься ли однажды? — Stai zitto, — пробормотала я ему, приказывая ему заткнуться. Его смешок мягко скользнул по моему лицу, когда я наклонилась, чтобы протереть рану спиртом и антисептиком. Он не сдвинулся ни на дюйм, когда горящая жидкость столкнулась с его ободранной плотью, потому что это была не первая его пуля и не последняя. — Позвони Сальваторе, — процедил он сквозь стиснутые зубы, когда я прижала свежую марлю к ране и эффективно обернула ее вокруг наклонной буквы V его туловища. Я кивнула и направилась в спальню, чтобы взять телефон, чтобы Данте не услышал, как я говорю его псевдоотцу, какой он чертов идиот. Я смутно осознавала, как Данте проходит мимо вида через открытую дверь моей спальни, но затем подключился телефон, и в телефоне послышался грубый итальянский акцент Сальваторе. — Козима, моя девочка. Чему я обязан этим удовольствием? Я позволила себе на мгновение закрыть глаза, чтобы почувствовать в ушах его хриплый голос. Он жил за городом, на винограднике в северной части штата Нью-Йорк, где вел тихую жизнь под именем Део Торе, поэтому я видела его не так часто, как хотелось бы. Он навещал нас нечасто, потому что был умнее и прилежнее большинства. Быть мертвым в глазах Ордена и закона было важно для него и для любых планов, которые он имел с Данте, поэтому, хотя я знала, что он предпочел бы жить в городе, хотя бы для того, чтобы видеться со мной и приставать к маме, пока она не заберет его обратно, он остался в стороне. Казалось глупым говорить, что я скучала по нему. Я действительно едва знала человека, чья ДНК у меня была общей и которую я так гордо носила в своих чертах, но я скучала по нему с остротой, которая не ослабевала даже в его присутствии. Возможно, в ранние годы я все еще страдала от его потери и не думала, что это когда-нибудь изменится. — В Данте стреляли, — пролепетала я несколько радостно, потому что рядом с ним я всегда чувствовала себя ребенком. Он издал смешок. — Неплохо, я уверен. Для такого большого шута его сложно выследить и убить. — Tocca Ferro, — пробормотала я, итальянский эквивалент стука по дереву, чтобы не искушать судьбу. Торе рассмеялся. — С ним не так уж все плохо, если ты говоришь со мной так спокойно. Что случилось? Я снова пошла на кухню, нахмурившись, когда Данте прошел через гостиную от входной двери с пистолетом в руках. — Тебе не кажется, что тебе следует опустить пистолет? Я до сих пор не уверена, что ты сам случайно не выстрелил в себя, — торжественно сказала я ему. Он показал мне пальцем, а затем поморщился, снова устроившись на табурете. — Дай мне телефон. Мне надоела твоя дерзость. Разве ты не видишь, что я ранен? Почему бы тебе не попробовать вылечить это сахаром вместо уксуса? — Ragazzi, — громко прозвучал голос Сальваторе в телефоне, и мы оба ухмыльнулись, когда я включила громкую связь между нами. — Что случилось, капо? Юмор Данте испарился, и воздух наполнился яростью. — Мальчики ди Карло, — усмехнулся Данте над именем капо Коза Ностры. — Они становятся чертовски смелыми. Зашел прямо на склад в Бронксе и потребовал, чтобы они приняли участие в колумбийской сделке в Басанте. Сальваторе рассмеялся — грубый возглас недоверия. — Джузеппе ди Карло всегда был stronzo. Как они к тебе попали, а? Ты теряешь преимущество здесь, в уютной Америке? — Vaffanculo, vecchio, — беззаботно выругался Данте, назвав Торе стариком. — Послушайте, мальчики, — оборвала я их, прежде чем их подшучивание переросло в дальнейшую эскалацию. Если бы их предоставили самим себе, я знала, что они оба будут продолжать оскорблять друг друга часами. — Да, Джузеппе ди Карло — придурок, но он также является лидером крупнейшего преступного клана Нью-Йорка. Оба мужчины возмущенно фыркали на мое утверждение, но я продолжила. — Нет ли способа поладить с ним и его людьми? Как бы вы оба ни любили власть, вы не можете сейчас желать войны внутри мафии. Не учитывая все остальное, что происходит. — Что-то еще? — рявкнул мой отец, внезапно разъяренный тем, что в моей жизни могло произойти что-то такое, о чем он не был уведомлен. Возможно, он был моим исполняющим обязанности отца всего лишь последние четыре года, но он отнесся к этой работе чрезвычайно серьезно, особенно потому, что мы оба согласились пока не рассказывать Себастьяну об их связи. — Данте, о чем, черт возьми, говорит моя дочь? — он потребовал. Я закатила глаза, потому что он даже не пытался скрыть тот факт, что Данте должен был сообщать ему каждую деталь моей жизни. — У нее были проблемы с Эшкрофтом, человеком, который… — Вы думаете, я не помню человека, который орально изнасиловал и напал на мою дочь? — отрезал он. — Козима, figlia, ты не пришла ко мне с этим? Сделал ли я что-нибудь, чтобы заслужить такое обращение? — Ну, девятнадцать лет пренебрежения — это довольно большая черная метка, — парировала я, сердито убирая остатки медикаментов и выбрасывая окровавленные бинты. Шкафы громко стучали, пока я носилась по кухне. — Я способна справиться со своими проблемами. — Способность не имеет к этому никакого отношения. — Данте, поморщившись, дернулся вперед, чтобы схватить меня за запястье и притянуть ближе. — Мы твоя семья, Tesoro (с итал. Сокровище) ; наше право и обязанность защищать тебя. Почему ты не позволяешь нам делать то, что естественно? Я отказывалась смотреть в его горящие черные глаза. На первый взгляд они были такими же бездонно-черными, как и у любого мафиози без морали, которых я встречала, но иногда, если их поймать под прямым углом или посмотреть на меня, как он обычно делал, они были прекрасны до глубины души. Это было глубоко сбивающее с толку сопоставление, которое я была не в настроении терпеть. — Мне не нужны никакие спасители. Я достаточно сильна, чтобы справиться со всем самостоятельно, — сказала я, мой голос был таким холодным, что воздух между Данте, телефоном и мной мгновенно застыл. — Я пришел к тебе, потому что мне нужна была помощь. Это делает меня слабым? — тихо спросил Данте, обхватив меня своей неповрежденной рукой так, что я оказалась прижата к его адскому тепла. — Нет, — раздраженно пробормотала я. — Хотя, если тебя подстрелили, ты чертовски тупой. Я посмотрела на его улыбку, потому что, как и солнце, ее невозможно было игнорировать. — Хорошо, теперь, когда все улажено, объясни мне, в чем заключается план. — Кто сказал, что есть план? — спросила я невинно, высвобождаясь из его рук, чтобы налить ему стакан виски и схватить бутылку ибупрофена. Сальваторе фыркнул. — Никто из нас не настолько глуп, Козима. Если ты не хотела нашей помощи, то это потому, что у тебя есть свои собственные планы. А теперь, будь добра, скажи нам, прежде чем я умру от неизвестности. Я закатила глаза от его драматизма, хотя это всегда согревало мое сердце, потому что было очень похоже на мою собственную реакцию. — Хорошо, это не такой уж и план, но намерение есть. — Я глубоко вздохнула, потому что знала, что им не понравится то, что я скажу. — Я хочу ликвидировать Орден. Двое мужчин сразу же разразились хриплым спором. Я скрестила руки с напряженным вздохом и подождала, пока они немного успокоятся, прежде чем вмешаться, чтобы объяснить. — Это была моя собственная вина, но я поехала в Лондон с Себастьяном, чтобы поддержать его номинацию на премию BAFTA за лучшую мужскую роль, и Эшкрофт увидел меня там. Он шантажирует меня, заставляя стать его новой рабыней. — С чем? — спросил мой отец, вплоть до банальных вопросов, хотя я чувствовала его ярость через телефон. — Видимо, есть фото и видео с той ночи, когда Александр лишил меня девственности в бальном зале. Данте выругался из нескольких английских и итальянских слов, а затем громко стукнул кулаком по столешнице. — Мне следовало вспомнить… может быть, я мог бы проскользнуть и забрать записи, когда ходил в Перл-Холл на ваше… мероприятие. — Ты знал? — крикнул Сальваторе. — Это не твоя вина, — успокоила я Данте, положив руку на его толстое предплечье. — Ты не мог знать. — Но я знал. В Ордене Диониса принято записывать, как каждый лорд лишает девственности свою рабыню. Они должны представить запись совету, а затем, черт возьми, им выставляют оценки за их исполнение. Любой, кого уличают в недостатке — возможно, Мастер слишком мягок или девушка слишком нетерпелива — вызывается на совет для дачи показаний. — Потому что, если что-то из этого произойдет, может показаться, что Хозяин и раб влюблены друг в друга, — глухо заключила я. Каждый хищник является в чем-то жертвой. Предупреждение Александра прозвучало в моей голове, когда все встало на свои места. Я была так шокирована тем, как он преследовал меня через бальный зал, держал меня и врезался в мою девственную вагину, как безжалостный зверь, хотя он был относительно добр ко мне в дни после моего первого ужина. Это казалось излишне жестоким, потому что, честно говоря, мы оба знали, что он мог бы заполучить меня добровольно через несколько дней или с помощью некоторых тщательно выверенных прикосновений к моему предательскому телу. Почему ему нужно было схватить меня, как мародер, его способ получить добычу всегда смущала и ранила меня. Но теперь, конечно, это было так ясно. Они наблюдали за нами. Не только Орден через камеры, которые, как я знала, были закреплены по всему бальному залу, но и через Ноэля, который был их глазами и ушами в поместье. Боже, но у нас не было ни единого шанса против их механизмов. Данте протянул руку и успокаивающе сжал мое бедро. — Улучшает или ухудшает это твои воспоминания? Я медленно моргнула, затем еще раз быстро сомкнула веки, чтобы перерезать нить, привязывающую меня к тому прошлому. — Это меняет ситуацию. — Тем не менее, ты все равно хочешь уничтожить Орден ради него, — заявил он, разрезая мою маску скальпелем.