Я осторожно снял пиджак и положил его на стол, а затем методично закатала рукава классической рубашки. — Кто, можно сказать, выступает? — спросил один из судей, сидя за длинным столом в центре комнаты. Я мог видеть раба, склонившегося под столом и обслуживающего его член, блестящий и чуждый в голубом свете клуба. Так же тщательно, как я сложил свой пиджак, я спрятал всю энергию своей привязанности к Козиме в небольшой, спрессованный пакетик и засунул его в самые дальние уголки своего разума, так что, повернувшись лицом к комнате, полной мужчин, я планировал выпотрошить их. И все, что они увидят, — это один из них. Высокомерный лорд, считавший, что каждый должен преклонить колени перед его силой и убеждениями. — Я Александр Дэвенпорт, граф Торнтон, наследник герцогства Грейторн. А это, — сказал я, подходя к женщине, с которой планировал провести следующий час, разбирая ее на части, а в следующем столетии собирая заново, — моя рабыня. Козима Он связал меня несколькими сложными узлами веревкой, такой же шелковистой и черной, как мои волосы. Оно скользнуло по моей коже, а затем сжалось; змея безошибочно обвилась вокруг своей добычи. Это давало ту же удивительно медитативную эйфорию, которую дает околосмертный опыт; та ясность и почти болезненное предвкушение, которые могут вызвать у умирающего человека эрекцию. Я была обнажена, если бы не эти веревки, и они, казалось, подтверждали мою наготу и подчеркивали полную открытость моего тела толпе. К тому времени, как он закончил методично связывать меня в определенную позу, я задыхалась, груди были стянуты так туго, что превратились в румяные выпуклости, похожие на пустынную скалу, ноги были широко расставлены, и только пальцы ног упирались в землю, руки были связаны в одну косу над головой, соединены к опущенному крюку с потолка. Моя киска была полностью обнажена, холодный воздух, как острые зубы, касался нежной плоти, жадные глаза мужчин в клубе были горячими, как клейменное железо, против моего клитора. Было неправильно волноваться из-за такого явного унижения. Меня сделали куклой для удовольствия моего Хозяина, чтобы выставлять напоказ, как приз, перед зрителями и участниками дискуссии, которые будут судить меня за мою сексуальность, мое послушание и степень моего подчинения. Было неправильно так легко — нет — жадно подчиняться его господству, хотя всего несколько часов назад я убедила себя, что никогда больше не подчинюсь его вниманию, но небольшая часть меня уже тогда знала, насколько я ошибалась, выражая это намерение в камень. Между нами существовал неприступный симбиоз, как у луны и приливов. Все, чем я была, казалось, было связано с его волей. Я ошеломленно задавалась вопросом, была ли борьба, которую я вела со своими низменными инстинктами на протяжении последних четырех лет, пытаясь снова жить после многих лет выживания, мистификацией, которую я придумала для себя. В моем сердце никогда не возникало сомнений в том, что я когда-нибудь брошу вызов неумолимому притяжению Александра Дэвенпорта, если он позовет меня, но я думала, что он никогда больше этого не сделает, поэтому я обманывала себя, думая, что не прислушаюсь к приказу, если придет. Мое тело на земле, гибкое и готовое, как мокрая глина, принять форму его желания, подчеркивало ошибочность моих мыслей за последние почти полдесятилетия. Это было неправильно, но для моего тело это было восхитительно тяжело, опьяняюще, как наркотик в моей крови. Если бы я не была привязан к металлическим шипам, воткнутым в пол сцены, я бы унеслась в подпространство еще до того, как он действительно начал меня возвращать. Нет, меня защищали не шипы. Это был мой Хозяин, тяжесть его взгляда на моем теле и то, как руки на моем горле и бедрах, побуждала меня подчиняться сильнее, доставлять ему больше удовольствия. Речь шла не о Испытаниях, не о том, чтобы доказать кому-то еще, что он лучший Господин, а я лучшая рабыня. Я до сих пор не знала точно, чего он хотел от меня, кроме этого воссоединения плоти, но я была слишком рада его отстранением им Эшкрофта, слишком подавлена моей продолжающейся жаждой, чтобы он сосредоточился на чем-то, кроме богатого намерения во взгляде Александра. Какова бы ни была его конечная цель, эта сцена заключалась в том, чтобы начать восстанавливать утраченное доверие между нами самым элементарным способом, который он знал, — показывая мне своими резкими словами и жестокими руками, как далеко он может довести мое тело до такого сильного удовольствия, которое переросло в невыносимую боль, не доведя меня до настоящего смущения и боли. Это была игра, и в то же время не игра, потому что его талант был призванием, а моя реакция была такой же внутренней, как естественный поворот событий. Людям, наблюдающим за нами и осуждающим нас, это казалось таким тривиальным, но в маленьком пузыре тесного воздуха, окружавшем моего Хозяина и меня, ничто никогда не ощущалось столь острым. Наконец-то я вернулась туда, где мне и следовало быть. Закончив свой шедевр Шибари, Александр предстал передо мной, его тело частично закрывало меня от зрителей за его спиной. Я знала, что это было намеренно, как и заметное отсутствие повязки на глазах. Он хотел, чтобы я почувствовала себя увиденной, потому что красота моего подчинения ему была достойна внимания, но не была полностью разоблачена, потому что вид моих интимных складок и изгибов был предназначен только для пристального внимания моего Хозяина. Он хотел, чтобы я увидела, но только для того, чтобы я увидела, как его глаза меняются от дымящегося газа к жидкой холодной воде, а затем к карающему камню. Он подчеркивал нашу связь даже в комнате, полной людей, которых я ненавидела. Я посмотрела в эти оловянно-серые глаза и увидела, как его твердый, полный рот сжался в линию мрачного удовлетворения. Прикосновение его пальцев к внешней стороне моего паха испугало меня, потому что я была так очарована его взглядом, и я вздрогнула, когда он провел дорожку вниз по чувствительной складке, где мое бедро встречалось с лобком, к нежной коже внутренней части ноги. Его кожа была холоднее холодного воздуха, как будто он был вырезан изо льда, и когда его пальцы скользнули по внутренней стороне моего бедра, по ним побежали мурашки. Я тяжело сглотнула, когда он отдернул пальцы и поместил их между нами, чтобы показать мне, как они влажно блестели на свету. — Такая мокрая, хотя я еще не прикоснулся к тебе, — насмехался он надо мной, размазывая мои соки по моей груди, как будто я была человеческой тряпкой. Унизительное прикосновение вызвало острую пульсацию удовольствия во мне. — Тебе нравится, когда я использую тебя, но давай не будем забывать, что это наказание. Острее, чем пчелиное жало, сильнее, чем пощечина, ладонь Александра коснулась хрупкой внутренней части моего бедра. Боль прорвалась маленькими осколками в мои чувства, разрываясь, а затем скапливаясь в паху. Я стонала и извивалась в своей связанной позе. — Не двигайся, пока я тебя бью, — сказал он, и хотя его слова были приказом, его тон был скучающим, как будто мое послушание было беспощадным. — Ты знаешь, что заслуживаешь этого, sposa in fuga. Сбежавшая невеста. Его итальянские слова отдавались в моем сердце, как гонг, и выражение сурового неудовольствия, сменившегося искренней обидой на его аристократическом лице, продлило эхо. Прежде чем я успела понять, как его сожаление могло изменить ситуацию, его рука снова нашла мое противоположное бедро, ожесточая удар. Затем снова. Взад и вперед между бедрами, его ладонь ритмично нагревала кожу; резкий первый хлопок, тупой ожог, затем снова, удар сильнее, ожог глубже, проходящий через мои ноги, как новые нервные окончания. Я бессознательно раскачивалась в его толчках, наклоняя бедра, чтобы дать ему больший доступ ко мне, бессмысленно надеясь, что его руки найдут мою киску. — Ты течешь повсюду, — заметил он, влажно шлепнув ладонью по доказательствам моего возбуждения. — Возможно, я не совсем правильно излагаю свою точку зрения. Его глаза встретились с моими, его зрачки расширились так, что серый цвет лишь слегка обрамлял широкую пропасть темной потребности в их центрах. Я могла прочитать его возбуждение по учащению пульса на его горле, по тому, как его кадык царапал кожу, когда он густо сглатывал, ощущая волну желания, поднимавшуюся по его животу. Скудные улики, запертые под его холодным контролем, заставили меня задыхаться еще сильнее. Затем наша связь прервалась, когда он поднял руку вверх, а не поперек, и нанес режущую пощечину прямо мне в киску. Я почти рухнула на землю, когда боль внутри меня переросла в вихри удовольствия, но рука Александра на моей киске успокоила меня, обхватив влажную плоть так интимно, что я могла чувствовать легкое раздражение его мозолистой кожи на чувствительной коже так же сильно, как наждачную бумагу. Другой рукой он ущипнул меня за подбородок и наклонился так, что его черные глаза полностью завладели моим зрением. — Ты будешь оставаться совершенно неподвижной, пока я рукой сделаю эту киску красной и воспаленной. Я знаю, что ты захочешь кончить, моя красавица, потому что ты так сильно любишь это, но ты не должна достичь оргазма, пока этого не пожелает твой Хозяин. Это понятно? — Да, Мастер, — выдохнула я, когда его пальцы играли с влажным входом в мою плоть, погружаясь прямо в мою плоть, три кончика его пальцев растягивали меня своей шириной. Я попыталась стереть их, но потом они исчезли, а мои бедра распахнулись в пустоту. Мой стон был громким, заставляя мужчин, о которых я забыла, что они наблюдали за нами, тихо смеяться над моей очевидной похотью. Я подумала, что, наверное, это редкость — видеть, как один из рабов так явно наслаждается заботой своих хозяев. Под их взглядом оживился очень маленький темный и забытый уголок моей души. В конце концов, я была тщеславной женщиной и всегда любила мужское внимание, даже когда оно было запятнано скупой похотью. Может быть, даже особенно тогда. Выставка была странно соблазнительной, не потому, что я чувствовала, что мужчины заслуживают того, чтобы увидеть интимную красоту моего союза с Александром, а потому, что темная часть меня любила, чтобы мой Хозяин обращался с ней подобным образом. Как с его распутной, нуждающейся рабыней. Он шлепал меня до тех пор, пока моя киска не забилась сильнее, чем сердце, пока я не застонала и бесстыдно умоляла его член наполнить меня и забрать боль. Затем, когда я больше не могла терпеть, толстый кусок большого пластикового члена зарылся в набухшие складки моей киски. Александр осторожно толкнул меня на нее, крепко прижимая меня к бедру, а другой все еще держал игрушку между моих ног, неподвижно, так что мне пришлось трахаться на ней. Он не возьмет меня, сказал он толпе и мне, если я не докажу, что достойна этого. Поэтому мои бедра крутились так хорошо, как только могли в тугих креплениях, слегка абразивная веревка резала мои бедра так, как это делали карающие пальцы Александра, легкое раздражение достигало моего полового органа, увеличивая темп его пульсации. Я задыхалась и потела, пытаясь трахнуть эту толстую игрушку, слегка хныкая, потому что этого было недостаточно, чтобы кончить, даже с дополнительным ощущением прохладных металлических глаз Александра, врезающихся в мою кожу, как острие лезвия. От моих усилий по комнате раздался мокрый, всасывающий звук, и он залил мою кожу пылающим жаром румянца. — Моя бедная рабыня не может испытывать такой оргазм, — насмехался Александр, его глаза сузились, глядя на меня с двойным выражением разочарования и насмешки. — Тебе нужно наполниться чем-то большим, не так ли? Ты хочешь почувствовать, как я забираю каждую из твоих узких дырок. Мой стон пронзил мое горло, резкий и грохочущий. — Да, Мастер. — Такие сладкие слова на твоих грязных губах, — похвалил он, ущипнув меня за подбородок и запрокинув мою голову так, чтобы он мог укусить, а затем лизнуть мой рот. У него был вкус тепла, слегка металлический и насыщенный, как тепло после проглатывания некоторых специй. Мне хотелось нежиться в этой горячей пещере, стонать в нее, пока он трахал мой язык своим, но он отстранился с последним жгучим всасыванием, и мой рот внезапно похолодел, покалывая от потери. — Тебе нужен Хозяин между этими красивыми красными бедрами? — холодно спросил он. Да, да, да, я пела, стонала и умоляла. Он спросил меня еще раз. Снова ударил меня по клитору. Безжалостно щипал мои соски, пока они не ощущались на моей груди как кованое железо, горячие и мучительные. — Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя на глазах у всех, на глазах у всех, кого я выберу? — спросил он, сжимая толстую, аппетитную длину эрекции, натягивающую его брюки. Я слизнула слюну с уголка рта. — Да, Мастер. — Скажи мне, почему, мышонок? Я знала, чего он хотел, не только потому, что была хорошей рабыней, но и потому, что была влюблена в этого человека. Я знала, что в тот момент он хотел большего, чем просто мое тело, но я восставала против того, чтобы дать ему все остальное. Я не знал его плана, что он сделает с моей капитуляцией и моим сердцем, если я отдам их ему. Хлопок. Еще один шлепок заставил мою киску почти болезненно содрогнуться вокруг игрушки внутри меня. Мой клитор так сильно пульсировал, что я боялась, что кончу прямо сейчас, разбившись на острие его подлости, как брошенная на пол керамика. Я громко заскулила, когда он выдернул пластиковый член из моей влагалища и швырнул его на пол, заставив мои бедра беспокойно покачиваться в пустом воздухе. — Скажи мне, жена, — мрачно приказал он, приближаясь к моему телу, прижимаясь бедром к моей киске, так что материал царапал мои обнаженные нервы, как спичка по ударной доске. — Я ждал пять лет, чтобы услышать это от тебя, и не буду ждать больше ни минуты. Дай мне то, что нам обоим нужно услышать от тебя. Его глаза были серебряными зеркалами, отражающими отчаяние и тоску, которые я чувствовала, отраженные в моих собственных. Из моих приоткрытых губ вырвался стон. — Скажи мне, мышонок, — повторил он, его глаза неумолимо втягивали меня в себя, тащили по своему следу, пока я не попалась в его сети. — Потому что я хочу, чтобы все видели, что я принадлежу тебе, — сказала я не шепотом или ревом, а утверждением, которое пронеслось по моему телу, как духовное пробуждение. — Да, — прошипел Александр, расстегивая брюки, разрывая молнию, а затем — я ахнула, потому что была так далеко от него — его великолепный капающий член. — Ты принадлежишь мне. А затем он подошел, почти яростно сжав свой член в кулаке, другой рукой сжимая мое бедро, и ворвался в меня одним длинным, обжигающим толчком. Я закричала в потолок, моя голова откинулась назад, а моя киска взорвалась в таком сильном оргазме, что я увидела, как звезды танцуют на крыше клуба. Он жестко меня трахнул, вбиваясь в мою отшлепанную и набухшую пизду, не заботясь о моем удовольствии в его стремлении к собственной кульминации. Это только подняло меня выше, и когда он вонзил зубы в мою шею, удерживая меня там и трахая меня, как животное, выводящее себе пару, я кончила снова, крича в горле, пока он требовал меня. Когда он кончил несколько мгновений спустя, это было с ревом, зверь в его сердце открылся для меня, чтобы я могла видеть и чувствовать возле меня. Мне нравились острые ощущения от траха с мужчиной, как с опасным животным, от того, что меня связывают его приказы и подчиняют его милости.