Ноэль не хотел, чтобы я баловался. Каждое действие имело последствия, и мне пришлось усвоить, что для того, чтобы избежать последствий, я должен быть движущей силой каждого действия. Это был первый урок, который он мне преподал, и я не был рад его узнать, но в конце концов он оказался самым действенным. О серьезности этого урока я вспомнил в тот день, когда Ноэль наконец обнаружил, что я действую против Ордена. Это был тот самый день, когда у меня были неопровержимые доказательства того, что Амадео Сальваторе не убивал мою мать. Прошло чуть больше года с тех пор, как у меня забрали Козиму, и мне никогда не было так холодно, ни внутри, ни снаружи. Мой отец воспринял это так, как и предполагалось, как знак того, что я продвинулся вперед и вверх после своей мимолетной ошибки с итальянской рабыней. Он снова вовлек меня в свои деловые отношения, с радостью воспользовавшись своим внезапным доступом к моему влиянию для опрометчивых и необдуманных деловых сделок по всей Великобритании. В обычной ситуации он мог бы усомниться в моей податливости, но он был слишком рад моей финансовой и политической поддержке, чтобы слишком внимательно изучить мою мотивацию. Он делал свои ходы по доске, а я — как делал большую часть своей жизни, как он меня этому научил — следовал за ним. Я только что закончил важный разговор с операционным директором Davenport Media Holdings, когда в дверях моего офиса появился Ноэль, на его красивом лице появилась самодовольная улыбка. — Сынок, — поздоровался он. — Я считаю, что пришло время для следующего этапа. — Ты о твоем генеральном плане? — Я спросил без интонации. Слова могли быть саркастическими или искренними, но если я говорил пустым тоном, Ноэль всегда был готов выразить мои намерения самому. Я сосредоточился на цифрах на экране, а не на отце, когда он сидел на подлокотнике красного кожаного кресла перед моим столом, но на периферии я заметил, что его улыбка в тот день была особенно искривлена, как в мультфильме у злодея. Предчувствие играло в моих позвонках, как клавиши пианино. — Думаю, ради обеих наших выгод. Девушка Говард готова выйти замуж, и я верю, что ты именно тот человек, который сможет сделать это. Меня не удивило его заявление. Мартин Говард, Ноэль и Шервуд прижали Агату Говард к моим рукам, как только я уронил нож после кастрации Саймона Вентворта. Это было понятно. Она была красивой и знатной, но, более того, Говарды были одной из самых династических семей Ордена, как и Дэвенпорты. Это был политический брак, заключенный на небесах тайного общества. — Правда? — вежливо спросил я, когда в моем почтовом ящике появилось письмо от Уиллы Перси с пометкой «Вечеринка на Неделе моды Bulgari». Мое сердце резко билось о дверь моей грудной клетки, беспокойное и дикое перед лицом возможной информации о моей бывшей жене. Уилла и Дженсон держали меня в курсе событий Козимы через ее работу с St. Aubyn, якобы рассказывая о ее жизни, потому что она была лицом дома моды, которым я владел, но не управлял. Этого было недостаточно, чтобы удовлетворить мою острую потребность знать о ней все каждый день, но это было достаточно мягко, достаточно умно, чтобы проскользнуть мимо без предупреждения, потому что Орден никогда не думал глубоко проверять мои отношения с St. Aubyn. Мой взгляд остановился на Ноэле, который терпеливо сидел, как кот, который ест канарейку. — Она сейчас здесь, в холле, ждет, когда ты дашь ей войти. Я позволил О'Ши приготовить чайный сервиз. Вам с Агатой придется многое обсудить. — Возможно, ты забыл, но технически я уже женат. Я не забыл, никто из нас не забыл. Ноэль все еще следил за каждым моим шагом, выискивая слабость, которую я обнаружил в своих отношениях с Козимой, и я все еще неустанно работал каждый день, чтобы приблизиться к прекращению Ордена, чтобы я мог снова жить с ней как с женой. — Черт возьми, мы можем аннулировать этот фиктивный брак, даже если бы у нас в заднем кармане не было архиепископа Кентерберийского. Ты не беспокойся об этом. Сосредоточься на Агате. — Почему? — спросил я, наконец-то уделив отцу то внимание, которого он хотел. Я откинулся на стуле, скрестил ноги и небрежно поправил запонки с гербом на запястьях. Они были слишком маленькими, чтобы прочитать надпись, но семейный девиз меня воодушевил, пока я сидел там и играл в самую грандиозную партию в шахматы, которую когда-либо играл против своего отца. Non decor, deco. Меня не ведут, я веду. — Мартин владеет правами на порт Фалмут, и нам нужно обеспечить ему возможность доставки грузов из Африки. Незаконные поставки кровавых алмазов, в которые мой отец вложил большую часть своего состояния. У него было все подготовлено — продавец, склад и способ направить деньги так, чтобы они оказались в его руках настолько чистыми, насколько это возможно. Он был взволнован. На самом деле, я уже много лет не видел своего отца таким взволнованным. Это было хорошо. Мне нужно было, чтобы он отвлекся, пока я осторожно и неустанно работаю в тени. Он был проницательным, достойным противником, который всю мою жизнь побеждал меня. Мне нужно было, чтобы он отвлекся, и это было слишком хорошо, чтобы быть правдой, потому что это было в высшей степени незаконно. — Важно, — сказал я ему в ответ, потому что это было так, но не по тем причинам, которые он думал. — Действительно. Он хочет укрепить наше партнерство браком. Ты знаешь, как это делается, сынок. Я знал. Я знал лучше, чем большинство. Но о женитьбе на Агате Говард не могло быть и речи, я даже не мог об этом думать. Она была диким фактором в моей тщательно спланированной долгой игре, и хотя мне не хотелось тратить на нее время, если она была в холе, готовая устроиться как хорошая маленькая леди, это было самое подходящее время, чтобы измерить ее пульс и подумать, как я могу ею отыграть. Я выключил компьютер, как всегда делал, на случай, если у Ноэля возникнет желание шпионить и каким-то образом пройти мимо моей сложной системы безопасности, а затем вылез из кресла. — Я пойду к ней, но не жди, что я буду радоваться союзу, — вежливо сказал я отцу, застегивая пуговицу на пиджаке. — Если она чем-то похожа на других британских дам, то она будет скучной девчонкой. Ноэль засмеялся, хлопнув меня по спине, когда я прошел мимо него, как если бы мы были старыми друзьями, пьющими скотч в лондонском джентльменском клубе. — Для этого и нужны рабы, мой мальчик. Я поборола желание сбросить тяжесть его руки на своем плече и прошла через дверь, не обращая внимания на его комментарий. — Горжусь тобой, сынок, — сказал он достаточно громко, чтобы я мог услышать это в коридоре. Когда-то, очень давно, эти слова были бы дороже золота. Теперь единственной вещью, которая была для меня дороже золота, была итальянка по имени Козима, которая очаровала меня так же сильно, как волшебница Цирцея. В какой-то момент Риддик пошел за мной в ногу по длинному коридору, который, словно позвоночник, прорезал центр дома. Теперь он оставался рядом со мной, ближе, чем раньше. Я не был уверен, было ли это потому, что я никогда не доверял ему свои секреты до исчезновения моей жены, и он почувствовал еще большее желание охранять меня теперь, когда я признал нашу дружбу, или это потому, что мы вошли с тех пор появился новый, еще более темный и опасный мир, и он знал, что бдительность всегда имеет первостепенное значение, чтобы выбраться из этой трудной ситуации живым. В любом случае он проводил меня в гостиную, где Агата ждала за закрытой бело-золотой дверью. — Что мы о ней знаем? — спросил я, глядя на замысловатую работу сусальным золотом, которая вилась над дверью, как виноградные лозы. Я уже знал достаточно, но Риддик был источником моей информации, колодцем, в который другие информаторы выливали свои ведра, полные секретов. — Не так уж и много, милорд. Она светская дама, но у нее мало хобби, кроме верховой езды и посещения больной тетушки за океаном по крайней мере три раза в год на длительные каникулы. — Тетя? — Информация оказалась ложной. Агата Говард была известна как ледяная принцесса. Я очень сомневался, что у нее есть нетипичная слабость к каким-то пожилым родственникам, которых она не могла знать очень хорошо, учитывая расстояние между ними. — Посмотри на это, ладно, Рид? — Да, милорд. Я бросил на него взгляд через плечо и поднял бровь. — Я выгляжу достаточно презентабельно, чтобы подойти к потенциальной невесте? Непроницаемое выражение лица Риддика сменилось движением его губ в короткой ухмылке. — Многоженство вам очень идет. Я тихо усмехнулся, позволяя небольшому ощущению близости проникнуть в меня. В наши дни это было слишком редко, Риддик был моим единственным настоящим утешением. Печально для мужчины, которому около сорока, осознавать, что у него очень мало друзей. Затем я подумал о Джеймсе, премьер-министре, помогающем мне загнать и уничтожить Орден, и улыбнулся. Друзей немного, решил я, но они важные. Ноэль уже совершил несколько уголовных преступлений, используя мои деньги и поддержку. Он не знал, что его ждет, но я знал. Лично я думал, что Ноэль будет выглядеть просто чертовски стильно в тюремном оранжевом цвете. Я толкнул дверь, готовый иметь дело с банальной, скучающей аристократкой, которую я легко успокою и в конце концов проигнорирую. Вместо этого меня встретила Агата Говард, которую я никогда раньше не видел. Она ходила по комнате, как зверь в клетке, в серых круживах и черном бархатном пиджаке, который чудесно подчеркивал ее стройную, вытянутую фигуру. Ее волосы безумно рассыпались по плечу буйством светлых кудрей, когда она повернулась лицом ко мне, ее ноздри раздулись, руки сжались по бокам, а когда она открыла рот, это было похоже на серию сильных ударов. — Слушайте меня и слушайте внимательно, лорд Торнтон. Я совершенно, однозначно не выйду за вас замуж. Если вы не можете переварить отказ, это крутое печенье. Я влюблена в другого, и меня не продадут, как скот, ради финансовых интересов моей семьи. Теперь у вас есть выбор. Вы можете либо помочь мне выбраться из этой ерунды, либо вы можете заставить меня это сделать и столкнуться с последствиями. Я поборол желание ухмыльнуться. Ее свирепость так напомнила мне Козиму, что я почувствовал, как ее отсутствие пульсирует в моей груди, как второе сердце, разбитое с расстроенным ритмом. — Смею ли я спросить, как вы могли бы применить такие последствия к лорду королевства? Тот, кто обладает такой же властью и даже большим богатством, чем ваша собственная семья? Она зарычала на мой холодный тон и на то, как пресыщенно я расстегнул пиджак и сел в одно из чертовски неудобных стульев 18-го века, привезенных из Франции. В ее глазах было столько ненависти, что я почти потерял желание смеяться. Я скучал по женской враждебности. Это было так весело. — Я превращу твою жизнь в настоящее страдание. Я заставлю каждую женщину в моем кругу распространять совершенно отвратительные слухи о тебе и твоем смехотворной мужественности. Я буду плевать тебе в лицо каждый раз, когда ты со мной разговариваешь. Я буду бороться с тобой изо всех сил, прежде чем позволю тебе лечь со мной в постель, но я также отпугну любую шлюху, желающую переспать с тобой. Я буду. Делать. Твою. Жизнь. Кошмаром, — выплюнула она. Я закинул одну ногу на колено другой и откинулся на спинку стула, удобно развалившись, как король на своем троне. Она зарычала. Я снова боролся с желанием высмеять маниакальный юмор из своих раздутых легких. Вместо этого я холодно поднял бровь и сказал: — Боюсь, тебе придется много работать, Агата. Моя жизнь превратилась в настоящий ад с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы думать. — Я долго смотрел на нее, наблюдая, как страсть пылает в ее глазах, как пламя, как она нагревает ее кожу до покраснения и пятнисто-красного цвета. Такую страсть невозможно было сдержать, по крайней мере, недолго. Она была готова сражаться и, возможно, умереть за ту любовь, о которой говорила, и ее это не остановило. Я мог понять такую страсть, такое воодушевление, потому что они двигали мной последние двенадцать месяцев.