— Я разоблачу твоего отца, — рявкнула она, затем заколебалась, явно удивившись собственной неосмотрительности. Затем она выпрямилась и прищурила на меня свои большие голубые глаза. — Я разоблачу его. Видишь ли, я знаю кое-что, чего ты не знаешь. Ноэль улетел в Рим на частном самолете моего отца за день до смерти твоей матери. Все стихло. Даже пылинки, летающие по спирали в воздухе и улавливавшие свет огня, горящего в розовом мраморном очаге, казалось, замерзли, пока я затаил дыхание и боролся с жестоким воздействием новой информации. Это заняло несколько минут. Долгие моменты, когда я внутренне пошатывался, старательно стараясь сохранять внешний вид спокойным, потому что это было инстинктивно после стольких лет, и потому что я еще не был полностью уверен, могу ли я доверять вспыльчивой женщине напротив меня. — Ты уверена? — сказал я наконец, гордясь ровным тоном. Она моргнула, затем нахмурилась, наклонилась вперед и заговорила громче, как будто я не расслышал ее должным образом в первый раз. — Ну, конечно, я уверена. Я бы не стала просто так говорить такие вещи, как бы сильно я не хотела выйти за тебя замуж. Мой отец и Ноэль были лучшими друзьями до его смерти. Они все делали вместе, и этот не стало исключением. Очевидно, Ноэль не мог летать коммерческим рейсом или летать на собственном самолете, если собирался совершить что-то невероятное… что-то вроде убийства собственной жены. — Ты не можешь знать, сделал ли это Ноэль это или нет, — сказал я заученную фразу, потому что Ноэль действительно прекрасно меня запрограммировал. — Нет, — согласилась она. — Хотя он вернулся на следующее утро после ее смерти и, насколько я могу судить, никогда никому не говорил, что примерно в это время он когда-либо ездил в Италию. Зачем ему хранить это в секрете? Зачем ему это? Что ж, ответ был чертовски очевиден, не так ли? Мой отец действительно сделал это. Женщина, за которой он ухаживал и привез из Италии, женщина, которую он, казалось, любил, несмотря на множество недостатков и бесчисленное количество рабов, женщина, которая определенно любила его, несмотря на все эти сомнения, была убита собственным мужем. Моим отцом. Я закрыл глаза, когда боль пронзила каждый слой моего существа, как трещина в земле, сдвигая тектонические плиты и смещая старые, осевшие окаменелости и осадки, так что все стало другим, все было новым и болело. — Черт, — выдохнул я со взрывным дыханием, когда воздух вырвался из моих легких. Данте и Сальваторе были правы с самого начала. Маленькая, трясущаяся часть меня всегда задавалась вопросом, всегда тайно подозревала, что их правда — это правда. Но в принципе было гораздо проще, чем на практике, отвернуться от того, что вы знали, и встретиться лицом к лицу с новой и ужасной правдойпротивоположной той, в которую вы всегда верили. Итак, я поверил в своего отца. Какая колоссальная ошибка, изменившая жизнь. Я боролся с желанием встать со стула, броситься в зал и напасть на него. Затащить его за волосы в темницу, заковать в цепи, как в паутину, и медленно разъедать его кнутом идругими орудиями, пока он не будет молить о смерти. Он убил мою мать. Забрал у нас единственного члена семьи, который когда-либо любил или лелеял Данте и меня, и ради чего? За что? Вопрос прозвучал в моей голове, как удар гонга. Это была лишь одна из многих причин, по которым я остался сидеть и решил осуществить свой план до самого конца. Ноэль будет заключен в тюрьму, а не мертв, и было большее удовлетворение знать, что он будет гнить в трущобах какой-нибудь сырой тюрьмы с теми самыми людьми, которых он ненавидел всю свою жизнь. Я хотел этого для него. Я хотел, чтобы он почувствовал, что такое настоящий ад, как это было со мной в течение многих лет. Агата смотрела на меня, ее лицо выражало сочувствие и гнев. Я не винил ее за жестокое прозрение или нерешительность перед лицом моего горя. В прошлом году я был героем Ордена. Всю свою жизнь я был одним из самых подготовленных чемпионов. Конечно, она не знала, что все было по-другому. Что все начало меняться в тот день, когда Ноэль избил меня вместо Яны, в тот день, когда мою мать толкнули на смерть, в тот день, когда Козима спасла меня на улицах Милана, а затем снова в тот день, когда ее забрали у меня. Она не могла знать, что я так долго боролся с приливным потоком предопределенной судьбой руки и зубов, что я даже не мог вспомнить, что такое покой в жизни. Черт возьми, я устал. Устал до костей. Я просто хотел, чтобы Орден исчез, Ноэль — чертов чудовищный человек — был наказан за свои бесчисленные преступления, а моя милая Topolina снова была рядом со мной. Казалось, Бог решил доказать мне, что я прошу слишком многого. Я был чертовски полон решимости доказать, что Он, судьба или что-то еще, черт возьми, может работать против меня в космическом масштабе, неправы. Я вздохнул, успокаиваясь, и решил рискнуть своим планом, доверив Агате Говард часть своей правды. — Моя жизнь была адом, — сказал я, — с тех пор, как я стал достаточно взрослым, чтобы осознать, что мой отец был монстром, и она стала еще более невыносимой, когда я понял, что монстр мог убить мою мать. Бедная, избалованная Агата, это совершенно невыносимо, потому что единственную женщину, которую я когда-либо любил всем своим существом, отняли у меня те самые мужчины, которые хотят объединить нас против нашей воли. Итак, скажи мне, какой из твоих вариантов я выберу? Она смотрела на меня, сдуваясь, пронзенная моими подавляющими словами. Длинный, порывистый вздох вырвался из ее расслабленного рта, и она вдруг показалась намного меньше. — Ты тоже их ненавидишь, — прошептала она, шок лишил ее голоса всякой силы. — Дело не в ненависти, — объяснил я, как ребенку. — Это вопрос мести. Она слабо села в кресло напротив меня и сильно заморгала. — Так ты мне поможешь? — Нет, Агата. — Я так злобно ухмыльнулся, что она снова вздрогнула. — Я человек с планом. Ты поможешь мне. — Шесть месяцев спустя, с помощью Агаты и Джеймса, Ноэль был арестован за мошенничество, растрату и отмывание денег, — закончил я объяснять Козиме, которая свернулась на боку, а гладкое черное шелковое платье, ее единственное украшение, валялось в ногах, как черная кошка. Даже со свежим лицом, с мокрыми, спутанными волосами, она все еще была чертовски красивой, что мне было трудно дышать, когда я смотрел на нее. Она моргнула своими большими маслянистыми глазами, впитывая мои слова, и на этот раз я не смог прочитать ее мысли в выразительных чертах. Ее молчание и спокойное размышление нервировали меня, но я не ерзал и не нарушал ее молчание серией резких вопросов. Она заслуживала времени, чтобы все обдумать, особенно учитывая бурный характер моей истории. — Ноэль победил меня. Настала моя очередь моргать, и я сделал это так сильно, что черные точки разъели мое зрение, когда я снова открыл веки, чтобы сосредоточиться на ней. — Вот почему я ушла, — объяснила она без интонации, ее голос был более американским, чем я когда-либо слышал, лишенным итальянского и британского, которые делали ее тон таким лиричным. — Я ушла, потому что он оттащил меня от толпы, затащил в темницу за волосы и избил так, как когда-то избивал Яну… вместе с ним меня даже бил младший сын. — Младший сын? — глухо спросила я. Меня удивило, что после многих лет колоссальных открытий, предательств и перемен на меня все еще может так влиять новая информация. Но меня это чертовски потрясло. Мои кости, казалось, раскололись под давлением, моя кожа была настолько тугой и горячей, что я думал, что она треснет, и все мое тело превратится во что-то менее человеческое, во что-то звериное, и что я останусь таким до конца своей жизни, деформированным. предательством, проклятый грехами отца моего. Затем теплое прикосновение руки коснулось моей щеки, и сладкий, пряный мускус духов Козимы проник в мой нос, пробиваясь сквозь черноту, в гниющую мою душу, как рассветный свет над горизонтом. Я поднял глаза и пристально посмотрел на нее, нуждаясь в этом якоре, чтобы не впасть в ярость. — Ксан, — тихо сказала она, проводя большим пальцем по жесткой щетине, покрывающей мою щеку. — Ноэль тайно женился на миссис Уайт сразу после смерти твоей матери, и у них родился сын. — Мэри заботится о своей сестре и своем мальчике Роджере, — сказал я, продумывая это, и перед моим мысленным взором возник образ темноволосого мальчика. Он не был красивым парнем, но теперь, когда мне это навязали, я видел, какое сходство он имел с Ноэлем. Со мной. — Ебать. — Я сбросил с себя постельное белье, перегреваясь даже в прохладной комнате, даже в черных трусах-боксерах. — Бля, черт возьми, черт возьми. Козима торжественно кивнула. — В этом вся суть. Он сказал мне, что Роджер — это запасной план на случай, если ты окажешься таким же, как Данте. — Ты имеешь в виду, что на случай, если я решу сформировать свое собственное мнение вместо того, чтобы слепо привязываться к его? Она вздрогнула от арктического мороза моих слов, но моя Козима не отступила. Вместо этого она прижалась ближе, ее грудь мягко прикоснулась к моей груди, ее длинные ноги переплелись с моими. Все, что я мог видеть, это ее красивое лицо и эти бесценные глаза. Ничто не могло успокоить меня больше. — Он избил меня, потому что видел, что между нами было, и это его напугало. Он не хотел, чтобы ты был наказан Орденом или потерял из виду то, чего он хотел для тебя. — Он не хотел, чтобы меня наказывали, и он не хотел упускать из виду свои нарциссические, маниакальные цели. — И это тоже, — согласилась она. — Я не хотела уезжать, Ксан, ты должен это знать.