Я судорожно вздохнула над его губами и упала в его объятия, зная, что я в безопасности, и внезапно невыносимо устала. — Да, Ксан. Давай пойдем домой. Все еще игнорируя Данте, Ксан отстранился, чтобы поправить мое платье и пригладить волосы, прежде чем заняться своими брюками. Прежде чем я успела сделать шаг вперед, я уже оказалась в его объятиях, одна рука которого удерживалась у меня за спиной, а другая — под коленями. — Ксан! Я не инвалид, — возразила я, ударив его в грудь. — Прекрати этот неандертальский поступок. Господи, ты же граф! Его рот слегка дернулся, но он не смог скрыть нотку веселья в голосе. — Верно. Поэтому я могу делать все, что захочу. — В этом нет необходимости, — тихо прошипела я, когда мы приблизились к Данте, и он развернулся на пятках, чтобы повернуть впереди нас. Пресыщенное пожимание плеч Александра толкнуло меня. — Ты говоришь это потому, что тебе стыдно, что я пристыдил Эдварда за то, что он наблюдает за нами, но подумай об этом так, мышонок. Я позволил ему смотреть, потому что желание приковывает тебя, и ты была потеряна в прямом и переносном смысле, когда мы тебя нашли. Его внимание заставило меня чувствовать себя в безопасности, позволяя уступить тому, что нужно твоему телу и твоему разуму после травмы. Я знал это и дал тебе то, что тебе нужно. Данте нужно было присмотреть за нами, потому что он слишком интересуется тобой, и ему нужно было это увидеть. Он никогда не получит тебя. Для него жестоко терять минуты, желая иного, поэтому я убедился, что он это знает. Напоследок, моя красавица, мне нужно было взять тебя вот так. Подчинение заставляет тебя чувствовать себя спокойно, так же, как и доминирование дает мне то же спмое. Потерять тебя хотя бы на мгновение было невыносимо. Мне нужно было взять тебя вот так, и теперь мне нужно нести тебя вот так, потому что после того, что произошло, я не хочу выпускать тебя из круга своих рук, не говоря уже о том, чтобы из поля зрения. Можешь ли ты дать это мне? Немедленно и неосознанно я сказала: — Да, конечно. Он наклонил голову и снова потерся своим носом о мой — новая привычка, которая растопила мое сердце. — Хорошая девочка. Мы дошли до машины, но Александр не отпустил меня, чтобы засадить в машину. Вместо этого он мягко сел со мной на руках и проигнорировал взгляд, которым Данте наградил его, когда он не усадил меня на мое место. — А теперь расскажи нам, что произошло, — потребовал Ксан. То, что он сказал «нам», я восприняла как хороший знак, и по небольшому смягчению плеч Данте я могла сказать, что он сделал то же самое. Я не хотела снова подвергать его остракизму. Глубоко вздохнув, я рассказала братьям Девенпорт о встрече с Шеймусом, преодолев их ворчание и сжатые кулаки, чтобы закончить свою историю до того, как они взорвутся. — Я позабочусь об этом, — сказал Данте сразу после моего заключения. — Не беспокойся о нем, Tesoro (с итал. Сокровище), я найду осмысленный способ донести до него твое послание. — Я не хочу, чтобы вы начали войну из-за этого. Пожалуйста, не делай ничего глупого, Ди. Его улыбка была красной, а между щеками размазалась кровь. — Не беспокойся об этом. Я могу заниматься своим собственным бизнесом, и Шеймус только что сказал тебе, что он хочет участвовать в этом. — Может быть, он и не мой биологический отец, но он все равно отец двух моих сестер и человек, который принимал участие в моем воспитании на протяжении восемнадцати лет. Я не хочу, чтобы ему было больно. — Я не думала, что смогу после этого встретиться с мамой или сестрами. Эта мысль вспыхнула в воспоминании, и я громко застонала, прижимаясь головой к твердой груди Ксана. — Я забыла, завтра у меня ужин в День Благодарения с семьей. Мой мужчина застыл подо мной как стул. — Ты не хочешь, чтобы я уходила, — обвинила я, намекая на его невысказанное беспокойство. — Я не хочу, чтобы ты никуда-нибудь ходила без меня. По крайней мере, пока Орден и Ноэль еще активны, даже если последний немного выведен из строя. Я поняла. Мне тоже не хотелось расставаться с ним надолго. Но моя семья была важна для меня, и за последние несколько месяцев, прошедших с момента моего возвращения в мир Ксана, я небрежно заботилась о них, как обычно. Я не могла пропустить День Благодарения. — Высади меня, а потом забери, когда мы закончим, ладно? — предложила я, запрокинув голову и взглянув на него. Он был настолько невероятно красив, что я икнула от собственного дыхания, глядя на него таким образом. Даже уставший и обеспокоенный, он был прекрасен. Я провела пальцами по серебряным пятнам на краях его золотых висков и знала, что, если он попросит меня об этом, я оставлю свою семью ради него до тех пор, пока мы не сможем безопасно увидеть их снова. Он смотрел на меня сверху вниз, его напряженность была ощутимой струей в воздухе, но я знала тот момент, когда он решил отказаться от этого образа действий, потому что его мышцы слегка смягчились подо мной. Его вздох пронесся по моему лицу, когда он покачал головой. — Что мне с тобой делать? Я сонно улыбнулась, уставшая за день. — На данный момент ничего. Я знаю, что есть еще о чем поговорить, но мне нужно поспать. Все хорошо? — Конечно, — сказал он голосом, похожим на колыбельную, и его пальцы нежно запустили мои волосы. — Спи, моя красавица. И я так и сделала. Я проспала всю дорогу домой и пока Ксан вез меня к зданию до моей квартиры. Я заснула, когда он снял с меня облегающее платье и заменил его своей рубашкой, и проснулась только тогда, когда услышала повышенный голос в гостиной. Я тут же замерла, затем выскользнула из кровати и подкралась к двери, чтобы выглянуть наружу, увидев, как Данте мощно расхаживает взад и вперед по кухне, взволнованная пантера по сравнению с бездельничающим царственным львом Ксана. — Ты ей не подходишь, и ты, черт возьми, это знаешь, — говорил Данте. — Ты говоришь, что изменился, но если бы ты внезапно стал лучшим человеком, как ты утверждаешь, ты бы не был здесь, подвергая ее такой опасности. — Я не говорил, что я хороший человек, — сухо парировал Александр, помешивая виски в стакане. — Я сказал, что изменился к лучшему. — Это недостаточно хорошо. — Для кого? — лениво бросил вызов Ксан. — Для Козимы или для тебя? Повисла ударная тишина. — Для нее. — Нет, не для Козимы. Ты это понимаешь, даже если не хочешь, но Козиму тянет во тьму. Те вещи, которые делают меня не героем, а скорее злодеем, ее очаровывают, как мотылька — пламя. Пока я не позволю ей сгореть, моя злоба не причинит ей вреда, только похоть, страсть и связь. — Ты теперь кабинетный психолог? — Я верю, что это ты, Эдвард. Трудно поверить, что ты тот же человек со степенью магистра поведенческой психологии, полученной в Оксфорде, не так ли? Скажи мне, эта степень помогает тебе манипулировать своими солдатами? Лед и пламя. Александр и Данте. Один из них не был лучше другого, но они оба были грозными, оба имели вопиющие недостатки и определяющие сильные стороны. Я была поймана в ледяные объятия Александра, и я была там счастлива, но я могла понять привлекательность тепла другого, особенно когда он боролся за меня. Выступать против Александра было занятием не для слабонервных. Данте громко вздохнул, запустив руки в густые волосы, так что они сплелись волнистыми жгутами на черепе. — Мы с Торе могли бы дать ей это в небольших дозах. Она была достаточно счастлива и без тебя. — Мы оба знаем, что это неправда. Я тяжело сглотнула, услышав тихую гордость в голосе Ксана. Он тоже скучал по мне, и эта маленькая мысль открыла в моей груди множество сокровищ. Было невероятно, что он все это время скучал по мне так же невыносимо, как и я по нему. — Знаешь, — продолжал он в разговоре, — я знал, что ты убедил ее переехать в Америку много лет назад. У меня были яркие мечты о том, как я найду тебя и разорву на части голыми руками… единственная причина, по которой я этого не сделал, заключалась в том, что мои источники рассказали мне, как сильно она полагалась на тебя, как много ты сделал и продолжаешь делать для нее. Наступила еще одна вибрирующая пауза. — Учитывая это, а также тот факт, что теперь я точно знаю, что Сальваторе не убивал маму, мне все еще не хочется это делать, но я должен сказать… спасибо. — Я наблюдала, как Ксан поднес стакан к губам и выпил жидкость. — Спасибо, что позаботились о ней, когда я не мог. За то, что ты поддерживал ее жизнь, пока меня не было рядом, чтобы позаботиться о ней. Данте, казалось, оцепенел от слов Ксана, даже больше, чем я, присевшая с разинутым ртом у двери в свою спальню. Он застыл в янтаре необычной благодарности брата, его большое тело было расслабленным, но совершенно неподвижным, глаза остекленели, а разум бешено работал за ними. Наконец он очнулся и сделал это для того, чтобы посмотреть на Ксана из-под опущенных век и один раз кивнул, твердо и медленно. — Я делал это не для тебя, и я бы сделал это снова, всегда. Но спасибо… это ценно. Александр кивнул в ответ, благородный в своей милости. Я так сильно полюбила его в тот момент, что даже цвета в темноте показались ярче, чем когда-либо прежде. — Ты любишь ее, — сказал он, и это был не совсем вопрос, но все же Данте поколебался, а затем ответил. — Я люблю. Не совсем то, о чем ты беспокоишься. Хотя я должен сказать, что трудно смотреть на такую женщину, как Козима, и не желать ее, не говоря уже о том, чтобы знать такую женщину, как она, наполненную любовью и светом, несмотря на ее темное прошлое, и не желать каждый день бороться за то, чтобы быть достойным стать значительной частью ее жизни. Я упала на землю, потрясенная его словами. — Я сказал ей однажды, — тихо сказал мой муж с крошечной улыбкой в складке левой щеки. — Впервые в жизни она заставила меня почувствовать себя героем, а не злодеем. Она делает это с людьми, заставляет их чувствовать себя на десять футов выше.