— Ты любишь ее, — сказал Данте, слова были полны горечи. — Ты ее не заслуживаешь, но, учитывая, что она явно любит тебя в ответ, думаю, мне придется с этим жить. — Я не способен любить, — признался Ксан, пожав плечами, как будто это его не беспокоило. — Но если бы я был… Данте фыркнул, взрыв звука снял напряжение между ними. Он пошел вперед, чтобы присоединиться к своему брату на острове, и налил себе немного виски во второй пустой стакан, прежде чем занять место. — Не уверен, что ты знаешь о любви, брат, но та энергия между тобой и твоей женой? Вот и все определение. Они оба молчали, глядя на свои стаканы, прежде чем лицо Ксана потрескалось от снисходительного веселья. — Данте, кабинетный психолог. Я с трепетом и смирением наблюдала, как два великих человека тихо и грубо смеялись вместе за моим кухонным столом. То, чему я стала свидетелем, было не просто красивым разговором о двух любящих меня мужчинах, а разрядкой между братьями, которым вообще не следовало воевать. И это заставило меня улыбнуться, когда я поднялась с пола и вернулась в постель. Козима Аукцион проводился в канун Рождества — и не где-либо еще — на свадебном складе, принадлежавшем одному из членов Ордена, на самой дальней окраине Квинса. Центр пространства был освобожден, а элегантно одетые джентльмены, потягивающие стаканы, наполненные виски и шампанским стоимостью в сотни долларов, были окружены со всех сторон рядами девственно белых одежд, которые символизировали женскую надежду, любовь и счастье. Контраст не ускользнул от меня. На самом деле, я не могла проглотить желчь так быстро, как она подступала к моему горлу, и мне пришлось нырять между шифоновым платьем и стильным шелковым чехлом, чтобы очистить свой живот от кислоты, прежде чем я смогу продолжить путь к главному событию. Посреди комнаты стояло полдюжины платформ, расположенных перед зеркальной стеной, чтобы продаваемые рабы могли быть продемонстрированы со всех сторон к наилучшей выгоде джентльменов. Аукцион еще не начался, но я могла видеть Шервуда, приехавшего из Англии, разговаривающего с пожилым мужчиной, слишком старым, чтобы ходить без посторонней помощи, не говоря уже о том, чтобы трахать бедного раба, возле подиума, расположенного в центре всего этого. Саймон и Агата узнали, что Шервуд, все еще возглавлявший совет, прибыл, чтобы провести церемонию передачи власти от американского главы организации — скорее всего, дряхлого человека, с которым он сейчас разговаривал, — его преемнику. Я была этому рада, если можно назвать чувство темного удовольствия, пронизывающего мое нутро, счастьем. Я еще не противостояла Шервуду в своем крестовом походе, чтобы исправить зло, нанесенное мне Орденом, и хотела получить этот шанс, прежде чем мы уничтожим их навсегда. Я не была точно уверена, когда именно этот момент произошел, переключатель щелкнул, и я превратилась из страдающей жертвы обстоятельств в праведного мстителя. Однако это произошло, и я была за это благодарна. Баланс все еще нужно было поддерживать. Я не хотела, чтобы месть сделала меня маниакальной и жестокой, или чтобы преследование сделало меня слабой и ожесточенной, но теперь, когда я знала, что можно найти и то, и другое, найти эту линию было легче. Прожить четыре года в вечном мраке моего прошлого, бороться изо всех сил за то, чтобы жить обычной жизнью в таком напряжении, было вообще не жизнью. Теперь, стоя среди людей, которые всегда были хищниками, зная, что сейчас они были ягнятами, ожидающими убоя, я почувствовала странное чувство покоя. Конец был близок. Александр сначала не хотел, чтобы я приходила. У меня не было реальной необходимости присутствовать там, когда Ксану придется прослушивать аудио/видео для документирования всего обмена. Но один взгляд на решимость, затвердевшую на моем лице, словно какая-то гротескная венецианская маска, сразу изменил его мнение. Если кто и знал силу мести, так это мой муж. В американский капитул Ордена Диониса допускались женщины, но лишь немногие слонялись по складу, одетые так, чтобы произвести впечатление, более надменные, чем мужчины, как будто это доказывало их достоинство находиться там. Я полагаю, что в культуре Ордена так и было. Они позволили легко отойти на второй план. На мне было черное кожаное платье с разрезом спереди и единственной застежкой-молнией, начинавшейся глубоко между в моем декольте, и кожаные сапоги выше колена, так что единственной видимой кожей был квадрат загорелой плоти на верхней части бедер. Я поймала взгляды некоторых мужчин, но они были насторожены, полагая по моему костюму в стиле Доминатрикс, что я не совсем в их вкусе. Я прошла в задний коридор, который вел в комнату, где содержались рабы и украшались для аукциона. Судя по всему, большинство хозяев находили своих рабов таким образом, и так оно и было со времен аукционов рабов в Англии в 1800-х годах до того, как рабство — по крайней мере номинально — было отменено. Никто не обратил на меня особого внимания, когда я украдкой заглянула и заметила, что несколько других Мастеров задержались среди девушек, чтобы кратко просмотреть их предложения. В частности, я искала одну женщину. Яна сидела перед маленьким зеркалом, ее светлые волосы были завиты в кудри и закреплены глупым розовым бантом, ее обнаженное тело было рассыпано розовыми блестками в очевидной попытке заставить ее выглядеть моложе, чем ее сделали десятилетия. Она поймала мой взгляд в отражении и сильно заморгала, прежде чем повозиться с ошейником на горле. Что-то металлическое поймало свет и подмигнуло мне. Хорошо. На Яне было аудио/видео устройство, которое мы ей подарили. В отличие от тех, которые я подбросила в дом Эшкрофта — тех, которые Александр собрал, чтобы пополнить свое богатство компрометирующих улик против Ордена — тот, что был на ошейнике Яны, транслировался прямо на мониторы, установленные в фургонах, ожидающих в двух кварталах от склада. Когда у них будет достаточно информации из устройств Яны и Ксана, они штурмуют склад и положат конец нью-йоркскому отделению Ордена Диониса. Команда в Лондоне и еще одна в Гонконге собирались сделать то же самое. Их было легко уничтожить одним махом, поскольку все аукционы планировались на один и тот же день. Я только развернулась на пятках, чтобы вернуться к главному событию, когда сильные руки схватили меня из другого темного коридора, и я полетела назад в сильное, высокое тело. По запаху лимона и зеленого перца я сразу поняла, кто это, и слегка расслабилась в его объятиях. Дыхание Данте было горячим у моей шеи, одна из его больших рук затмила все мое бедро, так что я почувствовала себя прижатой к его телу, удушенной опьяняющим жаром его твердой груди у меня за спиной. — Если бы я попросил тебя бежать от этого прямо сейчас, ты бы это сделала? Я тяжело сглотнула, пытаясь задержать дыхание, чтобы не вдохнуть его острый аромат и запах его теплой кожи. — Почему ты спрашиваешь меня об этом? — Это имеет значение? — Да, если ты просишь меня сбежать с тобой, потому что ты любишь меня или просто не хочешь, чтобы я принадлежала твоему брату. Пауза, грибовидное облако токсичности после взрыва. Его губы прижались к нежной впадине под моим ухом, и он прошептал: — А что, если и то, и другое? — Ты знаешь, что я сломлена. Он погубил меня для других мужчин и погубил меня для себя. Я не… Сейчас мне не хватает частички, и он носит ее, как ожерелье, на своем сердце. Он никогда не вернет это обратно. — Нет, — согласился Данте. — Это так, и даже если бы он мог, ты бы об этом не просила. Я хотела протестовать, но я боролась с правдой столько долгих, холодных лет. Мы оба знали, что он прав. — Я не люблю тебя так, как мой брат, Tesoro (с итал. Сокровище), — сказал он, слегка двигаясь в нашем замкнутом пространстве и касаясь меня пахом так, что у меня перехватило дыхание. — Он поглощен тобой. Его темное сердце видит соблазны твоей красоты и твоей доброты, и он хочет ими насытиться. Он хочет держать тебя на своей орбите, привязанной к нему так близко, что твое солнце будет светить только ему. Это эгоистичная и всепоглощающая любовь. Его слова должны были вызвать ужас и разочарование. Привязанность, о которой он говорил, была кислой, разъедающей мягкие оболочки и внутренние механизмы тела, пока она не израсходовалась и не истощилась. — Я люблю тебя, как тьма любит звезды. Я хочу только удержать тебя, защитить тебя и возвысить тебя до величайших высот твоих амбиций. Я мог бы заботиться о тебе, Кози, любить тебя так, чтобы это было здорово, если бы ты мне позволила, — продолжил он. Он не понимал. Это не был вопрос выбора. Было ли это когда-нибудь так? Мое тело, мой дух и мое сердце решили, кого я буду любить, задолго до того, как мой разум сказал свое слово в этом решении. Для меня это был Александр Девенпорт, лорд Торнтон, сын худшего человека, которого я когда-либо знала. Тот самый. Единственный. Я столько лет боролась с правдой, пока не устала как собака. Теперь я знала лучше. Кроме того, даже если бы был выбор, даже если бы я могла отмотать время назад, чтобы никогда не спасти жизнь Ксану в том миланском переулке, чтобы меня никогда не продали ему, я бы этого не сделала. Я хотела быть его рабыней навсегда. И теперь, спустя столько времени, я поверила, что он чувствует то же самое. — Мне очень жаль, Ди, — сказала я тихо, сжимая его руки на своем животе, чтобы он знал, насколько я искренна. — Ты хороший человек, возможно, один из самых лучших в этом мире, и я люблю тебя как брата своего сердца. Но мы с тобой оба знаем, что я больше не убегу от Ксана. Тяжелый вздох Данте зашевелил мои волосы, и его большая рука крепко прижалась ко мне. — Sí, Tesoro (с итал. Сокровище). Я знаю. Но ты не можешь винить меня в том, что я пытаюсь тебя обезопасить, не так ли? — Орден рушится, ди Карло мертв, а Ноэль следующий. В его короткий смех не был веселым. — Ты должна знать, жизнь с твоим Александром никогда не будет безопасной, не в том смысле, в каком я имею в виду. Он был прав. Александр был порождением тьмы. Как бы он ни был добр ко мне и моему герою во многих отношениях, он никогда не освободится от своего зловредного прошлого и своих девиантных пристрастий. Меня это устраивало. Я давно научилась любить темноту. Повернув голову, я поцеловала щетинистую челюсть Данте. — Все в порядке, Данте. Темные вещи тоже могут быть красивыми.