Он посмотрел на меня из тени. — Разве я этого не знаю? — Ты найдешь кого-нибудь получше, — сказала я ему, хотя сейчас было не время. Я слышала, как Шервуд начал празднование в другой комнате. — Ты не любишь меня так, как мог бы любить свою вторую половинку. Он пожал плечами, потому что не хотел этого признавать, и я думала, он знает, что я говорю правду. — Тогда давай сделаем это, — предложил он с белой улыбкой, светившейся в темноте. — Va bene, — согласилась я, вырываясь из его захвата и возвращаясь в основное пространство. Шервуд как раз заканчивал свое выступление. — А теперь, братья мои, наслаждайтесь своей добычей и наслаждайтесь ночью, как Дионис хотел, чтобы мужчины наслаждались вином и женщинами без ограничений! — прокричал он из динамиков, его последние слова растворились в пылких аплодисментах толпы. Сразу же были выведены первые женщины, которые заняли свои места на платформах, обнаженные, как в день их рождения, но с черными пластиковыми ошейниками, увешанными удостоверениями личности, чтобы мужчины знали, на каких женщин делать ставки. Я не спускала глаз с Шервуда. Он двигался сквозь толпу, подимая в ответ руки и лукаво ухмыляясь, его худощавое тело прорезало тела, как игла, и стрелой возвращалось в комнату, где содержались рабыни. Я последовала за ним. Пока я это делала, мой разум был наполнен воспоминаниями об «Охоте». Я вспомнила жестокое ощущение холодного шотландского воздуха на моей обнаженной коже, болезненное, как скольжение замерзшего лезвия по моим щекам, когда я отчаянно бежала сквозь темный мрак леса. Я вспомнила, как он назвал меня Золотой Лисицей, самой желанной девушкой, которую можно насиловать и похищать, так что мужчины падали из черной ночи, как демоны, посланные из ада, чтобы надругаться надо мной. Я вспомнила, как он приказал Лэндону Ноксу хлестать меня, пока я не превратилась в месиво из крови и разорванной плоти. Я позволила этим мыслям наполнить мои паруса, когда помчалась по коридору в заднюю комнату и увидела Шервуда, отвернувшегося от меня, его руки на голове молодой девушки, обслуживающей его ртом на коленях. Отвратительно. Свинья, грязная свинья, которую я увижу мертвой, прежде чем он будет на свободе. Пока я думала об этом, раздался ряд мощных ударов, когда полиция ворвалась на склад, готовясь осадить это мероприятие. Шервуд дернулся и тут же нагнулся, чтобы застегнуть штаны, готовясь бежать. Я подошла к нему сзади, быстрая и бесшумная, как тень, держа нож в руке вокруг его туловища и прижимая его к яремной вене. Я чувствовала, как его пульс сотрясает лезвие. — Привет, Шервуд, — легко поздоровалась я, когда он замер. — Помнишь меня, Золотую Лисицу? Я была удивлена, что он слегка расслабился, его голос стал шепотом облегчения, когда он сказал: — Рабыня Девенпорт, как интересно видеть тебя здесь. — Полагаю, это для такого человека, как ты, который считает себя непобедимым. Почему ты думаешь, что кто-то из твоих подвергшихся насилию рабов поднимется и ударит тебя по яйцам, как ты того заслуживаешь? — Ты собираешься это сделать, пнуть меня по яйцам? — спросил он с ноткой веселья в голосе. Мне хотелось расколоться надвое. Он не воспринял меня всерьез даже тогда, когда лезвие было приставлено к его шее. Он не уважал меня и угрозу, которую я представляла, потому что я была женщиной и, следовательно, была никем. Гнев пробежал по мне лавой, горячей и столь же едкой. — Метафорически, возможно, — сказала я сквозь зубы. — Я просто собиралась надеть на тебя наручники и ждать, пока полиция тебя заберет, но теперь я не так уверена. Возможно, мне следует показать тебе то же самое, что ты показал мне много лет назад. Полное и абсолютное отсутствие милосердия. — Не относись к тренировкам так серьезно, каждого раба нужно сломить. Ты не можешь сказать мне, что не была счастлива, будучи рабом Торнтона. Кажется, ты очень сильно в него влюбилась, — насмехался он. Я не знала, что у ненависти есть привкус, металлический и химический, словно керосин, пролитый мне на язык. Мои слова вспыхнули, когда покинули мой рот, выпуская огонь. — Именно угроза любви заставила тебя приказать Ноксу изрубить мне спину в клочья, а затем сделать то же самое с Александром. Именно угроза любви заставила тебя превратить женщин в ебаных животных в «Охоте», и именно угроза любви сейчас прижимает нож к твоему горлу, Шервуд. У тебя не было ни малейшего шанса. Он сдвинул руки, прижав ко мне голову, чтобы высвободить мою хватку. Но он был слишком высок, основание его головы врезалось лишь в мой лоб, и хотя это было больно, но этого было недостаточно, чтобы вывести меня из строя. Вместо этого я использовала его внебалансовую инерцию, чтобы обхватить одну из своих ног вокруг его и давить до тех пор, пока он не закричал от боли и не рухнул на землю. Я сильно прижала колено к середине его спины, продолжая держать руку на его горле, так что он подогнулся еще сильнее и упал животом на землю. Я завела его руки за спину и сняла наручники, спрятанные между бедрами, чтобы запереть его. В зале раздалась возня, и по радио потрескивали сильные голоса. Я проигнорировала их, наклонилась вперед на спине Шервуда и прошептала ему на ухо. — Каково это, когда тебя побеждает женщина? Он обругал меня, но я только засмеялась, когда встала, оставив его на полу, когда я отошла, и полицейские заполонили комнату. — Эй, Шервуд? Мало ли, может быть, кто-нибудь сделает тебя своим рабом в тюрьме, — поддразнила я. И, черт возьми, мне было хорошо. Много позже, после того, как катастрофа утихла и были проведены допросы в полиции, после того, как мы выпили праздничный напиток с Данте и Сальваторе в маленьком баре в Бруклине, Александр и я вернулись в мою квартиру. Она была пусто, потому что Жизель в последнюю минуту уехала в рождественскую поездку в Париж, и Александр в полной мере воспользовался этим. Его рот был на моем, как только мы открыли дверь, мое платье было расстегнуто спереди, и моя грудь была в его руке, когда мы добрались до кухни. Он даже не отвел меня в спальню. Вместо этого он толкнул меня грудью на холодный мраморный остров, заложив руки за спину и зловеще раздвинув ноги, так что прохладный воздух квартиры коснулся моего пола. — Стой на месте, — приказал он, хлопнув меня по заднице так сильно, что я зашипела. Острое жало сменилось приятной болью, когда он отошел и обошел меня, чтобы сделать что-то вне моего поля зрения. Я прижала щеку к мрамору, не желая ослушаться его, даже чтобы украдкой взглянуть на то, что он мог взять. Я знала, что бы это ни было, даже если сначала это причинит боль, в конечном итоге это приведет к ошеломляющему оргазму. Мое тело уже было наполнено пьянящим адреналином после успешного уничтожения Ордена в трех разных странах мира. Война ни в коем случае не закончилась — предстояло еще провести уголовные процессы и разобраться в доказательствах — но более серьезная угроза была устранена, и я была в чертовом восторге от этого. Судя по тому, как Александр практически избил меня в машине и по дороге в квартиру, я почувствовала, что он чувствует то же самое. Он вернулся на свое место позади меня и присел на корточки, его дыхание обтекало мою влажную киску, его руки нашли мою задницу и сильно массировали ее плоть. — Так чертовски красива, — сказал он своим низким, тяжелым доминирующим голосом. — Так чертовски моя. Я ахнула, когда он провел языком от верхней части моей влагалища до самой задницы. Было такое ощущение, будто он дернул застежку-молнию, и влага потекла по моей влагалищу. Он грубо поиграл большим пальцем в новой влажности, а затем отошел. — Ты помнишь, что я сказал тебе, когда нашел тебя на Охоте? Я сказал тебе, что ты принадлежишь мне и я могу защищать и утешать тебя, так же как играть с тобой и использовать. Сегодня вечером, после кровавых лет попыток, мне наконец удалось избавить мир от Ордена, чтобы ты могла быть в безопасности. А теперь, Topolina, я воспользуюсь тобой. Ты готова, чтобы твой Хозяин жестко трахнул тебя? Я застонала, когда похоть бурлила в моем животе, словно лава, готовая взорваться из вулкана. — Да, Хозяин. — Хорошо, мышонок, — похвалил он, перекрикивая звук рвущегося предмета. — Теперь держись спокойно, пока я тебя прижму. Я задрожала, когда что-то липкое обвилось вокруг моей лодыжки, прилипнув к деревянной ножке кухонного острова. Он обматывал его снова и снова, пока я не смогла сдвинуться ни на дюйм, прежде чем перейти к следующей лодыжке. Я не понимала, что это за вещество, пока он не использовал его, чтобы связать мне руки в запястьях за спиной. Он использовал кухонную полиэтиленовую пленку. После того, как закончил связывание, он замычал от удовольствия и провел большой рукой от макушки моей головы вдоль позвонков, по моей заднице и между ног, где он обхватил мою киску, и она заплакала у него на ладони. — Посмотри на эту киску, такую мокрую для меня, а я едва прикоснулся к тебе, — пробормотал он, дав мне короткую, легкую пощечину, от которой я застонала. — Ты всегда была такой жадной до моего члена. Не волнуйся, bella, я предоставлю тебе его всеми возможными способами до конца ночи. Остров был достаточно низким, так что мое тело находилось под углом в девяносто градусов, предоставляя ему полный доступ к моей киске и заднице. Доступом он воспользовался, водя моей влагой взад и вперед по моему паху, пока я не погрузилась в собственное желание, а в воздухе висел пьянящий аромат возбуждения. Я тяжело дышала, пытаясь сильнее вдавить бедра в его проходящую ладонь, но не смогла из-за полиэтиленовой пленки, приклеившей меня на место. — Спокойно, — потребовал он, сильно шлепнув по каждой ягодице. — Я больше не скажу тебе. Держи эту красивую задницу неподвижно, иначе я не буду делать то, что планировал, и пировать ею, пока ты снова и снова не кончишь мне на язык. Я еще сильнее прижалась щекой к мрамору, застонав от этой мысли, нуждаясь в якоре из холодного камня, чтобы не дать мне слишком быстро уплыть в подпространство. Я хотела присутствовать, когда Александр меня трахал. Я хотела ощутить победу нашего союза, как будто мы два гладиатора, празднующие свою добычу. Затем он встал на колени позади меня, и что-то вязкое и сладко пахнущее лилось по складке моей попки, чувственно скользя по моим складкам. Прежде чем капля успела упасть с моего набухшего клитора, Ксан поймал струю языком, облизывая, лакая и посасывая каждую складочку и выпуклость моей влагалища, как голодающий мужчина, глотающий фрукты. — Я не могу быть уверен, что вкуснее, — сказал он в мой гладкий пол. — Мед или твои сладкие соки на моем языке. Он вернулся к пиршеству, поедая мою киску, а затем подошел к морщинистой вершине моей задницы, вращая ее языком, пока я не превратилась в растопленное масло, пролитое на столешницу. — Он у меня есть, — заявил он после долгого прикосновения к моему клитору сомкнутыми губами, прикосновения, от которого все мое тело содрогнулось. — Это вкус твоей красивой, мокрой пизды. Поток бесполезных слов лился из моего рта, да, и о Боже, и Grazie e Dio. Александр, казалось, подпитывался ими, усердно работал над каждым хныканьем и стоном, напевал мне в тело, когда я говорила по-итальянски, потому что он точно знал, что это значит.