— Ты осуждаешь меня, потому что не понимаешь, — спокойно сказала я ей. Она усмехнулась. — Эту ситуацию нетрудно понять, Козима. Этот человек купил тебя, избил, издевался над тобой и втянул в международную неразбериху, из-за которой тебе выстрелили в голову. Я повернула голову, выискивая взглядом все, что не было ею и не было белым, устремляясь на полоску лазурно-голубого неба, едва различимую между небоскребами. Дешевая наволочка жестко прижималась к моей щеке и пахла антисептиком. Непроизвольно я подумала о шелковых простынях на своей кровати в Перл-холле, перламутровых обоях, которые светились в фильтрованном британском свете, как внутренняя часть раковины устрицы, и богатой золотой антикварной мебели. Он был роскошным и богатым, ярким местом для буйной любви, которую я нашла в этих стенах. Я моргнула, и воспоминание рассеялось, оставив на своем месте мрачную комнату и измученное лицо моей испуганной сестры. Я судорожно вздохнула. — Если ты не собираешься пытаться сопереживать или понимать, я не буду объясняться, Елена. — Как я могу понять такое? Этот человек только причинил тебе боль, Козима. Что в этом может быть такого, что может нравиться? — Может быть, мне нравится боль. Возможно, я из тех женщин, которые больше реагируют на расчетливую жестокость и дикость животных, чем на красивую романтику и сладкие банальности. Может быть, мне нравятся мужчины, которых большинство людей считают злодеями, а может быть, я из тех женщин, у которых больше тьмы, чем света. — Я пристально смотрела на нее, пока говорила, мои слова были скорее итальянскими, чем английскими, приправленными жаром моей родины и моей сердечной болью всей жизни. Я устала объяснять себе свои пристрастия и пристрастия. Я не собиралась сидеть сложа руки, пока моя сестра, почти ничего не знавшая об обстоятельствах моей жизни, осуждала меня. Лицо Елены плотно скривилось у губ, выпуклая шапка эмоций закупорила ее поры. — Я единственная в этой семье, кто не помешан на извращениях? — спросила она, ее слова были резкими, но ее речь была такой мягкой, как будто она больше не могла найти в себе решимости по-настоящему осуждать нас. Моя ярость сменилась нежной жалостью. Я провела рукой по шершавым белым простыням и открыла для нее ладонь. Осторожно, закусив губу, как будто собираясь сдаться своему моральному врагу, Елена сплела свои пальцы в мои. У нее были мягкие руки, с прекрасным маникюром и выкрашенные в глубокий, почти пурпурно-красный цвет итальянского кьянти. Там было два кольца, по одному на каждой руке: первое — простое кольцо из золота с аметистом, которое Синклер подарил ей на их первую годовщину, а второе — сочетание оникса и жемчуга, которое я подарила ей в прошлом году на ее день рождения. Я провела пальцем по золотому кольцу и посмотрела на нее, мое лицо было наполнено любовью, настолько великой, что у меня на глазах были слезы. — Лена, cara, я знаю, что ты через многое прошла за последние несколько месяцев. Я знаю, как ты убита горем из-за отношений Синклера и Жизель. Я знаю, потому что мое сердце было разбито на протяжении четырех лет, пока я жила отдельно от Александра. Я знаю, потому что в каком-то смысле, даже несмотря на то, что мы снова вместе, шрамы того горя никогда не исчезнут. Но пожалуйста, дорогая, не позволяй этой боли поглотить твою жизнь. Впусти свет. Открой для себя кого-то нового, кого можно полюбить. Ты заслуживаешь счастья, но тебе нужно его найти, потому что добро редко падает перед кем-то на колени. — Ой, заткнись, Козима, ты даже не представляешь, что это такое! Как… как униженно я себя чувствую. Каждый человек в Нью-Йорке знает, что Дэниел бросил меня ради моей младшей сестры. Она организовала полное и абсолютное опустошение моей жизни, какой я ее знала! — Лицо ее не выражало ни горя, ни гнева. — Маленькая Мисс Красавица, никто никогда не оставит тебя, не так ли? Ой, подожди… — Ее улыбка была тонкой, как бритва, и глубоко врезалась в нежную плоть моего сердца. — Кое-кто все же сделал это. Я внезапно почувствовал взрыв ярости. Она кричала сквозь мою расплавленную кровь и вцепилась мне в горло, пытаясь вырваться, но взгляд моей сестры погасил пламя и превратил его в дымную печаль. — Повзрослей, старшая сестра. Обида не дает тебе права быть жестокой. Неважно, что это разорвало твое сердце. Это случается с лучшими из нас. У тебя есть выбор, и тебе лучше сделать его как можно скорее, потому что, если ты продолжишь идти по тому же пути, которым шла с тех пор, как Син покинул тебя, тебе не на кого будет жаловаться. — Я высвободила свою руку из ее и повернула голову. — А теперь, не могла бы ты уйти? Я устала. Она долго колебалась, прежде чем встать, поцеловать меня в лоб и уйти. Неделю спустя, в мой последний вечер в городе, она появилась на новоселье Жизель и Синклера, чтобы устроить истерику по поводу ее неожиданной беременности. К несчастью, я предположила, что она сделала выбор, какой жертвой она хочет быть. Той, кто навсегда остался жертвой. Из задумчивости меня вывели звуки голосов внизу и тяжелые шаги по скрипучей деревянной лестнице. Мгновение спустя дверь открылась перед моим Александром, его волосы развевались в ряды льняной пшеницы, а серебряные глаза сверкали победой. — Мы нашли его, — сказал он мне с холодным триумфом, который ощущался как трофей, брошенный между нами. Он закрыл дверь и подошел ко мне, ползая по моему распростертому телу на четвереньках и нависая надо мной. — Мы нашли ублюдка, который стрелял в тебя, и моя красавица, мы убили его. — Я же говорила тебе, мне не нужно, чтобы ты устраивал для меня серию убийств, — напомнила я ему, хотя радость от осознания того, что человек, который пытался меня убить, исчез, заставила мое сердце учащенно забиться. — Я совершил ужасные поступки, чтобы украсть твою любовь. Думаешь, я не совершу еще более ужасных преступлений, чтобы вернуть тебя? — спросил он с такой торжественностью, словно проповедник просил меня отказаться от урока, полученного от Бога. — Нет, — честно сказала я и увидела, как он улыбается. — И я не могу сказать, что не люблю тебя за это. Его радость пробежала по мне, как электрический ток, по моей коже побежали мурашки. Я обвила его руками и ногами, чтобы притянуть его к себе, и улыбнулась ему в лицо. — Спасибо, — выдохнула я ему в губы, скрепив свою благодарность долгим, долгим поцелуем. Он взял под свой контроль объятия, прижимая меня еще крепче к своему телу, его язык ласкал мой рот, пока я не захныкала. — Одним злом против нас меньше, — сказала я, задыхаясь, когда он отстранился. Мои пальцы играли в волосах на его виске, поглаживая там серебряные крапинки, которые придавали ему восхитительный вид. От него пахло холодным, чистым воздухом и лишь намеком на запах леса. Я прижалась носом к его горлу, чтобы приблизиться к аромату. На мгновение он все еще был против меня, прежде чем наклонить голову и тихо спросить мне на ухо: — Если бы все монстры были убиты, все препятствия устранены и были бы только ты и я, ты бы осталась? — Ты бы меня попросил? — Я ответила, даже когда мое сердце начало биться так сильно, что я задавалась вопросом, не сломает ли оно ребро. — Да, — сказал он так просто, как будто это было очевидно. — Почему? — Ты бы осталась? — подкрепил он его с твердой решимостью, как будто он не мог начать отвечать за свою мотивацию, если я не отвечу первой. — Мне нужна причина. Она была не нужна. Причиной был он, и так было всегда. Я узнала, что причиной моей жизни был я сама. Никто не сможет снова отнять у меня жизнь, если я им не позволю. Но моя причина счастья? На это ответил мужчина, сидящий на мне сверху, каждый дюйм его тела был твердым, блестящим и многогранным. Он говорил медленно, каждое слово имело вес и содержание, как отполированная физическая вещь, положенная передо мной, как драгоценное ожерелье из фраз. — Ты бы осталась… если бы я сказал тебе, что люблю тебя? Каждая молекула моего существа перестала функционировать. Мое дыхание испарилось в легких, сердце затвердело и перестало биться, тело онемело от шока. — Я думала, у тебя нет сердца, которым можно меня любить? — Я спросила осторожно, потому что это вполне могло быть слишком хорошо, чтобы быть правдой. Может быть, он просто манипулировал мной, может быть, ему нужно было снова использовать меня для какой-то гнусной цели. Возможно, просто возможно, это было на самом деле. Его доброта с момента его возвращения в мою жизнь была не уловкой, а обещанием еще большего добра в будущем. Я затаила дыхание, когда мечты, о которых я грезила в дымке, начали затвердевать передо мной. Выражение лица Александра было таким, которого я никогда раньше не видела, его жесткие черты лица смягчились, как тающее масло, под жаром пылающей страсти в глазах из расплавленного металла. Пальцы одной руки бродили по моей челюсти, а затем обхватили мое горло. — Похоже, я так и делал с самого начала. Оно было просто заперто от меня, и единственным человеком, который мог получить к нему доступ, была ты. Слезы навернулись на глаза и полились, водопад прорвался через годовую плотину. Я хотела говорить, но мои эмоции были слишком сильными, раздулись в горле и лишили меня голоса. Вместо этого я произнесла: — Я люблю тебя. Он не улыбнулся, как я ожидала. Во всяком случае, выражение его лица стало более напряженным, наполненным напряжением, которое я не могла понять. — Я знаю, что не достоин тебя. Ты заслуживаешь гораздо большего, чем я тебе дал, что я когда-либо мог дать, но я обещаю стараться заслужить твою любовь и преданность каждый день до конца нашей жизни, если ты мне позволишь. — Я твоя рабыня, — сказала я ему с хриплым смехом. — Где еще я предпочла бы быть, кроме как рядом с тобой? — Моя рабыня, моя topolina (с итал. мышонок), моя графиня, моя жена. — Он произносил каждую эпитафию, как дворецкий, объявляющий о королевской власти, как будто каждый титул был бесценен. Я поняла, что для него и для меня они были такими. — Ты — лучшее, что когда-либо случалось со мной, — сказала я, потому что мне было больно осознавать, что он не считал себя достойным моей любви, хотя он был единственным человеком, которому я когда-либо могла мечтать отдать свое сердце. — Не смеши. Я был предвестником твоей гибели. — Нет. Я знаю, что наша история может показаться черно-белой: ты злодей, а я жертва, но все не так просто. До тебя у меня не было никаких перспектив. У меня была скудная карьера модели, которая обеспечивала мою семью ровно настолько, чтобы прокормить нас минимумом продуктов. Я была инструментом и мученицей. У меня не было ни мыслей, ни чувств к себе. Как ты сказал, я была королевой, которую заставили думать, что она всего лишь пешка. Затем ты приехал на своей черной колеснице и утащил меня в тени подземного мира, и я ожила. — Ты чуть не умерла, — сказал он, и в его голосе прозвучало опустошение. — Столько кровавых раз из-за меня. — В противном случае я могла бы умереть. Ты не единственный плохой парень в моей жизни, — поддразнила я. Он не улыбнулся. Я провела пальцем по грубому разрезу его квадратной челюсти до уха и вокруг его идеальной формы. Он был настолько изысканно спроектирован, что у меня перехватило дыхание. Наклонившись вперед, я поцеловала его пульс, задержав губы там на мгновение, чтобы почувствовать, как ритм ускорился. — Ты все еще оживляешь меня, — прошептала я ему на ухо. — Иногда мне кажется, что меня не существует, если ты не находишься со мной в одной комнате. Он на мгновение остановился, глубоко дыша сквозь свои эмоции, впитывая мои слова. Затем он отстранился и прижался своим лбом к моему. — Что ж, моя красавица, мне придется позаботиться о том, чтобы ты никогда не оставалась в комнате без меня.