– Вроде того, – ответил Пэриш, вдруг занервничав. – Но ведь пишется по-другому, да? Пэриш пожал плечами: – Намеренное искажение укрепляет бренд. Теперь руку подняла Вэл: – Вы по-настоящему раскрываетесь в собственных песнях? Если раньше Пэриш выглядел напряженным, то теперь на него и вовсе было больно смотреть. Он пробормотал что-то вроде «Это сложный вопрос», а когда мистер Таттл снова предложил ему раскрыть свою мысль, он прокашлялся и встал. А дальше началась совсем уж дичь. Когда Пэриш пришел к нам в класс, у него с собой была небольшая записная книжка. Я думал, он собирается показать примеры своих работ, по которым можно проследить его творческую эволюцию. – Каждая песня – это личное. – Теперь Пэриш прижал записную книжку к груди. – Большинство моих текстов исходит из настроения песни, а не из ее темы. Я придумываю сюжет, вписываю себя в него. Это я называю теневым методом. – Тут голос у него стал глухим, будто пробивался из-под маски. – Но иногда… иногда у меня появляются совсем другие песни, которых я сам от себя не ждал. Еще более личные. И это как бы теневой метод. Простите, я не… – Он потряс головой, посмотрел на мистера Таттла, а потом на класс с таким видом, словно вообще забыл, что мы здесь: – Извините. И свалил – просто вышел в дверь, по пути обронив какую-то бумажку из записной книжки. Не припомню другого случая, когда приглашенный лектор взял и ушел прямо посреди урока. – Видимо, не смог раскрыть свою мысль, – заявил кто-то, и все рассмеялись с явным облегчением, что привычный порядок восстановлен. Мистер Таттл приказал нам открыть Стейнбека, и смех уступил место картинам пыльных бурь, пьянства и стертых шин по пути на Запад, где неизменно пышные молочно-белые груди сельской Америки терпеливо ожидали нашего прибытия. Когда урок закончился, я задержался в классе, пока все не вышли, и подобрал оброненную Пэришем бумажку. Быстро спрятав ее в карман, я отправился в ближайший туалет и заперся там в кабинке. Это была фотография: обычный портрет молодого человека, который смотрел слегка мимо камеры и не столько улыбался, сколько держал улыбку про себя. На оборотной стороне я обнаружил надпись: «Свет слишком ярок. С любовью, Э.». Вечером я обшарил весь Интернет на предмет этой фразы (совершенно невнятной), а также досконально изучил страницу Понтия Пилота на Фейсбуке в поисках молодого человека с фотографии, но впустую. Фраза казалась смутно знакомой, и сначала я решил, что она связана с «солнечным методом», о котором говорил Пэриш, но нет. Суть была в другом, просто я не мог ее ухватить. Так всегда и выходит с моими странными увлечениями. 9. разговоры про Твиди, колледж и все такое Джейк Лонгмайр возвращается из туалета. – Ну чё, – говорит он, и его «ну чё» означает, что весь мир прямо-таки извертелся в ожидании его возвращения. – Я забыл, о чем мы тут говорили. – О том, какая шняга эта группа Wilco, – подсказывает Алан. – Полегче, бро, – замечает Джейк. – Гордость Чикаго требует уважения. – Не дождутся. Я сижу в углу храма еды и напитков и допиваю пятую бутылку «Урагана» (номер четвертый прошел как по маслу). Здесь собралась куча людей, все разговаривают и смеются, но каждый посматривает на Джейка. Он словно солнце, вокруг которого вращается небесный свод с россыпью мелких звездочек. Алан курит траву. Понятия не имею, откуда она взялась. – Я просто не врубаюсь, почему все так тащатся от Твиди, – продолжает Алан. – Чувак вообще не умеет петь. Джейк допивает пиво из банки, сминает ее в ладони, а другой рукой одновременно берет следующую банку. – А что, по-твоему, Ван Моррисон умеет? Или Джим Моррисон? Их главная фишка в уникальности. Или взять вот этого хрена, – Джейк указывает на мою футболку, – Боуи. Думаешь, он умеет петь? Большой глоток. «Ураган», не подведи! – Чё это у тебя? – спрашивает Джейк про мою бутылку. – «Ураган». – Еще глоток, а потом: – Вкуснота. – А, точно, бабский коктейль. – Джейк издает отрывистый хохоток. – Похоже, Алан на тебе изрядно потоптался, бро. Прежде чем Алан успевает выкинуть допитую банку, Джей поднимает свое «Ледяное крепкое» в знак приветствия, и Алан делает вид, что все в порядке, а я уже готов отменить прежнее решение никому не затыкать рот кулаком, и мало того, желаю принять декрет, запрещающий наглым гомофобам владеть такими офигенно шикарными кухнями. – Ну а ты как, Оукмен? Алан и Джейк смотрят на меня. Вопрос задал Джейк, поэтому все присутствующие хотя бы краем уха прислушиваются к моей реакции. – В смысле? – Насчет спорта в колледже. Будешь плавать? – А… Да я пока не решил. – Давай-давай. Скорость у тебя что надо. – Тут Джейк показывает на Алана: – Не то что у этого щегла. Все смеются, Алан в ответ бросает пустую банку Джейку в голову. – У меня тоже скорость что надо, – говорит Алан. – Да? – парирует Джейк. – А ты докажи. – Чего? – Давай наперегонки. Алан давится дымом от косяка: – Нет уж. – Слушай сюда. Победишь меня, и я дам тебе на него полюбоваться. – Джейк тычет себе в пах. – У меня там чисто «Титаник», бро. Новый взрыв смеха, и внезапно у меня перед глазами появляется двенадцатилетний Алан, умоляющий никому не говорить, что он гей. – Во-первых, это мерзость, – отвечает Джейку Алан. – А во-вторых, не хочу тебя позорить на твоем же поле. Слишком неспортивно. – Да я вырос в бассейне. А еще занимаюсь в новом спортклубе в Элджине. Так что не боись, ты меня не опозоришь. Алан уточняет, какая дистанция, и Джейк отвечает: – Пятьсот баттерфляем. Такой дистанции не существует, но, видимо, когда у тебя крутая кухня и столько звезд на орбите, можно городить любую чушь. Джейк спрашивает: – Ной, а ты какие дистанции плаваешь? – Средние, – с трудом выдавливаю я. – Двести на спине, четыреста вольным. Джейк приветственно поднимает банку «Ледяного крепкого»: – У нас тут завелся хренов Майкл Фелпс! Народ хихикает, а у меня проявляется новый побочный эффект «Урагана». – Вообще-то, Фелпс прославился баттерфляем. В смысле, он плавал и на спине, но там у него только серебро Тихоокеанского чемпионата. В вольном стиле, насколько мне известно, он не завоевал ни одной награды на моей дистанции. Так что сравнение неудачное. Все таращатся на меня. – Чувак, – удивляется Алан, – ты чего взъелся? – Все путем, – говорит Джейк. – Человек с принципами. Уважаю. – Он отхлебывает пива, вытирает губы тыльной стороной руки. – И как спина, бро? Я пожимаю плечами. Больше ответить нечего. – Мой двоюродный брат как-то заработал защемление диска или типа того. Лежал в лежку неделями, – продолжает Джейк. – А ты, братан, по-моему, вполне бодряком. – А ты, по-моему, титанический мудак. Алан спрыгивает с кухонной стойки: – Да ладно тебе, Но. Давай лучше пройдемся.