– Алан, – начинаю я, но больше мне нечего добавить, и он тоже молчит, только смотрит на меня, будто это я его плющу, как пустую банку из-под «Ледяного». – Знаешь что, – говорю я, – лучше я сам пройдусь, а ты оставайся и балдей дальше со своими дружками. И я поскорее покидаю кухню, пока выражение лица Алана не довело меня до слез. 10. выход из автопилота Мне нравится, как ботинки стучат по деревянному полу, походка приобретает значение, каждый шаг – как восклицательный знак, и я задумываюсь: вот интересно, у пьяного что на уме, то и на языке, или у него на уме совсем другое, чем на языке, или у него на языке сплошь оскорбления? Прихлебывать «Ураган» и чеканить шаг – вот что мне сейчас нужно. – Тут не занято, – говорит мне девушка возле двери в туалет, – я просто подругу дожидаюсь. Я ее уже видел раньше, только не помню где. – Мне туда не нужно. – Тоже кого-нибудь ждешь? – Не-а. Голубая косынка. Та самая девушка, которая улыбалась мне на танцполе. Она симпатичная, но по-другому, чем Вэл. У нее волнистые темные волосы, белая кожа и веснушки на носу и под глазами. – Значит, просто любишь постоять в очереди? – посмеивается она. – Скорее бесцельно поблуждать. Хотя вообще-то я ищу выход. – Тогда будь осторожен в своих бесцельных блужданиях. – Она кивает в сторону дверей дальше по коридору: – Там кто-то сексом занимается. – Серьезно? – Еще как. Сейчас затихли, а секунду назад прямо-таки «В мире животных» устроили. – Спасибо, что предупредила. – Между прочим, я Сара Лавлок. Сара с одной «р». – Ной Оукмен. Ной без «р». Она улыбается и кивает на мой «Ураган»: – Значит, «Ураган»? – Ага. – Я делаю глоток в подтверждение. – У тебя классная косынка. – Правда? Я сомневалась, но решила дать ей шанс. Слегка странная. Я в ней не совсем я, понимаешь? – А я каждый день хожу в одном и том же, вот так-то. В голове у меня все плывет, но не настолько, чтобы не заметить: я сегодня в ударе и целый вечер напролет веду пьяные беседы. Допустим, кухонная разборка не удалась, но теперь-то я снова неотразим. – Каждый день ходишь в одном и том же, – повторяет Сара, лучезарно улыбаясь. – Усталость выбора. Я вообще-то непростой, предупреждаю. Еще один глоток в подтверждение. И не говорите мне, что я повторяюсь. – Ты вообще-то золотой. Я давлюсь следующим глотком. «Ураган» начинает меня подводить. – Кхм, благодарю. Ты тоже. «Ты тоже?» Это что вообще было? Появляется подруга Сары, и мы прощаемся. Я мысленно проигрываю наш разговор. «Вообще-то непростой?» О чем это я? Зато она называла меня золотым. Неожиданно я слышу стон. Да уж. В одной из комнат определенно занимаются сексом. Я чувствую себя лазутчиком или одним из тех чудиков, которые живут у мамы в подвале. Подвальщиком. Стоны идут теперь волнами, и это напоминает мне разговор, который однажды состоялся у нас с Вэл. «Люди похожи на песни, – заметила она. – Мелодия то взлетает, то падает; она то плавная, то рваная; то печальная, то веселая», и я сказал: «Точно», но не сказал того, что думал на самом деле: что у меня иногда бывает все это сразу. Я ставлю бутылку на пол в коридоре, таращусь на нее, и тут начинается: потоки слез, колоссальное напряжение, которое прорывается из ниоткуда. Мила Генри называет это «выходом из автопилота», подразумевая, что наши физические тела представляют собой конструкции, которые можно самовольно покинуть. Правда, она предостерегает от подобного шага: как только окажешься снаружи, трудно найти дорогу назад, и даже если в итоге обретаешь своего рода духовный взгляд с высоты птичьего полета, атмосфера за пределами оболочки механизма очень опасна и токсична. Вот почему так получается: я слишком остро чувствую, слишком мало ем, хочу оказаться там, где никогда не был, меня терзают все эти взлеты и падения, волны и рывки, печаль и радость; и хоть бы раз увидеть все таким, какое оно на самом деле, простое и понятное – хоть бы один-единственный разочек, – но куда там! Вечно всё в кучу, и сколько бы я ни приводил в порядок комнату, музыкальные записи, книги, сколько бы ни старался как можно точнее выразить мысль, разложить все по полочкам, в конце концов я дрейфую сквозь время и пространство в самой нелепой позе. Так, ладно. Теперь все уплывает куда-то под воду. Ладно. – Вот ты где. – Откуда ни возьмись появляется Вэл. – Что ты там наговорил Алану? – Ничего я не наговорил. Подойдя поближе, она спрашивает уже мягче: – Ты как, Но? – Все нормально. Она замечает бутылку на полу: – И сколько ты их выпил? – Не знаю. Пять. Кажется. – Ясно. Ладно, только пообещай, что больше не будешь пить. – Больше не буду. – И что найдешь меня, когда соберешься уходить, – добавляет Вэл. – Я не пила, поэтому могу вести машину. – Ладно. – И что извинишься перед Аланом, что бы ты там ему ни сказал. – Вэл… – Я серьезно, Ной. Я не хочу оказаться в таком мире, где вас с Аланом не связывают безнадежные романтические чувства. – Мелькает слабая улыбка, но тут же исчезает. – Слушай, – говорит Вэл, – знаю, ты вообще не хотел идти. Прости, если получилось не очень. Потерпи еще часок, и я тебе отвезу домой. Между прочим, мог бы пока и в библиотеке зависнуть. – В библиотеке? Она кивает: – Ага, прямиком из «Красавицы и чудовища». Честно говоря, я поражена, что ты до сих пор там не окопался. – Где это? Она показывает в конец коридора, где потолок переходит в высокий арочный проем, за которым виднеется тускло освещенная комната. – Ни в чем себе не отказывай, – говорит Вэл, направляясь в сторону туалета. – Скоро я за тобой приду. Снова оказавшись в одиночестве, я бреду в конец коридора и заглядываю в пещеру, набитую книгами: все стены сплошь увешаны полками с книгами, старыми и новыми. А в углу, в кожаном кресле у незажженного камина – то ли пленник армии книг, то ли ее главнокомандующий, – сидит незнакомый парень и поет хорошо знакомую мне песню. 11. Ротор, беседа