В чайник бросили гондон, Обесчестили хозяйку И нассали в патефон… — Это про кого, Коля? — спросил он неожиданно. И сам же ответил: — Это про нас, потому что на подобное способны только мы. Нас к этому приучили. И по-другому поступать теперь мы не можем… На четвертый день из нас текло, не задерживаясь, а наш далекий руководитель — штабист Лихунский — по-прежнему обещал, что помощь придет, что с военными давно договорились. Лихунский говорил по рации и верил собственным бредням. Потом он снова надолго пропадал, и в эфире стояла зловещая тишина. Позже и тишины не стало — сели батареи, и рации валялись в разных местах как напоминание о былой цивилизации. Лихунский был в безопасности в обнимку с собственным чемоданом, забитым коньяком и колбасой. Ему хорошо было обещать. — Всю жизнь невезуха — то понос, то золотуха! — ругался бледными губами Костя Блоцкий, лежа под окном. Он еще что-то хотел сказать, но не успел, потому что в противоположную стену ударилась ручная оборонительная граната и покатилась по полу, сверкая ребрами. — Ложись! — крикнул капитан, хватая с пола чей-то «бронник» и бросая в сторону гранаты. Взрыв перекрыл его голос. Капитан валялся в пыли. Изодранный в клочья жилет лежал в углу, отброшенный взрывом. Было слышно, как на чердаке работают несколько наших снайперов. Ритмично. Одиночными. Капитан не двигался. — Что с тобой, Женя?! — прапорщик Ильин подполз к тому и рвал на нем одежду. Потом распотрошил упаковку бинта и принялся обматывать командиру плечо. — Нас перебьют здесь! — не выдержал я. — Слышите?! Как кур, если будем лежать и молчать. — А я с ним согласен, — поддержал меня Костя Блоцкий. — Нельзя нам больше лежать. Говорите! Может, у кого-то другое мнение?! Бойцы молчали. Снайперский огонь наверху затихал. Темнело. Я встал и пошел по «крепости». Костя Блоцкий шел позади. — Мы в окружении, — говорил я. — Предлагаю выйти, захватить пару домов и сидеть до прихода помощи. У нас пятеро раненых, включая командира… Бойцы блестели глазами и постоянно оглядывались. Впрочем, я выглядел не лучше. — Не молчите, — продолжал я. — Предлагайте варианты. — Ты нам что предлагаешь? — спросил какой-то сержант из угла. — Может, ты хочешь совершить еще один подвиг, как Александр Матросов? — А нас один выход — это взять заложников, — произнес я, немея от собственных слов. — Они там цветут и пахнут, а мы у них на глазах загибаемся. Надо пойти и взять десяток домов. — Десяток? — сержант, что сидел в углу, вскинул брови. — Понимаешь, — заговорили у меня за спиной. — Мы не для того сюда шли, чтобы ходить в атаку. У тебя есть дома дети? Говоривший попал в точку: детей у меня не было. — Может, всё обойдется, и я увижу их свадьбы… Остальные отвечали в том же духе. Мало того, один утверждал, что вообще не знает, для чего здесь находится. — Я не знаю причины этой темной войны, — говорил он. — Мне неизвестно, кто начал здесь первым и кто виноват. Они такие же граждане… — Нас окружают и скоро всех перебьют, а он про граждан… — Надо действовать, — сказал кто-то у меня позади. Я обернулся и увидел русоволосого сержанта по имени Дамир. Все называли его именно этим именем. — Аллах велик и мудр. Но если мы будем сидеть, от нас не останется мокрого места. Я не хочу, чтобы мне отрезали голову, поэтому, если существует хоть какая-то ниточка — надо за нее уцепиться. — Лихунский сказал, что в нашу сторону идет помощь, — напомнил кто-то. — Как раз. В составе дивизии внутренних войск, — усмехнулся Дамир. И вскоре вокруг нас образовался круг, человек двенадцать. Никто не говорил, что захват домов вместе с жильцами может быть рассмотрен как преступление. Говорили только о том, что вряд ли это возможно. К концу бесконечных словопрений на моей стороне оказалось не больше отделения. — Кто нас поведет? — спохватился Дамир. — Войско, пусть и маленькое, — без командира ничто. — Это незаконно, — таращились на нас из темных углов. — Кто вас уполномочил? — Платов ранен, — напомнил я. — Он не может командовать… Блоцкий вынул бинокль — подарок любимой бабушки, и вновь стал рассматривать станицу. — Опять шевеление. К чему-то готовятся… — говорил он. — Так что сегодня самое время, иначе будет поздно. — У кого есть подобный опыт? — снова спросил Дамир. — У меня, — ответил я. Мой рассказ о самом себе ни у кого не вызвал вопросов. — Заместитель командира взвода в первую компанию — это всё, что нам надо. Веди нас, — сказал Блоцкий. — Не возражаю, — согласился я. Глава 26 Предстояло разведать местность и затем подготовить план, прежде чем вести за собой людей. Я говорил бойцам о предстоящей операции, ловя себя на мысли, что все время думаю о чем-то другом. Потом до меня дошло, что не будь я свидетелем-очевидцем — не стоял бы теперь в этом грязном подвале, рассчитывая на выход из безвыходного положения. Жил бы сейчас в свое удовольствие, как отдавший свой воинский долг. «Жил бы как лист, опавший с дерева, либо просто как дерево», — мелькнула другая мысль. — Начальство нас не забудет. Каждого представит к деревянному кресту. Посмертно, — злясь, говорил Костя Блоцкий. — Не забудет, — соглашался Дамир. — Вряд ли они будут стрелять по своим домам, — продолжал Блоцкий, — поэтому надо сегодня же, ночью… — Ясно, что ночью, — поддерживал нас Дамир, — потому что завтра уже точно у нас не будет больше патронов. С наступлением темноты мы покинули базу, вышли к опушке леса и стали наблюдать за станицей, прячась среди деревьев. В селении вовсю светились окна. На улицах мелькали мужские фигуры, проносились машины. В нашу сторону долетали шашлычные запахи, мужской озабоченный гогот и даже скрип одинокой калитки. Когда-то в станице наверняка жили казаки — иначе откуда подобный статус у селения. Однако теперь здесь казаками даже не пахло. В бинокль Блоцкого не было видно ни окопов, ни траншей. Вероятно, такова была местная тактика: никакой фортификации! Зато наверняка существовали скрытые посты наблюдения по всему полукольцу, прижимающему нас к горе. Каждый куст, каждая кочка могла оказаться секретом. Либо могла быть просто кочкой и просто кустом, а настоящий заслон стоял где-нибудь на дороге, чтобы не дать нам уйти среди ночи. Если нас ждали на дороге, значит, надеялись, что мы не пойдем напролом. Не пойдем на женщин и детей, спящих в собственных мирных жилищах. Это была стратегия, построенная на старых избитых принципах. — Они знают, что дорога отсюда одна, что на мирных жителей мы не охотники, — угадал мои мысли Блоцкий. — После того, как сожгли наш транспорт и ранили пятерых, — добавил Дамир. Потом он продолжил: — На наших плечах погоны, но у нас тоже есть дети, так что пусть не строят иллюзий. Думаю, под утро — самое время… — Тогда спать, — решил я за всех и повалился под ближайший куст, зная абсолютно точно, что рассвет наступит в половине четвертого. А в три часа издыхающее пропищал будильник в моем мобильнике. Сотовой связи в этих местах, вероятно, не существовало никогда, энергия в трубке не расходовалась, поэтому аккумулятор пока что еще тянул. Остальные тоже проснулись, зашевелились, зевая и нервно крутя головами. Впереди ждала неизвестность — либо смерть, либо плен. И то и другое никого не устраивало. Поднявшись, мы в полный рост двинулись в сторону селения, совершенно не беспокоясь, что местные собаки поднимут лай. Однако местные шавки с началом боевых действий куда-то пропали. Тьма по-прежнему стояла египетская, и селение спало. Широкая улица казалась пустынной — ни человека, ни скотины не было видно, однако, пройдя метров сто, мы едва не напоролись на темный «джип». Машина была почти незаметна. Отойдя назад, мы обогнули машину и продолжили путь, углубляясь в село. И наконец вышли на подобие площади — станичный майдан, вокруг которого располагались сразу несколько крупных домов, и тут разделились на две группы. Пара крепких домов, стоящих рядом, были прекрасным аргументом в разговорах с национально озабоченными — надо только проникнуть на задний двор, куда обычно выходят под утро мужчины. Со мной остались Дамир, Костя Блоцкий и четверо омоновцев. Остальных увел за собой прапорщик Ильин. Между тем, обойти эти два строения было невозможно: дома прятались за высокими каменными стенами.