— А вот потом мы с ним разберемся, как он лося в заказнике завалил, а мне пришлось за него договариваться. Бумажки те со снимками до сих пор у меня в укромном месте хранятся. И… — Что же ты раньше молчал! — разозлился я. — Нас же едва не посадили с Блоцким. — Но ведь не посадили же, Коля. Верно, Дима? Вялов мотнул головой, как бегемот на водопое. — Я же ему давно сказал — вот он и мурыжил вас, — добавил Орлов. — Сложность в другом, — сказал Вялов, оглядываясь по сторонам. — Дело в том, что мне велено принять от вас дело пропавшего Обухова. Придется пароход опять осматривать, водолазов зарядить, дно осмотреть вокруг судна. Так что надо вам ехать скоро со мной. — А при чем здесь мы? — в голос спросили мы оба с Орловым. — Я, например, даже не знаю, о чем речь, — ухмыляясь, подступил к нему Орлов. — Может, расскажешь, дядя Дима — какой такой теплоход? — Пароход! На Пальцинском острове! — уточнил Вялов. — Неужели в газетах не читали?! Там, говорят, заварили недавно кого-то… В трюме… Дело принимало дурной оборот. История с освобождением Люськи Козюлиной могла сыграть в моей жизни роковую роль. С трудом отвязавшись от Вялова, который, казалось, насквозь видел нас обоих, мы направились в сторону пресловутого кафе «Трактир у дороги» — туда, где мой друг Мишка Козюлин совершал последнее в своей жизни задержание хулигана. Мы шли туда, не говоря ни слова. В кафе оказалось пусто. Мы сели у окна за дальний столик, за которым любил сидеть Паша-биатлонист. В тот злополучный вечер, как всегда, он пришел сюда в шестом часу вечера и сидел до тех пор, пока мы его не забрали. Всё тот же армянин — в черном костюме и белой рубашке с бабочкой — подошел к нам и спросил: — Чего господа желают? Он словно бы впервые видел нас с дядей Вовой, хотя именно он вызвал тогда милицию, именно его Паша-биатлонист уронил на пол. Однако по уголовному делу этот тип не прошел. Его словно не существовало в природе. — Как жизнь? — спросил я, глядя снизу вверх в его темные глаза, и заметил в них страх. — Живем помаленьку, — тихо ответил тот, отводя взгляд. — Хулиганы не беспокоят? — неожиданно спросил дядя Вова. — В каком смысле? — прикинулся тот дурачком. — Что значит, в каком?! — вскипел дядя Вова. — Зимой, значит, беспокоили, что даже милицию вызвал среди ночи, а теперь, значит, какие? Отлегло, выходит, от жопы? Армянин вскинул голову к потолку и улыбнулся. «А ведь если бы не твой звонок, Мишка Козюлин был бы сегодня жив, и Люська была бы при нем», — подумал я. Впрочем, в последнем я не был теперь уверен. — А меня почему-то не вызвали, — проговорил армянин, опускаясь на свободный стул и оглядываясь по сторонам. — Допросили в тот день и больше не велели приходить. Даже странно как-то. — Кто же тебя допрашивал, Женя? — спросил дядя Вова. — Тебя ведь Женей зовут — не правда ли? Ты помнишь меня? Женя помнил бывшего майора. Мало того, он знал его как оперативного дежурного местного управления. — И кто тебя допрашивал? — повторил свой вопрос дядя Вова. — Прокурор, — отвечал тот. — Вызвал к себе в тот же день. Расспросил подробно, а потом отпустил… — Он хоть записывал что-нибудь? — Нет. Конечно, нет, Я же ведь всё ему рассказал — всю правду, как было на самом деле. Ничего не утаил от него, а то ведь посадит баланду хлебать… Сообщение было интересным. Уголовное дело в отношении меня и Блоцкого прокурор возбудил. Зато в отношении одного из главных свидетелей прокурор поступил дилетантски. — Пеньков, значит, допрашивал? — рассуждал Орлов. — И протокол при этом не вёл… — Да. — А потом про тебя забыли. Интересно… — Может, они не забыли, потому что потом я уехал. — Куда это? — В Ереван. Родня посоветовала… — Налей нам тогда по соточке, а то нервы сдают, — попросил дядя Вова и потянулся за сигаретами. Я продолжал сидеть, сверля глазами пространство: из головы не выходил сегодняшний судебный процесс по гражданскому делу. Орлов вышел из него победителем, можно было радоваться, но веселье как-то не шло в голову. Семьи теперь у Орлова фактически не было, дочь и бывшая супруга стали для него врагами. Такого, казалось, быть не могло, но это было. Звонок моего сотового вывел меня из оцепенения. — Ты все еще в отгуле? — спрашивал Игнатьев. — Тут такое дело, что двумя словами не опишешь. Короче, Вялов пришел с бумагой и требует вашего участия завтра при осмотре какой-то баржи на Пальцинском острове — ты слышишь меня? Естественно, я слышал его как никогда. — С утра тебе следует прибыть в РУВД часам к восьми. Блоцкого я тоже предупредил. — Дался им этот остров! — старался я сдерживать себя. — И что они там решили? Кости рыбьи просеивать? Или чешую? — Ты это брось, лейтенант — кости, не кости! Что скажут нам, то мы и будем делать. Говорят, там должен быть труп. Или два. Так что без опозданий. Армянин принес бутылку коньяка и пару тарелок на просторном подносе. — Угощаю, — произнес он, садясь рядом с нами. Глава 7 Назавтра у меня трещала голова, потому что накануне, после разговора с Игнатьевым, только и оставалось, что присосаться к бутылке, и теперь минутная слабость давала о себе знать. Вчера также выяснилось, что дядя Вова спас от скамьи подсудимых того самого армянина по имени Женя Петросян — его взяли в оборот чиновники из местного управления миграционной службы. Возможно, Петросян выкрутился бы из переделки, будь у него деньги. Но денег на тот момент у него было. Зато были основания признать действия главного чиновника незаконными. Дядя Вова явился к нему в майорской форме и с порога заявил, что если чиновник не умерит свой пыл, то Вова этими же ногами отправится к прокурору области. Естественно, чиновник тот приуныл. А позже и вовсе Петросяну выдали вид на жительство безо всяких проволочек. Оставалось догадываться, что от этого имел для себя дядя Вова. Мы выпили, и дядя Вова разговорился. Оказалось, за этот подвиг он получил бутылку, которая теперь стояла перед нами на столе. Позже, правда, к ней присоединилась следующая, потом еще какая-то экзотическая штуковина, после чего, вероятно, я перестал соображать. Скорее всего, так и было, поскольку теперь у меня голова расходилась по швам. Наденька с утра убежала на работу. Матушка выглядывала с кухни и качала головой. Натрескался? Прихватив с собой куртку, я двинул на работу. — Завтрак! — кричала мне вслед матушка. Но я лишь мотал головой. Некогда. Потом. Тем более что меня наверняка уже ждали в прокуратуре, хотя поездка на Пальцинский остров в последнее время не входила в мои планы. В мои планы вообще ничего не входило, потому что в ней был сплошной ералаш из нескольких уголовным дел, сдобренных делом Паши-биатлониста. Основное, что я хорошо помнил из вчерашнего, было то, что Женю Петросяна (у него так и было написано в паспорте — Женя Петросян, а отнюдь не Евгений) так и не допросили по делу. — У нас так принято, — рассказывал он вчера. — Пишут в паспорте, например, Саша Вердян, и это является нормой. Этот Женя вызвал милицию в «Трактир у дороги». На его глазах Пашу скрутили и посадили в машину, однако допрашивать его оказалось недосуг — особенно в суде, поскольку уголовное дело не довели до конца. Будучи всего лишь свидетелем, я, естественно, не мог знать о всех допрошенных по данному делу. Я даже не предполагал, что Женя Петросян, будучи основным свидетелем, так и окажется недопрошенным. Неужели прокурору это было выгодно? И почему Вялов не допросил армянина? Впрочем, на тот момент Женя уже смылся к себе в Ереван. В коридоре нашего следственного отдела я столкнулся с Игнатьевым — он словно бы сидел у меня на «хвосте» в последнее время. — Бежишь? Торопишься? — проговорил он с непонятным оттенком и тут же добавил: — Не торопись. И вообще никогда не бегай, если тебя вызывает прокуратура — не до нас им пока что. — А вы разве едете? — спросил я, стараясь не дышать в сторону начальства. — Водолазов не организовали пока что, — проговорил Игнатьев. — И с катером не договорились. Они там думали, что мы им обязаны обеспечить флотилию. Короче, ступай к себе и жди вызова — договорились? Хлопнув меня по плечу, подполковник зашагал вдоль кабинетов по коридору, на ходу заглядывая в приоткрытые двери. Запах сигаретного дыма и свежего кофе витал в воздухе. Я вошел к себе в кабинет, сел в кресло и вытянул ноги, слабо соображая. Если прокурор Пеньков до чего-то докопался, он не сможет предъявить нам обвинение — ни мне, ни Орлову, поскольку иных уж нет, а те далече. Но кто-то же вызволил тогда из пароходного трюма и Пушу, и Петеньку, и всех остальных. Самим выбраться у них не было никакой возможности: несколько коротких швов напрочь прихватили стальную дверь, а сигнал сотового телефона через толстую переборку не проникал. Телефон прозвенел, и я поднял трубку. — Следователь прокуратуры Вялов, — представился тот с непонятной официальностью. — На месте? А что к нам не идешь? — У вас же пока не готово…