– Там на стене был рисунок. Я его даже сфотографировала. Хочешь взглянуть? Рисунок представлял сплошное переплетение линий. На первый взгляд они казались расположенными хаотично, но если приглядеться, то начинало вырисовываться что-то похожее на руны или значки, хотя прочесть что-либо тут не представлялось возможным. – И что это такое? – Я не знаю. Но это очень похоже на татуировку, которая сделана у Ани на животе. – Татуировка? – заинтересовалась Фима. – А что она означает? – Я специально спрашивала, Анька сказала, что понятия не имеет, хотя татуировка у нее с самого рождения. – Не может быть! Люди с татуировками не рождаются. – Это она просто так выразилась. Одним словом, татуировку ей сделали страшно давно, учитывая, что к своим приемным родителям она попала в возрасте двенадцати лет. И татуировка у нее тогда уже была. – В двенадцать лет ребенка татуировали? – ужаснулась Фима. – Или даже раньше. – Кто-то набил татуировку маленькому ребенку? Это какое-то извращение! За такое наказывать надо! – Аня не знает, кто это с ней сделал. – В смысле? – Не помнит. – В двенадцать лет ребенок уже полноценная личность. Как это она не помнит? Или татуировку сделали ей в младенчестве? – Нет, Анька говорит, что татуировка выглядела свежей и еще долгое время воспалялась, а потом зажила, и лишь кожа чесалась на том месте, где был набит рисунок. Но никто, включая ее родителей, не могли ей объяснить, что за смысл кроется в этом рисунке. Ни они, ни даже воспитатели в детском доме, где она какое-то время прожила. – Погоди, ты говоришь, что Аню удочерили в возрасте двенадцати лет? Почему так поздно? Ее родители сказали в полиции, что дочь им не родная, но когда они ее удочеряли, то она была само очарование. Но обычно красивых детей удочеряют совсем крошками. В годик, в два, максимум в три года. К четырем-пяти всех хорошеньких уже разбирают, шансов найти приемную семью у оставшихся малышей становится меньше. – Дело в том, что Анька очутилась в детском доме только в двенадцать лет. – Ее настоящие родители погибли? – Этого она не знает. – Как же так? – Она ничего не помнит из своей прошлой жизни. Ни имени, ни адреса, ничего! У нее случилась полная амнезия, которая оставила ее мозг совершенно чистым в той части, которая касалась личных воспоминаний. Все прочее сохранилось. Она обладала знаниями, достаточными для того, чтобы пойти в обычную школу и продолжить обучение вместе со своими ровесниками. Помнила, кто у нас президент. Знала, как называется столица Франции. Без запинки ответила, кто утопил Муму. Она даже помнила правила сложения и умножения дробей и склонение имен существительных! Одним словом, провал в памяти касался лишь ее семьи, дома и всего быта, которым она была окружена до того. – Но так не бывает! – Как видишь, бывает. – И настоящие родители разве ее не искали? – Видимо, нет. – А… А она не врет? – Не знаю, – пожала плечами Вика. – Может, привирает, но разве что самую малость. Фима немножко подумала. – В принципе, гараж принадлежит Ане, и нет ничего необычного, что она нарисовала в углу точно такой же рисунок, как вытатуирован у нее на теле. Может, пыталась его прочесть или как-то иначе понять его суть. Ты молодец, что его сфотографировала. – Но я заметила, что ты тоже не сидела сложа руки. Анька тебе что-то сказала? – Не мне, она просто пробормотала несколько фраз. Я даже не уверена, что она была в сознании, когда это говорила. – А что же все-таки она сказала? – Сначала очень просила найти ей хариуса. – Хариуса? Это же какая-то рыба? – Небольшая и достаточно вкусная рыбка. Кстати, у нас в области она тоже водится. – И зачем она понадобилась Аньке? – Я же говорю, она могла просто бредить. – Это все? – Нет, после хариуса она попросила, чтобы я отвела ее в старый дом под землей. – Старый дом? Под землей? Это что? Кладбище она так называет? – Понятия не имею. Но третья фраза была самой странной. Это даже и фразой назвать нельзя, она произнесла несколько чисел вразброд, а еще несколько слов. – И как это звучало? – М-м-м… И Фима прикрыла глаза, припоминая. Потом заговорила каким-то не своим высоким, почти детским голоском: – Стойкости пять, два, сто двадцать один, кот Фобос, рыжий, рост сто сорок шесть, юбка плиссе. Открыла глаза и взглянула на Вику. Та стояла, раскрыв рот. – Ты чего так пищишь? Фима откашлялась и пояснила: – Как-то так она и говорила. – Писклявила? – Словно ребенок разговаривал. Вика задумалась. – Стойкости пять – это может быть адрес. Есть улица Стойкости, у меня там родная тетка живет, сестра матери. Только у нее дом номер двенадцать. Два – это может быть корпус. – А сто двадцать один тогда номер квартиры? – Соображаешь, – похвалила ее Вика. – Но вот что за рыжий Фобос? – И при чем тут рост сто сорок шесть? И юбка плиссе? Это тоже непонятно. – Пока непонятно, – заметила Вика. – А если нам туда съездить? – Куда? – Ну на Стойкости. Фима прислушалась к своим ощущениям и почувствовала полнейшее нежелание куда-то отправляться, кроме как в теплую кроватку. – Нет, знаешь, я сейчас что-то не в форме. Давай попозже? – Ну… давай. Вика согласилась нехотя, было видно, что она бы хоть сейчас рванула в гости к тетке на улицу Стойкости, посмотреть, что там за дом за номером пять под корпусом два. Но Фима, едва придя домой, сразу же завалилась спать. Ноги не держали ее совершенно. В голове гудело, словно это была не голова, а церковный набат. И все ее тело охватило одно-единственное желание – спать, спать, спать! И не удивительно, пока Серафима спала, над городом снова собрались тучи, и пошел дождь. На сей раз это был затяжной серый дождь, про который опытные горожане могли сказать: он пришел не на один час, а может быть, и не на один день. Те, кто вышел сегодня из дома легко одетым, сейчас горько жалели об этом. Кто утеплился, те торжествовали и снисходительно предлагали своим менее прозорливым товарищам теплое худи или запасной зонтик. Но Фиме было это безразлично. Она лишь сворачивалась в клубочек под своим одеялом, чувствуя подступающую к ней из-за окна свежесть. Разбудил ее телефонный звонок. Сначала Фима не хотела отвечать, но потом увидела, что звонит Вика, с которой они успели обменяться номерами, и ответила. – Ты чего делаешь? – Сплю.