— Умм, скорее всего, буду есть мороженое и смотреть «Клан Сопрано»… О! Я говорила тебе, что наконец-то встречаюсь с женщиной, которая держит магазин велосипедов внизу? — Подожди, я думала, она замужем? — Недавно развелась, — говорит Луна, поигрывая бровями. — Так что она зайдет ко мне посмотреть, как Тони будет приставать к своему психотерапевту. — Звонит телефон, и она отвечает совсем другим голосом: — «Лит-хаус», говорит Луна, чем я могу вам помочь? Ммм, да, конечно, сейчас посмотрю… Я занята тем, что меняю музыку, которая сейчас играет в нашей акустической системе — каким-то образом к нам в плейлист «Спотифая» пробрался Майкл Бубле, что ж такое — в ожидании, пока Луна не повесит трубку и наконец не спросит о моих планах. Впервые я затронула эту тему только вчера вечером. Калеб стоял у раковины спиной ко мне, споласкивая бокал с вином, а я сидела за кухонным столом, листая телефон. — Я знаю, это клише и вроде как пошло, — сказала я в пространство между нами. — Но, в общем-то, День святого Валентина через два дня, и я подумала, может быть, ты хочешь отпраздновать? Калеб выключил воду, повернулся и бросил на меня веселый, нежный взгляд. — Конечно, почему бы и нет? Я с облегчением предложила заглянуть в подпольный коктейль-бар в нескольких кварталах от моей квартиры. — Отлично, давай попробуем попасть туда часов в пять, до того, как набежит толпа, — предлагает Калеб. — Я могу уйти с работы пораньше. Эта маленькая уступка грела мне сердце. Настоящее свидание. Когда я говорю об этом Луне, она закатывает глаза. — Как романтично. Ты собираешься надеть красное или розовое? А он вставит розу в зубы? — Успокойся, — прошу я. — Это что-то вроде антропологического исследования. Наблюдение за влюбленными особями в дикой природе. Так оно и есть. В коктейль-бар мы приходим, выделяясь обычной одеждой. Вокруг нас мужчины неловко подтягивают галстуки, а женщины поправляют подолы своих мини-платьев. Тем не менее нам удается занять высокий столик вдоль стены. Я заказываю что-то непристойно фруктовое с большим количеством мяты, а Калеб — горячий тодди[42], как будто мы живем в совершенно разные времена года. За полтора часа мы выпиваем три коктейля по восемнадцать долларов (каждый) и говорим об обычных вещах, как будто это самый обычный день. Когда мы возвращаемся в мою квартиру, я дарю ему открытку с тахикардией. Он смеется, благодарит меня (хотя позже я поймала его на том, что он гуглил это) и протягивает коробку клубники в шоколаде от «Эдибл Эрренджментс». Мы съедаем по несколько штук, прежде чем забраться в постель, включить телевизор и повозиться в темноте. Это хорошо, правильно и легко. Но разве хорошее, правильное и легкое — это все, чего стоит желать? Достаточно ли этого? Калеб, как всегда, погружается в глубокий сон после оргазма; я касаюсь изгиба его плеча и позволяю теплому приливу нежности овладеть мной. Это приятно, но эта нежность немного пугает меня, поэтому я достаю телефон и захожу в аккаунт «Книги и кофе» — эта рутина, как ни странно, продолжает приносить мне некоторое спокойствие. Я хочу знать, как именно Розмари и Оливер отпраздновали свою любовь. Розмари ничего не опубликовала в профиле, но выложила историю в «Инстаграме» два часа назад. Нажимаю на нее и сталкиваюсь с максимально приближенной фотографией пиццы с грибами. Подпись: «Кажется, все пары Бруклина забронировали столик несколько недель назад, а мы решили попытать счастья в «Робертас», и спустя всего восемьдесят шесть минут нам наконец-то достался столик! Да здравствуют эти красавцы шампиньоны и шиитаке. Определенно стоило подождать:)» Игривость и спонтанность — вот что она хотела сказать. Я представляю, как она пишет пост — краснея и смущаясь, — делая вид, будто ей плевать на День святого Валентина, хотя для нее это на самом деле важно. На очереди профиль Оливера. Новый пост. Фотография улыбающейся Розмари с обнаженными вампирскими зубами, черные волосы собраны в безупречный пучок. Она сияет. Хотелось бы, чтобы это было не так, но это так. Подпись: «Лучший месяц в моей жизни, и причина тому — она. Такое ощущение, будто мы знаем друг друга уже много лет!» В темноте, без зрителей, я делаю вид, будто просовываю пальцы в горло. Этот жест, каким бы нелепым он ни был, успокаивает меня. Калеб никогда не написал бы что-то подобное. (А вдруг?) Я кладу телефон экраном вниз на прикроватную тумбочку и пытаюсь успокоить свой разум, отбросить все мысли, заснуть. * * * Проходят дни, протекают ночи, а я все еще слежу за новыми отношениями Розмари в «Инстаграме», дюйм за дюймом. Даже когда Калеб лежит рядом со мной, я наклоняю экран к себе и приглушаю подсветку, наблюдая за происходящим. По мере того как зима отступает и период Рыб наконец-то подходит к концу, посты Розмари и Оливера в «Инстаграме» все чаще демонстрируют связь, которая кажется подлинной и искренней. Они посещают малоизвестные музеи, художественные галереи и дальние городские парки; они уже съездили в Беркшир-Хилс и даже в Монреаль в выходные. На одной из фотографий рука Розмари лежит на плече девочки, судя по всему, младшей сестры Оливера. И она продолжает демонстрировать свои зубы, что раньше было редкостью. Должно быть, фотографировал Оливер. Это начинает походить на любовь, и я все еще завидую — несмотря на то, что новые отношения Розмари смягчают мою вину. Разве я не оказала ей услугу, забрав у нее Калеба и позволив обрести более глубокую связь с кем-то другим? Если Розмари узнает, кто я такая, я готова сказать: «Посмотри, как ты сейчас счастлива, я несу ответственность за это, я подарила тебе эту жизнь». Но меня задевает ее счастье. Я признаю это. Я чувствую обиду, облегчение, горечь и радость. Розмари должна была быть опустошена, так же опустошена, как была бы опустошена я, если б это случилось со мной. Она не должна была влюбиться — она должна была быть подавленной и одинокой. (Так почему же я все еще чувствую нелогичный всплеск дофамина каждый раз, когда вижу, как Розмари улыбается Оливеру, когда он снимает ее, как будто она настоящая подруга, которая, к моей радости, наконец-то обрела любовь, единожды обжегшись?) Но, если ее вновь обретенное счастье говорит о том, что Калеб больше не приз, за которым стоит гнаться, это аннулирует почти все, что я записала, во что верила, что чувствовала. Нет, Калеб теперь мой; разве это не значит, что мы имеем больше смысла, чем он и Розмари? Меня так и подмывает показать ему фотографии Розмари и Оливера и сказать: «Посмотри на них и посмотри на нас, вот как все должно быть». Возможно, мы с Калебом исчезнем из повествования Розмари. Возможно, ее история развернется, оставив нас позади. Эта идея меня не радует. Я хочу оставаться частью ее истории, пусть даже неосознанно, наши сюжетные арки обязаны быть переплетены. Я отказываюсь быть забытой. «Инстаграм» Оливера при более тщательном изучении свидетельствует о высокой частоте посещения баров и кафе на Метрополитен-авеню в Вильямсбурге. Будучи фрилансером, он относится к каждому из них как к офису, так что подстроить встречу не составляет труда. В редкий солнечный день в конце марта, после окончания смены, я вхожу в кафе, наполненное естественным светом. Папоротники в горшках свисают с потолка под окнами на крыше. Вооружившись записной книжкой и карандашом, сажусь за соседний столик, получая возможность полностью рассмотреть его неприметное лицо. Отмечаю, что его широкие, мускулистые плечи так не похожи на костлявые плечи Калеба. Я наблюдаю, как под тонким хлопком двигаются мышцы Оливера. Заказывая на кассе масала-кофе, я незаметно подглядываю за ним. Каждые несколько минут он громко выдыхает и щурится за ноутбуком. Из рюкзака у его ног выглядывает ремешок для фотоаппарата. Я не вижу экрана, но предполагаю, что он редактирует фотографии. После получаса работы бок о бок я роняю карандаш, надеясь, что тот покатится в сторону Оливера. Если он хороший человек, то подберет и вернет его. Да, так и есть. Я слежу за тем, чтобы во время обмена наши пальцы соприкоснулись. — О, спасибо! Я такая неуклюжая. — Ничего страшного. — Он не смотрит на меня. Я прочищаю горло, желая большего: — Вы, случайно, не знаете пароль от вайфая? Благодаря картонной табличке на кассе я уже знаю, что здесь его не раздают посетителям. Но я не могу придумать другого способа привлечь внимание Оливера. — У них нет вайфая, поэтому мне нравится здесь. — Он наконец-то поднимает на меня глаза. — Никаких отвлекающих факторов. Я спрашиваю, знаком ли он с этим районом. — Я только что переехала и отчаянно хочу узнать больше о местах по соседству. Не подскажете, куда лучше сходить? Оливер называет несколько заведений. — В «Слоушэр» больше мест, если нужно. И подают пунш. А если туда постоянно ходить, то получите бесплатный кофе. — Превосходно. Я постараюсь. А вы постоянный клиент? — Да. — Может, сходим туда прямо сейчас? Вы мне все покажете. — Так себе флирт, но мне все равно интересно, как он отреагирует: если Калеб влюбился в Розмари, а потом влюбился в меня, то, конечно, у нас с Розмари должны быть общие качества, и по этой логике Оливер может заинтересоваться мной. Он краснеет, глаза расширяются. — Кажется, мы неправильно поняли друг друга, я ничего такого не имел в виду, у меня есть девушка, так что… Воздух покидает мои легкие. — Я не это имела в виду, — настаиваю я, включая заднюю. — Но в любом случае вам пятерка с плюсом. Преданность выше среднего. Оливер натужно смеется: — Приятно слышать. В любом случае мне пора возвращаться к работе, но я все равно рекомендую «Слоушэр»! Не имея другого выбора, я беру сумку и ухожу, сжимая в руках масала-кофе и помахав на прощание несколькими свободными пальцами. Небольшой обмен репликами, но, кажется, Оливер заслуживает одобрения, он достоин ее, и его не так легко увести. Мой телефон жужжит — сообщение от Калеба. Просматриваю его, чтобы быстро напомнить себе, что мужчина, которого я люблю, со мной; почему меня все еще должна волновать верность Оливера? В сообщении Калеба есть ссылка на сайт с билетами. Подпись: «Не хочешь сходить? Начало в восемь». Калеб нуждается в концертах. Они раскрепощают его, позволяют ему проявить эмоции. Наши лучшие разговоры всегда происходят после выступления на бис. Я отвечаю: «Встретимся там!» * * * Концерт проходит в «Мюзик-холле» Вильямсбурга. Мы с Калебом приходим достаточно рано, чтобы увидеть, как концерт открывает женщина с ярко-розовыми волосами и акустической гитарой. После первой песни она обращается к зрителям: — Есть ли у кого-нибудь особые умения? Давайте не стесняйтесь — разве не каждый в Бруклине хотя бы притворяется, что у него есть какой-нибудь талант? После продолжительного молчания кто-то смелый, а может, просто бесцеремонный, кричит: «У меня!» — и певица приглашает его присоединиться к ней на сцене. После того как мужчина безупречно выполняет стойку на голове, переполненный зал разражается аплодисментами, и на сцену поднимается целая волна людей, чтобы продемонстрировать собственные навыки. Я замечаю в углу сцены двух мужчин, обнявшихся в тени. Понятно, что они противопоставляют это — намеренно или нет — показушности вокруг, но все же мне приходит в голову мысль, которая кажется более верной, чем большинство других, что искренняя и длительная близость — это тоже особое умение.