Поэтому я жажду узнать у отца, Бориса Распутина, когда он меня заберет? Мне кажется, пять лет приличный срок для наказания. Пять долгих лет. Я даже с ней переписываться не могу. До пятнадцати лет в этой школе запрещены переписки. А мне только тринадцать. Тут вообще много всего запрещено. И мальчики, которых отправляют сюда, вечно бунтуют, пытаясь сломать систему, которой уже двести лет. Часто пытаются и меня подзуживать, но я не ведусь. Мне привычна обстановка дисциплины, таким меня вырастили. До того как я узнал настоящего отца. Я кутаюсь в фирменную тонкую куртку школы и спускаюсь по лестнице во внутренний дворик. Колонны не позволяют продувать его ветром. Это видно по спокойному меху на пальто отца, который стоит у одной из них. До сих пор удивляюсь, как можно быть таким огромным. Я бы хотел таким стать. Огромным драконом для своей маленькой принцессы. — Ярослав, — скупо приветствует он, и я даже не успеваю поздороваться. — Сходи, накинь что-нибудь. Сходим прогуляться. Холодно сегодня. Ни приветствия, ни рукопожатия. Очевидно, я все еще никто для него. И тест ДНК это не изменил. Я киваю и убегаю за вещами. В нашей комнате не смотрю на пацанов, которые буквально вскакивают при моем появлении. Боятся они меня. А нападать могут только толпой. Вместе ведь на физическую подготовку ходим. Знают, что поодиночке задавлю. Я обуваю зимние ботинки, накидываю форменное пальто и сбегаю вниз, слыша в спину голос Ника Фогеля, которому я сегодня сломал нос: — Русский ублюдок. Мы все принадлежим к одной расовой категории, но меня не любят только потому, что мой отец русский. К ним здесь отношение такое себе. Будем честными. Совсем хреновое. Иначе не тусил бы я постоянно в карцере, чтобы ненароком не убить никого. Сломанный нос — результат моей несдержанности. — Ну, как ты тут? — спросил отец, когда мы вышли с территории школы. Она высилась замком над окрестностями, забитыми в основном деревушками и одним большим озером. Мне эти места нравились, в особенности зимой. Уж больно сказочным все казалось. Мире бы понравилось. Мы бы бегали по заснеженным дорожкам, кидались бы снежками и громко хохотали, выпуская пар изо рта. Хотя, впрочем, там в Сибири, где она сейчас живет, все то же самое. Может быть, поэтому я еще способен здесь находиться. Мысли о ней спасают. Я должен скоро ее увидеть. — Нормально. Кормят хорошо. Недавно возили нас на хоккейный матч местных команд. — Как учеба? Не отстаешь? Ты же младший в своем классе… Стоит ли говорить, что не возраст показатель ума? Обычно взрослых пугают такие выражения из уст подростка. А если я хочу, как можно быстрее отсюда выбраться, то нужно просто вести себя как простой тринадцатилетний мальчик, а не маленький робот. Хотя те, кто взял меня на воспитание в младенчестве, именно этого и добивались. Но Мира все изменила. Одна маленькая девочка, при взгляде на которую я впервые стал чувствовать. — Пока справляюсь. — Есть хочешь? — он останавливается возле мясного ресторанчика, в который мы ходили в прошлый его приезд. Здесь очень вкусный бифштекс, а после ваты, которой нас кормят, настоящий кусок мяса был бы блаженством. — Да, было бы здорово. Надеюсь, за полгода вкус мяса не стал хуже, — сам не знаю, зачем я упомянул то, когда он приезжал последний раз. Наверное, от обиды. Глупой, не по возрасту детской. Но других родители навещают раз в месяц. А я, получается, не особо-то и нужен. Хотя за пять лет мог бы привыкнуть. — Как Мира? — жадно спрашиваю я, как только нам подали меню. Глава 2 Глава 2. Я не видел ее так долго и каждый раз просил рассказать в подробностях, чем она занимается, чему научилась. Думает ли обо мне? Хотя за такой срок актуальнее — помнит ли? — Мира прекрасно. Занимается спортом, учится. — А ей можно? Спортом-то? — она же маленькая, как фея. Хрупкая. Надави и сломаешь. До сих пор помню, как удивился, когда ее увидел, такую крошку, что сломать боишься. Не зря ее мать Нина оберегала, как кошка оберегает только что родившихся котят. Не зря она с самого начала мне не доверяла. Я ведь в их дом пришел с одной целью. Выкрасть Миру, чтобы с ее помощью враги отца шантажировали его и отобрали завод, которым тот владеет. Именно для этого меня растили. Как и многих таких, как я. Чтобы ловить таких вот магнатов, как мой отец. Кто же знал, что роль сына, которую мне дали, станет настоящей? Кто знал, что я смогу обрести семью? Но пока я здесь. Жду, когда смогу вернуться. Жду, когда отец простит. — Можно. В щадящем режиме, — отец сделал заказ, а я в уме начал перебирать всевозможные варианты того, чем бы она могла заниматься. Танцами? Волейболом? Плаваньем? — Закажи, что хочешь. Я быстро попросил принести бифштекс с картошкой и салатом и снова принялся думать о видах спорта. Ну, точно не прыжки в воду. И точно не боевые виды спорта. — Мира занимается фигурным катанием. — Нет, — картинка того, как Мира падает на лед и ломает шею, буквально ослепляет. — Ты же не позволишь! — Она уже четыре года занимается. Весьма успешно, хотя, скорее всего, тренер просто хочет больше денег и врет о ее способностях. — Где они сейчас живут? В прошлый раз, я помню, ты говорил, что уговариваешь их вернуться в Усть-Горск? — именно там был комбинат отца, которым, по его словам, однажды мне предстоит управлять. Я не против, мне там понравилось. Это не просто предприятие, это целый город, в котором своя жизнь. И сейчас там король Распутин Борис Александрович. Мой отец. Как оказалось. — Еще в Новосибирске. Но я работаю над тем, чтобы они вернулись домой. Сейчас строю ледовый дворец в нашем городе. Думаю, за полгода — год закончим. Лучше расскажи, какие предметы тебе лучше всего даются. — Все. Но больше всего нравится основы управления бизнесом и экономика, — на самом деле программирование. Но я буду говорить то, что отец хочет услышать. — Это хорошо. Бизнес — это хорошо, хотя умение уйти от налогов лучше, — чуть посмеивается он, и я подхватываю. Наверное, это инстинкт. Делать все, чтобы отец начал доверять мне. Но я знаю, что для этого должен пройти не один год. Но я подожду. Я довольно терпеливый. А иначе не смог бы торчать в этом забытом Богом месте так долго. Все из-за нее. — Как с остальными пацанами? Находишь общий язык? Странно. В прошлый раз он не спрашивал ничего личного. А сейчас словно выведывал что-то. Не увидь я анализы, что он мой настоящий отец, мог бы подумать, что он пытается меня проверять. От меня избавиться. — Не совсем. Основная масса регулярно бунтует, пытается облегчить жизнь. — А ты к такому привык. Я знаю. Мира просила тебе передать, — достает отец большой розовый конверт, и я онемевшими руками его забираю. Смотрю какое-то время и убираю к себе на колени. — Не откроешь? Она там это письмо выводила несколько часов. — Она еще помнит меня? Ей было пять, когда меня сюда отправили. И глупо думать, что пятилетний ребенок оставит в памяти новоявленного брата. Что бы мы с ней при этом ни пережили. — Помнит, конечно. Постоянно жужжит, спрашивает, когда вернешься и убьешь всех чудовищ.