— Дурацкая же у тебя шляпка, — встретил меня на пороге с утра пораньше Мартин, внезапно оказавшийся рядом Джонатаном. — А ты почему не на учёбе? — поинтересовалась я, отдавая швейцару ту самую шляпу, которая еще вчера так мило сидела на головке Тэмми и, если исходить из субъективного мнения Мартина, совершенно не шла мне. — Рик отправился в Лондон, чтобы встретиться с улетающими завтра в Нью-Йорк родителями, так что сегодня у меня выходной, — бойко объяснил ситуацию Мартин. — Сегодня будет тяжелый день, — искренне призналась я, запрокинув голову и поправив на своем плече небольшую сумочку на длинном ремешке. — Это я тебе обещаю, — коварно ухмыльнулся мальчишка. * * * — Ай! — выйдя на террасу, воскликнула я, ударившись мизинцем о край двери. — Больно? — поинтересовался Мартин. — Нет, — прошипела я. — Жаль, — пожал плечами мальчишка, после чего, сидя за садовым столиком, спокойно продолжил рисовать что-то в своем блокноте. Я давно заметила, что мальчик любит рисовать, правда никогда не интересовалась, что именно он изображает в своем потрепанном блокноте. — У меня снова эти надоедливые точки перед глазами! Всё-таки мне стоит меньше смотреть на тебя, чтобы не лишиться зрения до своего восемнадцатилетия. Тупица, а ты знала, что ворон — это самая умная птица. — Разве не сова? — Нет, сова — это всего лишь символ мудрости. — Нет, не знала, — хмыкнув, призналась я, потирая пострадавший мизинец на ноге. — Не удивительно. Скажи, каково это — знать, что ворона умнее тебя? — Перестань язвить. — Так и знал. Ты так и останешься совой, в то время как Роланд всегда будет вороном. Я не обратила внимания на слова Мартина, а он вдруг нахмурился и взял в руки черный карандаш. Во вторник Рик вернулся, и мне не пришлось выслушивать с утра пораньше колкости по поводу своей нелепой шляпы, которую я снова решила одеть. В конце концов, в моем гардеробе было не так уж и много обновок, чтобы отказываться от такой роскоши, как ношение шляпы Саманты. Я заранее приготовила обед, учтя пожелание Мартина, который отказался есть сегодня первое, отдав предпочтение картофелю. Поэтому уже в половину двенадцатого я отправилась во внутренний дворик, который обожала даже больше, чем здешние круассаны, выпечкой которых занимался личный пекарь Олдриджей. Рик отказался сегодня обедать с нами, так как хотел успеть закончить до вечера какие-то мелочи по собственному проекту, поэтому я попросила его позвать меня, когда он закончит занятия с Мартином. День тек, словно солнечный елей — медленно и завораживающе. Сладостно потянувшись, я откинулась на деревянный шезлонг, застеленный мягким матрасом, и взяла в руки очередной глянцевый журнал о высокой моде, которую я каждый раз искренне пыталась понять, но всё никак не могла сдержать улыбку, глядя на весь этот ужас. Этой ночью Элис, из-за сильных коликов в животе, почти до утра проплакала за моей стеной, пока мама с Тэмми пытались напоить её горьким отваром, не разбудив при этом остальных обитателей дома. Я забрала Дина к себе в постель, чтобы он смог выспаться, и он, в отличие от меня, прекрасно справился с поставленной перед ним задачей, отключившись почти сразу после попадания на мою подушку, после чего всю ночь сопел своим детским носом в моё левое ухо. В итоге, я совершенно не выспалась. Вскоре бороться с утренней дремой стало совсем невыносимо и я, отложив глянцевый журнал на стол и опустив спинку шезлонга на три уровня ниже, закрыла глаза, подставляя своё лицо майскому солнышку. Я определенно заснула и совершенно точно не хотела просыпаться. И всё-таки, осознание того, что мне необходимо принять у Рика вахту над Мартином, заставило меня постепенно вырывать своё подсознание из сладостного сна. Как только я открыла глаза, меня сразу же ослепило солнце, но я смогла увидеть, что Рик сидит в шезлонге справа от меня и читает тот самый журнал, который я небрежно откинула на стол. — Рик, сколько время? — закрыв лицо ладонями, поинтересовалась я. — Ммм… — послышался задумчивое мычание, после чего я услышала взмах руки — смотрит на наручные часы. — Половина второго. — Сколько?! — воскликнула я, резко сев на пятую точку и только после этого увидев, что рядом со мной сидит вовсе не Рик, а Роланд. — Я случайно вздремнула, просто была бессонная ночь — племянница заболела… Но я приготовила обед… — начала оправдываться я, пытаясь избежать речи Олдриджа о том, что он «платит мне вовсе не за то, чтобы я спала на рабочем месте». — Всё в порядке, — невозмутимо ответил Роланд, словно всё и вправду было в порядке. — Вы разбили телефон? — вдруг поинтересовался он. Я посмотрела на лежащий на столе телефон и вспомнила, как в самом начале своей блестящей карьеры няни в этом доме, разбила дисплей своего раритетного телефона, а заодно и ушибла бедро, растянувшись на садовом булыжнике. — Оу, это произошло уже давно. Ничего страшного, — ответила я и тут же убрала со стола свою разбитую игрушку, почувствовав себя нищенкой, которая не смогла купить себе новый телефон, не смотря на высокую заработную плату и компенсацию от стриптизерши. Олдридж внимательно посмотрел на меня и я, в очередной раз, почувствовала себя идиоткой, запихивающей треснувший телефон в карман джинсов, чтобы убрать его из холодного поля зрения аристократа. — Я вот о чем хотел поговорить… Гхм… — Олдридж внезапно запнулся, что было абсолютно ему не свойственно, и, отложив журнал на стол, он словно спросил меня совершенно не о том, о чем изначально хотел узнать. — У Вас ведь двое племянников? — Да, — непонимающе захлопала ресницами я и, вовремя осознав, как глупо выгляжу спросонья, постаралась как можно более четко добавить. — Дин и Элис. Двойняшки. — Сколько им лет? Общение с Роландом напоминало мне недавно сыгранную с ним партию в шахматы: он точно и четко задавал мне интересующие его вопросы — я же запиналась, прежде чем дать ему хоть какой-нибудь достойный ответ. — Им пять. В августе будет шесть. — Они ходят в детский сад? — скрестив руки на груди, продолжал допрос Олдридж. — Да, — ответила я, всё еще не в силах уловить смысловой нагрузки нашего диалога. — Но сегодня они остались дома, так как Элис заболела коликами живота… — я замолчала, встретившись с серыми глазами Роланда, серьезно смотрящими прямо внутрь меня, и сразу же поняла, что определенно туплю. — А у Доротеи есть двенадцатилетний внук, — невозмутимо продолжал он. — Я подумал о том, что Вы могли бы иногда приводить сюда своих племянников, а Доротея внука, чтобы Мартину не было скучно. Мне кажется, что, не смотря на наши выходные вылазки в Лондон, ему не хватает общения с детьми. — Да, конечно, я с Вами согласна. Я смогу их иногда приводить, — захлопала ресницами я, явно не выдерживая его прямого взгляда. Глава 26 — Даже не знаю, — протянула мама, намазывая на тост тонкий слой масла. — Дорогой, как ты считаешь, это хорошая идея? — А почему бы и нет? — отозвался отец, который всё еще по привычке вставал пораньше, чтобы позавтракать, как рабочий человек. — Ничего плохого в этом не вижу. Они ведь дети, что может произойти? — Дерек, я тебя умоляю, — начала мама, очевидно уличившая отца в безответственности. — Вот именно, они — дети. Произойти может всё что угодно. Вдруг они в том особняке разобьют одну из дорогостоящих ваз? Дин на это мастер. Правда, Дин? — поинтересовалась мама, обращаясь к внезапно заулыбавшемуся мальчику. — Но ведь с ними будет Глория, — пожал плечами дедушка. — Ах, да. С ними еще будет и Глория, — будто вспомнив о какой-то внезапной опасности, театрально вздохнул отец. — Так, всё, решено, — не выдержала напряжения я и надкусила свой тост. — Я обещала Олдриджу, что приведу племянников, значит, я их приведу. Сегодня Доротея возьмет с собой своего внука, а завтра я приведу двойняшек. — Если ты в том доме разобьешь хотя бы одну вазу, нам придется продать твою тетю Сэм на органы, — серьезно констатировала мама, обратившись конкретно к Дину. — А почему сразу меня?! Доротея Аддингтон По обыкновению, в три часа дня я собиралась выходить на работу. К счастью, на прошлой неделе Генри выписали из больницы, и он без последствий перенес второй по счету микроинфаркт. После тридцати четырех лет в браке, мы буквально приросли друг к другу и теперь невероятно боялись столкнуться в старости именно с одиночеством. Ребекка, чтобы навестить отца, приехала всего лишь на одни сутки, после чего сразу же отправилась к своему благоверному. После того, как три года назад она по залёту вышла замуж за Фрэнка — бывшего гомосексуала, она стала параноидально переживать не только за то, что её вторую половину может увести другая идиотка, но и за то, что он заведет себе любовника. После того, как Генри узнал, что его дочь выходит замуж за бывшего гея, который чудесным образом сменил ориентацию сразу после знакомства с Ребеккой, его и без того не самые светлые отношения с дочерью испортились окончательно. Как говорит Генри, не бывает бывших гомосексуалистов, бывают лишь временно отстраненные. Я не уверена в этом утверждении, но склонна согласиться с мужем. Иногда я жалею, что мы завели всего одного ребенка, но порой мне кажется, что второго мы бы просто не выдержали. Начиная с подросткового возраста, Ребекка становилась всё более неуправляемой. Она пропадала до утра, ночуя у незнакомых людей, курила травку, а когда ей исполнилось восемнадцать, своевольно уехала в Манчестер, откуда созванивалась с нами всего один раз в квартал. Нельзя сказать, что мы были плохими родителями, но, из-за утомляющей работы, мы вплоть до десятилетнего возраста практически не видели свою дочь, пытаясь наверстать упущенные будни со своим чадом во время совместных выходных, что у нас зачастую не всегда удавалось. В итоге, на свой двадцать второй день рождения, Ребекка заявилась к нам с ребенком на руках. Так мы узнали, что ровно полгода назад стали дедушкой и бабушкой. Она рассказала, что забеременела от какого-то норвежского туриста по имени Бьорн, с которым она познакомилась в кафе-баре, в котором работала уже больше двух лет. Больше про отца ребенка она ничего не знала — только имя и национальность. Дочь сообщила нам, что мальчик родился абсолютно здоровым, весом в три килограмма четыреста грамм, и что зовут его Леонард. На следующее утро мы нашли на кухонном столе основные документы на мальчика, включая бумагу о передаче опеки над ребенком, подписанную Ребеккой на наши имена. Сам же ребенок тихо спал в льняном свертке на диване. Через девять лет Ребекка познакомилась с геем Фрэнком, который был на двенадцать лет старше нее, и успешно сделала из него «натурала». Когда она сообщила нам о том, что снова беременна, я всерьез испугалась того, что она снова бросит очередного своего ребенка нам на руки, но оказалось, что Фрэнк согласился на ней жениться. И теперь они, в своем Эдинбурге, живут втроем — Фрэнк, Ребекка и трехлетняя Ванесса — совершенно не интересуясь нашей жизнью. Четыре года назад, когда Лео было всего восемь лет, он потерял своё левое предплечье в автокатастрофе. Ребекка даже не соизволила приехать, решив, что перевода в тысячу долларов на наш счет и пары телефонных звонков будет вполне достаточно. Если бы не Генри, я бы не выжила в тот страшный период своей жизни. Я до сих пор виню себя за то, что разрешила внуку поехать к однокласснику на том злосчастном такси, угодившему под колеса несущегося грузовика. Если честно, мне порой кажется, что от этого несчастного случая, я была потрясена намного больше, чем сам Лео. Он всегда был не по годам мужественным мальчиком — скорее всего, передались норвежские корни отца. Уже через пару месяцев после случившегося, он на равных играл со своими сверстниками в футбол и после даже стал лучшим нападающим года, не смотря на протез вместо левого предплечья. С протезом же нам пришлось откровенно нелегко. С ростом ребенка до сих пор необходимо иногда обновлять утраченное предплечье, меняя протез на более подходящий размер — всё это стоит денег. По состоянию здоровья, Генри ушел на преждевременную пенсию в пятьдесят восемь лет и уже три месяца как был занят строганием табуреток, которые в этом году принесли неплохую прибыль на сельскохозяйственной ярмарке. Я же, лишившись работы в библиотеке из-за молодого и невероятно наглого ревизора, по счастливой случайности смогла найти себе новую работу в доме Роланда Олдриджа, пройдя первое же для себя собеседование. Причем молодой человек хотел платить такой старухе как я двадцать фунтов в час! Я была многим обязана этому парню и, естественно, когда Роланд предложил познакомить Лео с Мартином, я согласилась безо всяких колебаний. Тем более я была уверена в том, что наш благоразумный Леонард положительно повлияет на вспыльчивую натуру Мартина. * * * Двенадцатилетний внук Доротеи оказался настоящим маленьким мужчиной. Заработав на Мартине достаточно убедительный опыт общения с мальчишками, я не исключала того варианта, что Лео может оказаться подобием младшего Олдриджа, однако он был полной его противоположностью. Леонард был вежлив, учтив и сдержан. Чуть позже выяснилось, что у мальчика вместо левого предплечья установлен протез. Сначала Мартин не хотел идти на контакт с серьезным Лео, предпочитая сидеть за столом на террасе и что-то рисовать в своем блокноте, но когда Лео сообщил мне, что у него вместо руки протез, у рядом сидящего Мартина моментально округлились глаза. — А ты можешь словить левой рукой бейсбольный мяч? — вдруг заинтересованно спросил Мартин. — Запросто! — серьезно и одновременно торжественно сообщил Лео. Уже спустя десять минут они играли в бейсбол на двоих. Глядя на Леонардо, я непроизвольно задумалась о том, каким же мужеством нужно обладать в двенадцать лет, чтобы свое увечье превратить в уникальную силу. А я переживаю по поводу лишних ста граммов на весах и изредка появляющихся мешков под глазами — даже стыдно!