В апреле сорок третьего были созданы три совершенно независимые друг от друга спецслужбы, носившие это гордое название. Причина была в том, что за два предыдущих года войны Особые отделы армии и флота, входящие в состав НКВД, не смогли нанести сокрушительный удар врагу на невидимом фронте. В НКВД появился свой Смерш, в основном выполнявший те же задачи, что и расформированные Особые отделы – недопущение проникновения агентуры вражеских спецслужб в части и соединения войск НКВД, помощь командованию в поддержании боеготовности, ну и вскрытие преступлений, совершаемых военнослужащими войск НКВД. Хотя в наши части и был очень строгий отбор, но, как говорится, в семье не без урода, тем более на войне. А вот в самостоятельном Наркомате Военно-морского флота и в Наркомате обороны Смерш хотя и величались контрразведкой, но фактически были специализированными разведывательно-контрразведывательными службами. Причем ни в коем случае не подменяя ни органы госбезопасности, ни военную разведку. Кое-кто тогда даже из числа старших офицеров и генералов не сразу это понял. Хотя все, как и все гениальное, оказалось просто. Военная разведка собирает информацию о войсках противника, его силах и средствах, а если получится, то и о его замыслах. Наше разведывательно-диверсионное управление НКВД занималось в немецких, румынских, финских и прочих тылах в основном своей работой. Уничтожение стратегически важных объектов, диверсии на железнодорожных и шоссейных путях и организация партизанского движения. А вот флотский и армейский Смерш были созданы для работы по спецслужбам противника. Причем если в своем тылу это по-прежнему была агентурно-оперативная работа в частях Красной армии, оперативно-розыскные мероприятия и радиоконтрразведка, то не менее интенсивно смершевцы начали действовать во вражеских тылах. Для этого при каждом фронтовом управлении имелся батальон, а при армейском управлении рота. Бойцы этих частей не только занимались разведывательно-поисковыми действиями в своем тылу, но и активно работали за линией фронта. Там диверсионно-штурмовые группы возникшего, как черт из табакерки, Смерша захватывали картотеки разведшкол абвера с данными вражеских агентов и вывозили на Большую землю захваченных сотрудников немецких и прочих спецслужб. Вражеская разведка начала тогда пробуксовывать, все больше и больше работая вхолостую. А в разведшколах абвера и «Цеппелина» [53] появились преподаватели и технический персонал, имеющий офицерские звания в контрразведке «Смерш». Кроме этого весной 1943 года именно Смерш, а не военная разведка добыл данные о подготовке немцами удара на Курской дуге. Причем в зафронтовой работе подчиненные Виктора Семеновича Абакумова работали намного результативнее своих флотских коллег из ведомства генерал-лейтенанта береговой службы Гладкова [54]. Для Абакумова это стало пиком личной славы, он сумел создать и грамотно руководить спецслужбой, составившей достойную конкуренцию НКВД и военной разведке. К тому же, поскольку Наркомом обороны был сам товарищ Сталин, Виктор Семенович оказался его заместителем! То есть он сразу стал на равных, а порой и выше своего недавнего начальника – Лаврентия Берии. И хотя стараниями Виктора Семеновича Абакумова и его команды Смерш стал самой результативной спецслужбой в мировой истории, у него появилось много завистников и недоброжелателей. Как в наркомате госбезопасности, так и в Разведывательном управлении Генштаба, позже более известном как ГРУ. И Виктор Семенович зачастую сам рубил сплеча, как говорится, подливая масла в огонь. Особую нишу в работе советских контрразведчиков занимали радиоигры, выполняющие задачи по систематической передаче врагу как оперативно-тактической, так и стратегической военной дезинформации. Но если до весны 1943 года все радиоигры были в ведении НКВД, то позже по требованию Абакумова они из Управления Судоплатова были переданы Смершу. Этим шагом Виктор Семенович испортил личные отношения с генералом Судоплатовым и его начальством. К сожалению, только враждой между генералами дело не ограничилось. Как говорится, паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Когда уже после войны генерал Абакумов стал министром госбезопасности, то на все ключевые должности в министерстве назначались бывшие смершевцы. Об этом мне рассказывал Саня Пинкевич, пришедший в контрразведку после тяжелого ранения на Западной Украине. На выходцев из НКВД в это время в госбезопасности посматривали косо. И что было для нас всех самым горьким ударом – это подписанный в сорок шестом году министром Абакумовым приказ о расформировании нашей особой бригады. Мы же все для него были люди Берии и Судоплатова… Повторив про себя последнюю фразу, я с горечью усмехнулся. Вечный риторический вопрос – почему русские люди не могут между собой договориться? Даже такие достойные и умные люди, как Судоплатов, Берия и Абакумов. А наши враги всегда весьма умело этим пользуются. Генерал Абакумов, насколько я знаю, был снят с министерской должности два года назад и арестован. Его обвинили в нарушении социалистической законности. Как оно там было, я, естественно, знать не могу – не мой это уровень. Но вот то, что люди из управления генерала Судоплатова за него и не подумали вступаться, это я хорошо знаю. А могли бы замолвить словечко, напомнив о его боевых заслугах. Эх, если бы да кабы… Сначала наш невидимый враг устранил команду Абакумова, а теперь пришла наша очередь. Проанализировав все известные мне факты, я пришел к выводу, что мы не знаем, кто истинный заказчик военного переворота. Кто же так грамотно сейчас координирует действия недовольных военных, генералов госбезопасности, вроде Серова и части партийной верхушки во главе с Хрущевым? Тогда, сто пятьдесят лет назад, перед убийством Павла Первого, за военными стояла английская резидентура… – Подследственный, встать! Выходи на прогулку! – оборвал мои мысли голос надзирателя. Уже второй день меня начали выводить на получасовую прогулку на тюремном дворе. Как говорится, нет худа без добра, все же это лучше ночных допросов со «стоянками». Так прошло еще три дня, наступила суббота, и меня повели в тюремную баню. Конвоир был один, и его лицо мне показалось смутно знакомым. Потом меня словно молния пронзила – ведь это Андрей, земляк Сани Пинкевича, служивший в нашей бригаде. Поняв по выражению моего лица, что я его вспомнил, старшина чуть улыбнулся и приложил палец к губам. Мы вышли в тюремной двор, пересекли его и вошли в одноэтажное здание тюремной прачечной и бани, где я увидел заключенных, перетаскивающих какие-то мешки. Это были те, кто здесь, в хозяйственной обслуге, отбывает срок. Когда мы вошли в раздевалку, где, кроме нас, никого не было, Андрей нарочито громко скомандовал: – Заключенный, раздевайтесь! Новое нательное белье получите после помывки. – После этого он плотно закрыл дверь, ведущую в коридор. – Слушай меня внимательно, Витя, – зашептал мне в ухо Андрей. – Берию Лаврентия Павловича и его охрану, когда он подъезжал на своей машине к дому, расстреляли из двух бронетранспортеров! Это было, когда еще войска в Москву ввели… Потом Серго Берию арестовали… Вроде бы вместе с семьей, – подумав, добавил Андрей и, переведя дух, зашептал снова: – Уже потом, через несколько дней, арестовали генерала Судоплатова. Его сначала во внутренней тюрьме в подвале Лубянки держали, а недавно в Бутырку перевели. Знаю, что он в одиночке сидит и его допрашивают Генеральный прокурор Руденко и полковник Цареградский из военной прокуратуры. Еще знаю, что все руководство вашего девятого отдела под следствием… Но тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло… Ты для них человек маленький, поэтому про тебя пока забыли, – Андрей оглянулся, посмотрев на дверь. – Поэтому Саня переговорил кое с кем в своем управлении… В общем, тебя должны будут передать тому следователю, кто ведет следствие по делу одного изменника Родины… – При чем здесь я и изменники Родины? – перебил я Андрея. – Не перебивай, – недовольно посмотрел он на меня. – Этот следователь нормальный парень, Саня ему про тебя все объяснил… В общем, так, соглашаешься на сотрудничество со следствием, и тогда следователь сумеет сделать так, что твою семью оставят в покое. Понял? – требовательно посмотрел на меня Андрей. – Не зря же мы целую спецоперацию провернули, чтобы тебя, как важного подследственного, одного в баню привести. – Угу, понял, – буркнул я, хотя, если честно, мне было мало что понятно. – Тогда давай в баню, – махнул рукою Андрей. Тюремная баня оказалась довольно сносной для такого рода заведений. В помывочной было тепло, через зарешеченные окна проникал солнечный свет, а из кранов лилась как холодная, так и горячая вода. На помывочной полке лежал кусок хозяйственного мыла и грубая мочалка из лыка, тут же стояли тазики. Я долго, с наслаждением стирал с себя намыленной мочалкой тюремную грязь, чередуя это обливаниями холодной водой. Андрей меня не поторапливал, пока я сам не решил, что пора, как говорится, и честь знать. Андрей ждал меня в раздевалке. Пока я вытирался и одевался, он все так же тихо рассказал о себе. – Осенью сорок третьего в госпитале, где мы с тобой и Сашкой вместе лежали, меня после тяжелого ранения признали ограниченно годным. В немецкий тыл я уже больше не летал, и на фронте тоже побывать не пришлось… В общем, служил я в нашей бригаде, в роте десантного обеспечения, парашюты укладывал. После окончания войны остался на сверхсрочную службу. Мне возвращаться-то некуда было, – криво усмехнулся Андрей. – Нашу деревню вместе с людьми хохлы из карательного батальона сожгли, – при этих словах лицо старшины дернулось. – Ну, ты это знаешь, – продолжил он, подбирая слова. – Когда в сорок шестом нас расформировали, я на Лубянку в комендантскую службу перевелся. Тут спасибо Павлу Анатольевичу, душевный он человек, наш генерал Судоплатов. Кроме того, он помог мне получить комнату в коммуналке. У меня жена уже была с ребенком. А она моя землячка, из эвакуированных. Тоже, как у меня, ни кола ни двора и вся родня на войне погибла, – пояснил Андрей, поглядывая на дверь. – А тут Саня после бандеровщины приехал и начал почти рядом служить. В общем, он меня еще и учиться заставил, – улыбнулся Андрей. – Сначала я вечернюю десятилетку окончил, потом в юридический институт Саня помог поступить. Две недели назад я его окончил и диплом получил. Со дня на день должен прийти приказ о присвоении офицерского звания. Вот такие пироги, Витя, – Андрей внимательно посмотрел на меня. – В общем, в будущем чем смогу – помогу, как говорится. Омсбоновцы своих не бросают, – он многозначительно посмотрел на меня. – Спасибо тебе, Андрей, – только и смог произнести я в ответ. Хотя хотелось многое сказать и как-то в будущем отблагодарить этих людей. Ведь Саня Пинкевич не побоялся помогать мне, нынешнему без пяти минут государственному преступнику, да и Андрей… Я понял, что они помогут не только мне, но и Айжан с Машей. По моей щеке предательски потекла горячая мокрая капля. Взглянув мне в лицо, Андрей все понял и, положив руку мне на плечо, тихо сказал: – Пошли, Витя. Пора. Минут через двадцать других подследственных на помывку поведут. В ту ночь я спал как убитый, без всяких сновидений и ночных кошмаров. Воскресный день тоже прошел ровно. Я намеренно гнал от себя любые мысли и, чтобы отключить голову, вышагивая по камере, я вслух начал читать стихи. Я многое помнил из поэмы «Василий Теркин» Твардовского, потом читал стихи Симонова. А когда прочитал «Жди меня», открылось окошко в двери, и голос надзирателя смущенно произнес: – Извините, а можно это стихотворение еще раз прочесть? Глава 3 Сотрудничество со следствием – Здравствуйте, Виктор Васильевич. Меня зовут Андрей Петрович Девятаев, я из второго управления Третьего главка [55]. Ваше дело теперь вести буду я, – пытливо посмотрел на меня плотный русоволосый морской офицер с погонами капитана третьего ранга. У него было хорошее открытое лицо, голубые глаза и рыжая щеточка усов. Он стоял возле окна все в том же кабинете, где меня допрашивали ранее. За рабочим столом все так же сидела уже знакомая мне девушка-лейтенант и, не отрываясь, что-то писала. Я недоуменно пожал плечами: мол, какое отношение к моему делу может иметь военная контрразведка? Разве что решили еще объявить меня иностранным шпионом? Ну так черт с вами, в работе на японскую разведку я уже один раз признался… – Да вы присаживайтесь, разговор у нас будет долгим. Виктор Васильевич, никто не собирается мучить вас и требовать признания в том, что вы агент швейцарской морской разведки, – слегка улыбнулся Девятаев, словно прочитав мои мысли. – Дело серьезное, и нам действительно нужна ваша помощь, на которую надеюсь не только я, но и ваши близкие, – офицер многозначительно посмотрел на меня. Лейтенант, перестав писать, тоже посмотрела на меня, неуловимым движением кокетливо поправив прическу. – В октябре прошлого года в Туле сотрудниками местного управления МГБ был арестован Борис Николаевич Ильинский, – неспешно заговорил следователь, начав расхаживать по кабинету. – В прошлом Борис Ильинский офицер советского Военно-морского флота. Если быть точнее – сотрудник разведотдела штаба Черноморского флота, был начальником информационного отделения. Капитан-лейтенант Ильинский был на хорошем счету у начальства, бодро шел вверх по карьерной лестнице. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. – Капитан третьего ранга остановился, многозначительно посмотрев мне в глаза, а потом продолжил: – Второго июля сорок второго года, после падения Севастополя, не успевший эвакуироваться Ильинский попадает в плен. Там наши с вами коллеги из абвера быстро ломают Бориса Николаевича. После получения информации от Ильинского в румынской армии была проведена смена техники шифрования, сокращен оперативный радиообмен. Естественно, что в самый разгар Сталинградской битвы и сражения за Кавказ наша радиоразведка утратила возможность получения ценнейшей информации. Ну а дальше понимаете: если коготок завяз – то всей птичке пропасть… Уже через неделю после первого допроса Борис Ильинский был официально завербован зондерфюрером [56] немецкого морского разведоргана Николаем Келлерманом. Далее, до весны сорок пятого, плодотворная служба в абвере. Там Борис Николаевич тоже был на хорошем счету, – зло усмехнулся следователь. – Был награжден Железным крестом второго класса, получил чин майора… Словом, мог бы далеко пойти, если бы немцы войну не проиграли… Капитан третьего ранга остановился, обдумывая дальнейшие фразы, потом снова заходил и продолжил. – Разумеется, что за все свои деяния третьего марта сего года Военный трибунал Московского военного округа приговорил Ильинского к высшей мере наказания. Он, естественно, подал жалобу, сетуя на чересчур суровый приговор, – опять усмехнулся следователь. – Его следственным делом сейчас я и занимаюсь, понятно, Виктор Васильевич? – капитан третьего ранга посмотрел мне в лицо. – Честно говоря, не совсем, – пожал я плечами. – Какое отношение я могу иметь к этому Ильинскому? – К нему самому не имеете, здесь я с вами согласен, а вот с последствиями его деяний вы сталкивались два раза, – веско произнес следователь. – Первый раз это было летом сорок четвертого года. Ваша разведгруппа тогда должна была высадиться на румынское побережье, где вас ждала засада. Вспомнили? Я молча кивнул. – Тогда погиб наш разведчик при попытке его ареста немцами. Но абверовцам удалось взять его радиста с радиостанцией и шифрами. Вот немцы и начали радиоигру через перевербованного радиста. Правда, ваша группа своим лихим абордажем спутала им все карты, – улыбнулся следователь и пояснил: – Виктор Васильевич, я не только изучил ваше личное дело, но и лично представляю, что произошло. До весны сорок третьего сам был командиром сторожевого катера… Есть все основания предполагать, что здесь без Ильинского тоже не обошлось. В это время он работал против нашего Черноморского флота. Ну да ладно, это дело прошлое, тут все ясно… А вот начало октября пятидесятого года помните? Я сейчас говорю про штурмовку американской авиацией нашего аэродрома. Так вот, есть все основания предполагать, что к разведывательному обеспечению этой операции имеет самое прямое отношение все тот же Ильинский… Да, да, Виктор Васильевич, вы не ослышались. Именно к налету американской авиации на аэродром советской морской авиации Сухая Речка, произошедшему три года назад, имеет самое прямое отношение наш незабвенный Борис Николаевич Ильинский. Наш пострел везде поспел, – хмуро усмехнулся капитан третьего ранга. – В связи с нападением американцев на аэродром морской авиации вынесенный приговор в отношении этого изменника Родины еще не приведен в исполнение, а его следственное дело передано именно нам для дорасследования. Я сейчас говорю о морском управлении военной контрразведки, – пояснил следователь. – Так вот, по не так давно полученной информации, мы предполагаем, что здесь сработала спящая агентура, заброшенная в конце Великой Отечественной на длительное оседание. Знаете, наверное, что в войну около десяти процентов сотрудников абвера сотрудничало с американцами и англичанами. Даже сам глава этого ведомства адмирал Канарис вел свою хитрую игру с англичанами. За что, собственно, и поплатился, – усмехнулся каптриранг. – После неудавшегося покушения на Гитлера он был арестован и заключен в концлагерь Флоссенбург, где и был казнен весной сорок пятого года. Да, тогда наше ведомство их переиграло, Гитлера им убить не удалось. Я имею в виду зафронтовых разведчиков Смерша. Как нашего, морского, так и абакумовского. Бросив взгляд на мой более чем озадаченный вид, следователь улыбнулся и произнес: – Я поясню свои слова, Виктор Васильевич. Приготовьтесь слушать. Расскажу вам о том, чего нет в этом следственном деле, – следователь ткнул пальцем в лежащую на столе пухлую папку. – Но, не зная всего этого, вам будет непонятна деятельность майора абвера Ильинского где-то с весны сорок четвертого года. Начну свой рассказ издалека, хотя вам, как кадровому офицеру разведки, и так должно быть все понятно, – на этих словах капитан третьего ранга замялся, – за исключением некоторых деталей, о которых вы знать не могли. Как я уже говорил, в германских вооруженных силах всегда был большой процент генералов и старших офицеров, симпатизировавших Великобритании. На Гитлера с его национал-социалистическими бреднями они смотрели как на опасного идиота, которого надо побыстрее устранить. Кстати, поэтому после прихода нацистов к власти они начали создавать войска СС как военную силу, способную противостоять вермахту. Собственно говоря, эту задачу они и выполнили летом сорок четвертого года, разгромив заговорщиков и блокировав верные им воинские части. Но вернемся к Великобритании, точнее к деятельности ее разведки, – следователь поднялся из-за стола и снова начал ходить по кабинету. – Англия была, есть и будет врагом нашей страны. И выражение «англичанка гадит» в России появилось вовсе не случайно. В тридцатые годы именно англичане позволили гитлеровской Германии перевооружиться и умело натравливали бесноватого фюрера на Восток. Здесь, правда, они немного просчитались – вскормленный ими зверь решил стать равным хозяину. Тогда Англии и Америке пришлось воевать с Германией и даже стать нашим союзником. И если США во Второй мировой войне действительно были нашим военным союзником, то Англия, вместе с нами воевавшая против Германии, всегда оставалась нашим врагом. – Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, – я посмотрел на ходившего взад-вперед следователя. Лейтенант перестала писать и тоже посмотрела на него с явным интересом. – А чего тут пояснять. Этот факт вы и без меня обязаны были знать, – недовольно ответил следователь. – Когда летом сорок четвертого года, после завершения стратегической наступательной операции «Багратион» части Красной армии вступили на территорию Польши, Литвы и Западной Белоруссии, поляки из организации «Армия Крайова» начали проводить в наших тылах диверсионные и террористические акты. А оружие и боеприпасы им сбрасывали на парашютах с английских самолетов, а в Лондон аковцы сообщали разведывательную информацию о Красной армии [57]. Хороши союзнички, мать их… – каптриранг наткнулся взглядом на девушку и смутился, не закончив фразы. Лейтенант деликатно снова уткнулась в свои бумаги. – Так вот, немецкие генералы, поддерживающие контакты с Лондоном, хотели убрать Гитлера после начала Второй мировой войны. Но англичане категорически тогда воспротивились – руками немцев им нужно было сначала уничтожить Советский Союз. Тогда немецкие генералы послушали своих британских визави… Марина, будьте любезны, налейте мне водички, а то горло пересохло ораторствовать, – обратился к девушке каптриранг. Выпив стакан воды, он продолжил свое повествование: – Так вот, после проигранной Сталинградской битвы часть высокопоставленных немецких военных и представители крупного капитала решили избавиться от Гитлера. Используя контакты ведомства адмирала Канариса, заговорщики установили прямые контакты с представителями английской и американской секретных служб. Планировалось, что после убийства Гитлера с Англией и США будет заключен компромиссный мирный договор и продолжена война против Советского Союза. К выступлению заговорщиков планировалась и летняя высадка англичан и американцев в Нормандии. Они, объединившись с вермахтом, должны были не пустить Красную армию в Европу. Заговор готовился многие месяцы. Руководящий центр находился в Берлине, в здании верховного командования сухопутных войск. Планируемая ими операция получила наименование «Валькирия». После убийства Гитлера по приказу заговорщиков частям вермахта предстояло заблокировать и разоружить дислоцирующиеся в окрестностях Берлина части СС – опору национал-социализма. Эсэсовских частей там действительно было немного. Но применительно к уличным боям дело не в количестве, а в качестве. Вы как бывший омсбоновец это лучше меня должны понимать, – подумав, добавил капитан третьего ранга. – Так вот, недалеко от Берлина в замке Фриденталь базировался 502-й егерский батальон СС под командой оберштурмбаннфюрера Фукса. Так официально именовалась эта разведывательно-диверсионная часть, – пояснил он Марине. – Это заговорщики почему-то в расчет не взяли. Двадцатого июля сорок четвертого года в ставке Гитлера «Волчье логово» во время совещания произошел взрыв. Взорвалась бомба, подложенная под стол полковником графом фон Штауффенбергом. Однако Гитлер остался жив, он получил лишь контузию. Кто-то неизвестный отодвинул портфель с бомбой от него подальше и открыл окно, что снизило взрывную волну… Понятно, что Советскому Союзу смерть бесноватого Адольфа уже была бы, мягко говоря, невыгодна… Офицер помолчал пару минут, подыскивая слова, а потом продолжил: – Вы, Виктор Васильевич, с вашей группой в сорок четвертом прикомандировывались к фронтовому Управлению Смерш Карельского фронта. Высаживались на ладожском побережье и взаимодействовали с зафронтовой агентурой… Знаете, что хотя Смерш и назывался контрразведкой, он был специализированной разведывательной службой. И зафронтовая агентура Смерш к исходу войны сумела внедриться почти во все немецкие разведорганы. Элитный 502-й диверсионный батальон войск СС не был исключением. И наши разведчики тогда получили приказ – с головы Гитлера не должен упасть ни один волос… Поэтому операция «Валькирия» сорвалась. Советской разведке было известно время ее начала, информацию через третьих лиц сумели вовремя довести до руководства СС, и оперативно переброшенный в Берлин диверсионный батальон быстро и умело взял штурмом здание Верховного командования… Еще добавлю, что четвертая рота этого батальона в основном состояла из русских. Эмигрантов и бывших советских военнопленных. Думаю, вам все понятно, – следователь опять уселся в кресло. – Андрей Петрович, да разве такое вообще возможно, чтобы наши такого изверга спасали, – ахнула девушка. – Ах, Марина, Марина, – покачал головой Девятаев. – Наша с вами работа требует изрядной доли цинизма, и в белых печатках она не делается. Привыкайте, раз уж пришли служить в органы госбезопасности. В этом и заключается высший пилотаж нашей профессии – использовать одних врагов против других втемную. А вообще-то между плохим и очень плохим выбирают первое, особенно если это надо для твоей страны, и цена ошибки – это жизни миллионов наших людей. Так вот, вернемся к нашему майору абвера Ильинскому, – повернулся ко мне следователь. – А он с весны сорок четвертого года, в числе прочих деяний, занимался отбором и индивидуальной подготовкой агентуры, предназначенной для глубокого оседания. Отбор велся среди уже проверенных на забросках в советский тыл и повязанных с немцами кровью агентов абвера и «Цеппелина». Подготовка была нацелена на изучение нашего Военно-морского флота. Поэтому Ильинский, как кадровый морской офицер, этим и занимался. Каждый из его воспитанников – это вообще-то штучный товар, кто-то изучал плавсостав, кто-то морскую авиацию или береговые части ВМФ. Косвенно это подтверждает версию, что Ильинский в это время сам начал контактировать с англосаксами. Их всегда в первую очередь, как морскую цивилизацию, интересовал наш флот, ну а теперь еще и Военно-воздушные силы, – чуть помедлив, добавил капитан третьего ранга. – Всего этого в следственном деле Ильинского, разумеется, нет, это скользкая гадина. Признавал только то, от чего не удавалось явно отвертеться. Только после того, как был приговорен к высшей мере, заговорил подробнее… Офицер поднялся, и его взгляд упал на висящие на стене часы. – Так, товарищ лейтенант, война войной, а обед по распорядку, как говорится. Уже через три минуты начнется обеденный перерыв, и я вас не задерживаю. Насколько знаю, вы обедаете в нашей столовой. После того как девушка вышла из кабинета, я, робея, обратился к каптрирангу: – Гражданин следователь, у меня по расписанию в камере сейчас тоже должен быть обед. – Ну, во-первых, вы можете звать меня Андреем Петровичем, а во-вторых, мы с вами вместе сейчас и пообедаем. А потом еще чайку попьем, – добавил он, застилая стол газетой и выкладывая из портфеля румяные пирожки, кусок буженины и целую буханку бородинского хлеба. Разрезая складным ножом хлеб и буженину, этот явно много повидавший человек смотрел мне прямо в глаза и всем своим видом молча говорил: «Я прекрасно понимаю, что ты такой же, как и я. И каждый из нас мог бы оказаться на твоем месте, особенно сейчас». После сытного обеда, к которому Девятаев почти не притронулся, он сказал: – Отдохните несколько минут, а потом приступим к личности господина Ильинского, время, увы, поджимает. – Андрей Петрович, а какова моя роль в этом деле, чем я могу быть здесь полезен? – я посмотрел офицеру прямо в глаза. – Виктор Васильевич, вы же профессионал. Что такое внутрикамерная разработка, представляете не хуже меня. Уже сегодня вечером вас поместят в одну камеру с Ильинским… Вы должны суметь убедить его рассказать, кого он готовил в сорок четвертом… Он очень скользкий тип, но его ахиллесова пята – это стремление выжить любой ценой. Вы должны убедить Ильинского в том, что в его интересах все рассказать следователю. Что только в этом случае возможна отмена смертного приговора… А я обещаю, что вашу семью не тронут, – таким же взглядом ответил мне Девятаев. Я молча кивнул, понимая, что такое обещание стоит очень дорого. К тому времени, когда наша очаровательная лейтенант вернулась с обеда, я почти просмотрел личное дело капитан-лейтенанта Бориса Ильинского, еще советского офицера советского Черноморского флота. Кроме этой картонной папки я бегло просмотрел и пролистал наши и трофейные документы, проливающие свет на те трагические для нашей страны события. Журнал боевых действий советских соединений, входивших в СОР [58] – полностью погибшей двадцать пятой стрелковой дивизии и тридцать пятой береговой артиллерийской батареи, захваченной немцами и румынами очень большой кровью. Дополняли эту информацию переведенные на русский язык сводки отдела 1Ц [59] одиннадцатой армии немцев, а также документы полиции безопасности и СД и документы Смерш Черноморского флота. В целом биография Бориса Ильинского и весь его дальнейший жизненный путь были уж очень затейливы даже для представителей нашей профессии. Хотя, честно говоря, после беглого просмотра всех этих документов у меня появилось намного больше вопросов, чем ответов. В 1932 году по комсомольской путевке Борис Ильинский поступает в Школу связи Военно-морского флота. Ему к этому времени уже двадцать один год, и он три года проработал слесарем-инструментальщиком на Тульском оружейном заводе, куда он поступил после окончания фабрично-заводской школы при этом же предприятии. Как я понял, и устройство на оборонный завод после окончания ФЗУ, и комсомольская путевка были организованы не без помощи старшего брата Александра Николаевича, а он в то время возглавлял находящуюся в городе школу оружейных техников, позже переименованную в Тульское оружейно-техническое училище. В 1936 году Борис Ильинский оканчивает училище связи ВМФ, в которое была преобразована школа. Как один из лучших выпускников и идейный комсомолец, часто выступавший на собраниях, молодой флотский командир получает распределение в разведывательный отдел штаба Черноморского флота. Служба, что называется, сразу задалась, и скоро его направляют на разведывательные курсы Наркомата обороны. В это время основная специализация Ильинского – радиоразведка. К началу войны Борис Николаевич имеет звание капитан-лейтенанта и более чем серьезную должность начальника информационного отделения разведотдела. Ильинский полностью владел всей поступающей из разных источников разведывательной информацией и лично составлял для командующего флотом адмирала Октябрьского ежедневные сводки. Да, ничего не скажешь, весьма стремительная карьера в морской разведке, и начальник разведотдела флота полковник Намгаладзе был крайне высокого мнения о своем подчиненном. А в осажденном немцами и румынами Севастополе в конце июня – начале июля сорок второго года творился настоящий ад. Враг вплотную приблизился к городу, сильно потеснив и кое-где смяв нашу оборону. Немецкая авиация постоянно висела в воздухе, топя транспортные суда с боеприпасами и пополнением, идущие из портов Кавказского побережья – Новороссийска, Поти, Анапы. В той страшной и трагичной ситуации, когда авиация флота не могла прикрыть идущие морем конвои, а флотская ПВО не справлялась с атакующими Севастопольский оборонительный район полчищами «Юнкерсов» и «Мессершмиттов», Ставка Верховного командования была вынуждена согласиться с требованием командующего Черноморским флотом адмиралом Октябрьским об эвакуации, а фактически о сдаче Севастополя как главной базы флота и Севастопольского оборонительного района. Просматривая остальные документы, я уже хорошо понимал, что тот Борис Ильинский абсолютно не имеет и никогда не имел ничего общего с моими друзьями и сослуживцами из ОМСБОНа и разведки Северного и Черноморского флотов. Такие, как он, прежде всего ценят себя любимого в разведке и уж никогда не будут прыгать во вражеский тыл с парашютом или высаживаться с подводной лодки на вражеское побережье. Я бегло прочитал донесение Особого отдела флота о положении в Севастополе.