И не собирался меняться. И считал, что никто не сможет помешать ему. Когда сейчас он зашел уже столь далеко. Его жилище оказалось чистым. Мужчина в зеленой армейской куртке потратил всю вторую половину дня на обследование своей квартиры. Он тщательно проверил каждый сантиметр, но нигде не нашел ни камер, ни подслушивающей аппаратуры. Ни за обоями, ни в плинтусах, ни спрятанными в мебели. И все же он не ошибся в своих подозрениях. Но камеру на лестничной площадке не стал трогать. Не хотел давать знать Антону, что обнаружил его слежку. Решил, пусть остается, пока он все не закончит. Антон, похоже, действовал в одиночку на свой страх и риск. Точно как раньше делала Ильва. Порой было удобно иметь дело с анархистами. Своевольными индивидуалистами. Чья вера в собственные возможности, казалось, не знала границ. Они далеко не сразу подключали людей «со стороны». Их глупое самодовольство скоро должно было аукнуться им. Он улыбнулся сам себе и направился к расположенной недалеко пиццерии Владо. На площади стояла компания иммигрантов. Они курили, разбившись на небольшие группы. Он презрительно сплюнул на землю, увидев их, и пошел в обход. Его путь лежал мимо торгового центра ИСА, где рекламировали халяльные котлеты, дешевые гранаты, домашний хлеб-пита и пятилитровые канистры с оливковым маслом. Как будто шведская торговая сеть переориентировалась на не самого традиционного для себя покупателя. Он покачал головой. Пожилые бородатые мужчины спешили в сторону мечети за его спиной, когда он шагнул в пиццерию, где его с порога встретили запахи душицы и горячего томатного соуса. Она уже сидела в углу и осторожно махнула ему рукой. Он кивнул владельцу, выходцу с Балкан. Во всяком случае, ему так казалось. По крайней мере, не мусульманину. Если судить по свинине и бекону, присутствовавшим в висевшем на стене меню. Он специально не стал проверять это. Пицца здесь была просто фантастической. Да и он, как и любой другой, не мог воевать со всеми постоянно. — Как дела? Ты выглядишь усталым, — сказала она и накрыла своей ладонью его руку. Он кивнул. — Слишком много всего навалилось в последние дни. Тебе удалось выяснить что-нибудь? — Расследование смерти Ильвы, похоже, завершено. Полиция Флемингсберга считает это самоубийством. Я успела проверить только вскользь там, где ты сказал мне искать. — И нет никаких дополнений? Обновлений? — Нет, насколько я видела. Но в моем распоряжении была где-то минута. А ты не мог бы проверить сам? — Я не могу рисковать и оставлять после себя следы в архиве, — ответил он. Она еле заметно кивнула. Явно не поняла, о чем он говорил. Но он знал, что она не станет задавать лишних вопросов. Слишком верила ему. Они доверяли друг другу. И так было всегда. Но ей не стоило знать детали. Она часто принимала все слишком близко к сердцу. Особенно когда дело касалось людей. В худшем случае это могло сказаться на ее мнении о нем. Негативно повлиять на ее верность. Она неправильно истолковала его молчание, приняла за раздражение. Улыбнулась ему робко. — Мне нелегко залезать в компьютер. Я редко получаю такую возможность. Другое дело телефон, там у меня есть пароль. Она посмотрела ему в глаза. Он не сердился. Скорее следовало бы ей. Он ведь попросил не о какой-то ерунде. Большинство отказалось бы. Но не она. Когда они были маленькими, он всегда защищал ее. От отчима. Потом от приемных родителей. О чем она постоянно помнила. И он никогда не обращался к ней за помощью прежде. До сих пор. И сейчас не сделал бы этого, будь у него какая-то другая возможность. Он проводил ее до метро, крепко обнял на прощание, скосился подозрительно на арабов, приближавшихся по перрону, и подождал, пока двери поезда закрылись за ней. Он нашел нужного абонента в памяти своего «левого» мобильника, огляделся и направился к своей квартире. Никто не следил за ним. Он остановился на газоне около Бреденгской аллеи, чтобы у него был круговой обзор, и нажал кнопку вызова. Когда ему ответили по-английски с датским акцентом, он снова огляделся, откашлялся и сказал: — Это я. Первая проблема решена. Но мне необходимо действовать, чтобы разобраться с проблемой номер два. Прошу разрешения продолжать. Амид положил трубку, нахмурился и вышел в коридор главного офиса фирмы Ульв А/С, расположенного в парке Амалиенхавн. На тонком льду находившейся по соседству гавани еще кое-где виднелся снег. Он раздраженно щелкнул пальцами. Нельзя сказать, что он испытывал недоверие к их человеку в Швеции. Тот давно считался ключевой фигурой в стране. Хорошо помогал. Благодаря ему они несколько раз смогли оказаться на шаг впереди. В любом случае, во время полицейского расследования акции в отношении SEB-банка. Тогда им пришлось пожертвовать кое-чем по мелочи, после чего расследование против них фактически сошло на нет ввиду отсутствия доказательств. Швед вовремя предупредил, и они успели убрать все компрометирующие материалы из своей штаб-квартиры, прежде чем правоохранительные органы нагрянули к ним с обыском. Однако их человек начал вести себя странно в последнее время. Своевольничал. Стал заходить слишком далеко с тех пор, как его задачи поменялись. Он, похоже, все больше и больше вел собственную игру. Амид постучал по двери из пуленепробиваемого стекла и увидел, как с той стороны его шеф Бофельт жестом разрешил ему зайти. Он шагнул внутрь. Там было приятно тепло в отличие от коридора, по которому гулял сквозняк. Бофельт сидел за своим письменным столом. Его пухлые руки, казалось, парили над ним. Оба подбородка наложились друг на друга, когда он наклонился вперед. Обрюзгшее лицо имело красноватый оттенок. «Внешность обманчива», — подумал Амид. Шеф обладал острым умом, в котором стратегическое мышление соседствовало с хорошими аналитическими способностями. И, как и требовалось любому лидеру, всегда четко видел конечную цель. Сейчас он удивленно посмотрел на Амида и спросил: — Мы договорились о встрече? — Нет, но сейчас появилось одно новое дело, — ответил он и смутился, когда увидел, как шеф недовольно наморщил лоб. — Я только что разговаривал с нашим контактным лицом в Стокгольме. И разрешил ему пойти дальше с целью номер два. Другим из активистов АФА. От него, конечно, не исходит угрозы. Но он вышел на след нашего человека. Мы не можем рисковать разоблачением шведа. Он нам нужен на том месте, где находится. Бофельт кивнул еле заметно. — Никаких смертей больше. Это может привлечь внимание и к нашему человеку, и к нам. Амид кивнул. — Швед похитит его. Подержит в каком-нибудь подходящем месте, пока тот не возьмется за ум. Запугает его. Заставит забиться куда-нибудь под камень и исчезнуть. — Чем занимается Линн Столь? — спросил Бофельт. — Похоже, она не сотрудничает с полицией на этот раз. Парни из нашей службы безопасности сначала решили, что она успокоилась и стала заниматься чем-то другим. И, вероятно, перестала работать против нас. Но потом к ней внезапно заявилось множество активистов АФА, — ответил Амид и почесал затылок. — У нашего человека есть люди, которые наблюдают за ее домом. Лишь шведская полиция больше не считает Линн активным левым экстремистом. — Нам надо делать что-нибудь? — Не сейчас. Я присматриваю за ней. Амид с облегчением перевел дух. Он всегда нервничал, стоя перед шефом. Даже если зачастую между ними существовало полное согласие, их общение всегда носило строго деловой характер. Никакой пустой болтовни. Никакого благодушия. Все четко и конкретно. Он вошел в лифт и изучил свое отражение в зеркале. Темная ухоженная щетина. Аккуратно подстриженные волосы. Белая рубашка. «Вполне прилично выгляжу», — довольно подумал он. Дискуссии о расовых различиях, часто возникавшие на их встречах, казались ему неинтересными. Однако, точно как и Бофельт, он считал, что все зло исходит от евреев. И мусульман. И нищих. И левых. Что нормальное будущее было гарантировано им только в случае защиты датских обычаев. Уважения к флагу. Христианской морали. Консервативной семейной политики. Нулевой иммиграции. Полной ассимиляции тех немногих иммигрантов, которые могли остаться, и жестких законов против любых проявлений многокультурности. И именно здесь Линн постоянно становилась проблемой. Она рьяно препятствовала осуществлению их долгосрочных целей. Наносила точечные удары, останавливавшие или тормозившие попытки создать какое-никакое движение в Швеции. Мешала им распространять их идеи. В конце концов, эта вражда стала носить чуть ли не личный характер. Амид не знал, какие мысли были в голове у Бофельта после ее тяжелого контрудара в ноябре, когда она навела полицию на их главный офис. Как он оценивал неудачную попытку Амида остановить ее? Бофельт никогда не обвинял его в случившемся напрямую. Но Амид делал это сам. Его мучил стыд. Он считал, что подставил под удар всю организацию, не предусмотрев поведение Линн. Она смешала с грязью его чувство собственного достоинства. Выставила его полным ничтожеством перед всеми, кто ему доверял. Перед Бофельтом, службой безопасности и идеологическим отделом. Из-за полицейского расследования всем в Ульв А/С тогда пришлось затаиться. Амид на целый месяц покинул страну. Он ничего не забыл. И ничего не простил. Глава 12 Пятница Линн толкнула конверт Ильвы Рикарду. Он наклонился и взял его. Эрик переставил грязные тарелки на соседний стол. Бургерная «Прайм Бургер» на Хантверкаргатан оказалась лучше, чем она думала. Ей пришлось констатировать это, несмотря на недовольство, ведь ей не удалось заманить их в известную вегетарианскую столовую в Седере. Гамбургер халлоуми был отличный, несмотря на то что тройной бургер Эрика выглядел несколько аппетитнее. Но пару недель назад она решила отказаться от мяса в попытке внести свой вклад в защиту окружающей среды. Рикард вытащил из конверта несколько фотографий и положил их перед собой и Эриком. Он окинул заведение взглядом, но никого вроде бы не интересовало, чем они занимались, уединившись в углу. — Что это такое? — спросил он. — Привет от Ильвы. Она оставила их после себя. Скорей всего, сделала эти снимки после визита ко мне, чтобы подстраховаться. Наверное, что-то произошло, из-за чего она посчитала необходимым распечатать их в надежде таким образом защитить себя. Эрик взял одну из увеличенных фотографий. — От кого? — поинтересовался он. — От того, кого, по ее мнению, возможно, внедрили в группу. Если бы он сделал с ней что-нибудь, ее письмо оказалось бы в полиции. Но она не успела использовать его. Пожалуй, собиралась дополнить снимки другими доказательствами, — сказала Линн и, сделав глоток кофе, продолжила: — Или надеялась выйти на его нанимателей, чтобы выявить всю их сеть. Рикард наклонился вперед и внимательно изучил находившуюся в руке Эрика фотографию. Сделанную с большого расстояния. Крупнозернистую. На ней нечеткий серый силуэт был запечатлен перед многоэтажным бетонным домом. Мужчина, пожалуй, 35 лет. Шведской или, точнее, европейской наружности. Стоявшая в дверном проеме женщина едва виднелась. Она находилась в тени. За ее ногами еле виднелся ребенок. Или собака. — Он идет домой к своей семье? — спросил Рикард. — Понятия не имею, — ответила Линн. — Я относительно хорошо знала только Ильву. «Есть ли у Антона дети?» — подумала она. У нее не создалось такого ощущения. В то же время она знала, что у некоторых активистов были дети. И если он действительно внедрился в АФА по заданию нацистов, то вряд ли бы рассказал об этом из опасения, что их смогут найти. Линн пожала плечами. — Женщина может быть кем угодно. Подругой. Его сестрой. Или матерью, — сказала она. Эрик покачал головой. — Почему именно эта фотография оказалась в конверте? Линн помедлила с ответом. Объяснение, пришедшее ей в голову, не слишком вязалось с образом той Ильвы, которую она знала. Но такая возможность существовала. — Если сейчас это фотография его семьи… — сказала она неуверенно. — То, пожалуй, Ильва решила использовать снимки, чтобы угрожать ему. Заставить его отступить. Оставить их в покое. «Мирная контратака, — подумала она. — Не особенно симпатичная. Однако способная обеспечить нужный эффект».