Если бы лазутчик не нанес смертельный удар в ответ. Рикард взял со стола новый снимок и изучил его. Он тихо вздохнул. Того же ужасного качества. Явно не профессиональная работа. Все снято на камеру мобильника при плохом освещении. Хотя такие картинки могли дать Ильве кратковременное преимущество перед тем, за кем она охотилась. Но они были почти бесполезны для полиции. Он угрюмо посмотрел на Линн. — Тебе известно, кто это? Ты узнаешь мужчину на фотографиях? На другом снимке он стоял спиной к какой-то женщине. На нем толком не было видно даже силуэта. Эрик взял его от Рикарда и перевернул. Никаких записей на обратной стороне. Никаких имен. Фотографии явно должны были говорить сами за себя. Тот, кого они касались, все равно понял бы, о чем шла речь. Линн покачала головой. — Я полагаю, это кто-то из группы. Но из входящих в нее мужчин я встречалась только с Антоном. Если его действительно так зовут, — сказала она, а потом добавила, немного посомневавшись: — Возможно, он на снимках. Тот же рост. Но я не знаю. — Как ты получила конверт? Линн смущенно заерзала на стуле. — От Антона. Поэтому кажется невероятным, что он передал бы вещи, указывающие на него самого. Если бы догадался о содержании письма. Но именно о нем говорила Ильва. Он остался тогда в доме нацистов, и все равно ему удалось сбежать целым и невредимым. В отличие от Эзги, которую чуть не забили до смерти. Это было подозрительно. Но, в принципе, ничего не доказывало. Линн взяла последний снимок. Те же мужчина и женщина, как и раньше, но чуть четче. Спина могла принадлежать Антону, Эрик наклонился ближе к ней. Он повернул фотографию к себе и впился в нее взглядом. — Это же ты на ней. Линн удивленно посмотрела на него. Он сохранял непроницаемую мину, пока не заметил злобный блеск в ее глазах. — Я просто пошутил, — сказал он. — Это Клара Рессель. Но вы достаточно похожи. Он передал фотографию Рикарду и вопросительно посмотрел на него. Тот кивнул в знак согласия. Эрик повернулся к Линн. — Она уже известна нам. Ужасно жестокая. Неоднократно судима за нанесение телесных повреждений и попытку убийства. Мы все еще ищем ее, но безрезультатно, — объяснил он и, увидев, что Линн ждала продолжения, добавил: — Она нацистка. Из «Скандинавского копья». Находилась в доме нацистов, когда там избивали Эзги. Рикард перевернул фотографии изображением вниз, когда официантка забирала пустые кофейные чашки. Эрик достал свой мобильник, вошел через него в регистр наказаний и вывел на экран фотографию Клары Рессель. Он показал ее Рикарду и Линн. — Это тот же человек, что и на снимках. Эрик продолжил свои изыскания и сообщил, что в данный момент она официально не числится ни по одному адресу. Потом его брови поползли вверх от удивления, и он сказал: — Одно дело я пропустил. Ее судили и за осквернение могил. Линн уставилась на него. — Что? — Она участвовала в погроме на еврейском кладбище несколько месяцев назад. В Крунубергском парке. Примерно в ста метрах от нашего с Рикардом здания полиции. Рикард сложил вместе фотографии и сунул обратно в конверт. — Я сохраню их. Даже если эксперты не нашли в квартире Ильвы ничего противоречащего версии самоубийства, судя по всему, ее группе АФА угрожает серьезная опасность. Лазутчик, который работает на нацистов, — констатировал он и, поднявшись, добавил: — Мы не можем больше ждать. Нам необходимо допросить всех. И найти Клару Рессель. Линн посмотрела на него. — Антон должен связаться с тобой, — сообщила она. — Пока он этого не сделал. «Вот черт, — подумала она. — Неужели сбежал?» Рикард недовольно посмотрел на нее, когда она ничего не сказала. — Нам необходимы имена. Адреса. Всё имеющееся у тебя. Телефонные номера и места встреч, — буркнул он. «Держи себя в руках», — подумала Линн и почувствовала, как раздражение нахлынуло на нее. АФА могли потребоваться месяцы, чтобы найти новые безопасные помещения. Рикард мог довольствоваться именами. В любом случае, их ведь интересовал только один конкретный человек. Другие не сделали ничего незаконного. С ее точки зрения, по крайней мере. — Я проверю и перешлю все, что смогу добыть, по эсэмэс вечером, — сказала она. Рикард сердито втянул носом воздух. Он уже собрался повысить голос и заявить «мне надо все сейчас», поскольку у нее было достаточно времени, но передумал. Давить на Линн не имело смысла. Однако он не мог отделаться от ощущения, что она сознательно пыталась оттянуть допрос ее друзей из АФА, и не понимал причину этого. Он и Линн хорошо работали вместе. Нормально общались. Он доверял ей. И они находились на одной стороне. Это был первый случай, когда он сомневался в ее желании и способности сохранять нейтралитет. Она чего-то недоговаривала? Или речь шла о безрассудной преданности? Ведь группа не могла ничем шантажировать ее? Линн разогналась. Гравий хрустел под колесами. Доска вибрировала под ногами. Но на велосипедной дорожке, ведущей вниз к парку Роламбсхов, по крайней мере лед растаял. Щеки мерзли от дувшего в лицо ветра. Кожу щипало. Скорость увеличилась, и она надавила на скейтборд, чтобы направить его к пешеходному мосту, за которым раскинулся парк. Внезапно из-за угла появился синий автомобиль компании «Постнорд». Линн заметила его краем глаза. Но было уже слишком поздно. Он выехал на велодорожку впереди, двигаясь в сторону жилого дома, находившегося за ней. Молодой водитель в шапке и с наушниками смотрел в другую сторону. Она с силой надавила пятками на доску. Та накренилась и резко повернула в сторону. Колеса утратили полный контакт с дорогой, и Линн с большой скоростью заскользила по гравию. Она потеряла контроль над доской, которая пошла боком. Это можно было бы считать трюком, известным под названием powerslide, если бы не тот факт, что она не могла тормозить. Доска ударилась о бордюр, отделявший велодорожку от газона. Она беспомощно полетела дальше, сгруппировалась в воздухе и, упав на плечо, заскользила по газону, чувствуя под собой мерзлую землю. Остановившись, Линн вскочила на ноги и, схватив валявшуюся в кустах бутылку из-под минералки, швырнула ее в почтовый автомобиль, громко выругавшись. Описав дугу, бутылка с шумом приземлилась рядом, но водитель спокойно поехал дальше по улице. Линн помассировала ушибленное плечо, подняла доску и заковыляла в сторону набережной Норр Меларстранд. В довершение ко всему какой-то придурок в детской шапочке проехал мимо нее на электросамокате и радостно кивнул ей, еще больше испортив настроение. — Пораскинь мозгами хоть немного. Неужели ты не понимаешь, что это не имеет никакого отношения к политике. Речь идет о вашей безопасности, — буркнула Линн. Ее терпение иссякало. Вдобавок она была не в том настроении, чтобы болтать. Плечо ныло, а спину жгло. Эзги удивленно посмотрела на свою собеседницу, сидевшую с другой стороны стола. Шрам у нее на лбу по-прежнему был хорошо виден, но синяки под глазами исчезли. Линн наклонилась вперед к ней. — Я не хочу знать, какие акции вы планируете в будущем. А также меня абсолютно не интересует ваша сеть и места тайных встреч. Мне нужны всего лишь имена и номера телефонов других членов группы. Чтобы никто больше не пострадал, — сказала она, сделала вдох и продолжила: — Если кто-то охотится за вами. Эзги покачала головой. — Почему я должна тебе доверять? — Кончай валять дурака. Нам обеим прекрасно известно, что ты навела справки обо мне после нашей последней встречи. Что другие подтвердили, кто я. Что я на вашей стороне. Эзги с сомнением посмотрела на Линн. Она проверила ее прошлое с АФА Линчепинга, и там все сходилось. Но, в любом случае, ее просьба выглядела крайне подозрительной. Полиция и Линн хотели получить имена товарищей всего лишь за неделю до того, как они собирались провести акцию против правых экстремистов в Гетеборге. Это вряд ли могло быть случайным совпадением. Линн таращилась на утопавшую в облаке выхлопных газов вереницу автомобилей, выстроившуюся за кухонным окном Эзги. Она вертела чашку перед собой. Кофе успел остыть, но она даже не притронулась к нему. Адреналин все еще гулял по телу. Ей не требовалось дополнительно взбадривать себя с помощью кофеина. Разочарованная, Линн ждала, пока Эзги скажет что-то. В то же время она узнавала в ней себя в молодости. Сама тогда свято верила, что поступала правильно. Делила все только на черное и белое. Людей исключительно на друзей и врагов. А нацистов и полицейских порой сваливала в одну кучу. ACAB. All cops are bastards[10]. Однако у нее не было времени ждать, пока Эзги повзрослеет. Она повысила голос. — Что может случиться? Вы же все равно выбросите мобильники после разговора с полицией. Ты разве не заинтересована в поимке тех, кто избил тебя? Она прикусила язык, чтобы не проговориться, не добавить: «Даже если в этом замешан кто-то из твоих знакомых. Тот, кому ты доверяешь». Друг. И убийца. Эзги, похоже, советовалась сама с собой. Она покопалась в кармане и достала из него карандаш и обрывок бумаги, который протянула Линн. Та взяла его. Три имени. Два телефонных номера. — Клааса нет в этом списке, — объяснила Эзги. — Он вернулся в Германию. Он там живет, даже несмотря на то, что у него есть и шведское гражданство. Я не знаю, как найти его. Она колебалась. — Он появлялся только в случае особых акций. Номер Антона у тебя уже есть. — Я пыталась дозвониться ему. Его мобильник отключен. — У меня нет другого номера. Линн прочитала на бумажке. «Иван, Антон, Фредрик». Напротив последнего имени не значилось телефонного номера. — Тогда мне нужен адрес Антона, раз он выбросил мобильник, — сказала она. Эзги сомневалась. Она какое-то время смотрела в окно. Погладила швы на лбу. Потом взяла себе бумажку и написала на ней несколько строк. Адрес. — Это все, что ты можешь получить. У меня нет номера Фредрика, — сказала она, опустив взгляд. — Но я попрошу его связаться с тобой, когда он позвонит мне. Она никогда не дала бы его номер. Не спросив разрешения. Несмотря на прошлое Линн. Луиса Шестедт пронзила воздух соединенными вместе ладонями и выгнулась назад. Все ее тело напряглось, как гитарная струна. Спина запротестовала против такого насилия над ней, посылая в мозг болевые импульсы. Этого хватило, чтобы она с раздражением сдалась. Не имело смысла продолжать. У нее не получалось сосредоточиться. Луиса поймала на себе взгляд преподавателя йоги, покачала головой и пожала плечами. Потом она прошла мимо людей, которые тянулись в позе молящегося на своих матах, и направилась в раздевалку. Теплый душ позволил мышцам расслабиться. Но злоба не хотела уходить. Утром у них состоялась встреча. Она лучше увильнула бы от нее, но в то же время понимала, что начальник Государственной полиции, их главный босс, старался разрешить возникший внутренний конфликт. Она подставила лицо под теплые струи и чувствовала, как напряжение медленно покидало ее мышцы. На встрече их было трое. Шеф всей полиции Юхан Дальстрем, она сама и ее непосредственный начальник Карл-Юхан аф Бергкройц. И с самого начала стало ясно, что им вряд ли удастся прийти к согласию. Шеф регионального отдела полиции не понимал, в чем состояла проблема, и еще меньше хотел способствовать какому-то решению. Взамен он пытался сменить тему, заявил, что Луиса нанесла ущерб государственной безопасности, когда взяла на работу родственницу, которая, по его мнению, являлась террористкой, вдобавок уже сидевшей в тюрьме. Но глава полиции не позволил увести разговор в сторону с помощью обвинений в адрес Линн. По сути, дело касалось некомпетентности ее шефа, к тому же особо не проявлявшего рвения на своем месте. За все годы их совместной работы Карл-Юхан аф Бергкройц ни разу толком не поговорил с ней. Что в принципе устраивало ее. Они виделись во время регулярных еженедельных совещаний, но в остальном она была предоставлена сама себе. В общих чертах он знал, чем занимался ее отдел, но не вдавался в подробности. Так все работало довольно долго. Но где-то год назад что-то изменилось. Еженедельные встречи начали отменять чуть ли не в последний момент. Она не получала от него ответы на свои мейлы или их приходилось ждать ненормально долго. Часто они приходили только после ее напоминаний. В противном случае так и висели в воздухе, и потому она не могла ставить задачи своим людям, ей не утверждали финансовые затраты, и она не имела возможности продолжать расследования. Она смочила волосы шампунем, а потом какое-то время втирала его в кожу головы. Боль в затылке не проходила. Она сполоснула волосы и выключила душ. Только когда Карл-Юхан аф Бергкройц начал появляться на телевидении в утренних или полемических программах и давать интервью на радио, она поняла суть происходящего. Он надеялся сделать политическую карьеру. Она знала, что он занимался политикой на муниципальном уровне у себя в Дандерюде, представляя христианских демократов. Но в последние годы он нарастил темп, явно ставя себе цель попасть в Риксдаг и пробиться в партийное руководство. И очевидно, из-за недостатка времени стал пренебрегать своими рабочими обязанностями. С этим она могла бы смириться. Однако несколько недель назад он внезапно обзавелся двумя заместителями, ставшими для нее препятствием на пути к нему. Двумя подушками безопасности, в чью задачу прежде всего входило гасить любое недовольство, которое без них выливалось бы прямо на него. И почти сразу же после этого была объявлена так называемая санация бюджета. Им резко урезали финансирование. И не только ее собственному отделу, который и так уже еле справлялся с большим количеством расследований. Наиболее возмутительным было то, что заметная часть отобранных у них денег явно предназначалась для оплаты высоких расходов на содержание двух абсолютно ненужных должностей, придуманных аф Бергкройцем. И это случилось в то время, когда новая реформа полиции ставила своей целью избавление от подобного в пользу увеличения числа оперативных сотрудников. С чем она была полностью согласна. Она покинула расположенный на площади Фридхемсплан Дворец спорта и медленно пошла назад к зданию полиции. Прохладный ветер приятно ласкал кожу. Она связалась с профсоюзом. Объяснила, сколь невыносимая ситуация сложилась у них. А когда ничего не произошло, решилась на публичную критику. Написала письмо в «Полицейскую газету», где обрисовала ситуацию. Она прямо не указала на него, но ни для кого не являлось секретом, кто имелся в виду. На организованной профсоюзом встрече он использовал все классические приемы власть имущих: уходил от темы, допускал шутливые комментарии и намекал, что в основе конфликта лежали свойственные женщинам слабости или особенности их характера. Она обнародовала высказывания аф Бергкройца и обвинила его в сексизме. Сейчас их конфликт продолжался.