Мой взгляд снова обращен к Чейзу, только на этот раз слишком неосторожно. Миссис Дворак замечает его. – Ах, – говорит она, сочувственно цокает языком и, постукивая пальцами по столу, зовет: – Мистер Доннели. Он поднимает голову. – Да, мэм? – Прошу, выйдите в коридор. Вы отвлекаете класс. – Ее полное дружелюбное лицо становится холодным. Что? Я выпрямляюсь и поднимаю руку, чтобы обозначить, что я в порядке. Несколько парней сзади фыркают и хихикают. – Мистер Доннели, вы меня слышали? Все теперь пялятся на него. Кто-то бросает в него смятый лист бумаги. Он не вздрагивает, но краснеет. Молча собирает книги и встает. Шепот растет словно волна. Один из футболистов громко заявляет, что сегодня он будет убийцей. Весь класс разражается смехом. Даже губы миссис Дворак кривятся. Я с оцепенением смотрю, как идет Чейз. Мышцы одной руки напрягаются, когда он поворачивает дверную ручку. Дверь мягко закрывается за ним, и этот звук кажется зловещим. – Боже, поверить не могу, что ему разрешили ходить в эту школу, – говорит Скарлетт. – Не знаю, почему он захотел учиться здесь, – отвечаю я. Несколько минут назад мне было стыдно, но любые мои чувства несравнимы с унижением Чейза. Черт возьми, почему я ему сочувствую? Я должна ненавидеть его, как и все остальные. Мне должно быть дурно, оттого что позволила ему прикасаться к себе. Хотя в таком случае я должна ненавидеть себя. Я так расстроена, что не могу сдержать стон. Скарлетт встревоженно смотрит на меня. – Ты в порядке? Нет, я не в порядке. Совсем. Но я с трудом утвердительно киваю. – Ты видела, как он вышел отсюда? Такой кураж и все такое. Будто гордится тем, что сделал. Это отвратительно. – Моя подруга кривит лицо, словно почувствовала, как пердит печально известный Аллин Тод[1]. – Да, – слабо отзываюсь я. Казалось, ему плевать на всех: на других учеников, на учителя, даже на меня. В этом есть что-то интригующее. То, что привлекло меня в нем раньше, когда мы были еще подростками. Миссис Дворак призывает класс к порядку и продолжает свою лекцию, но я не могу сосредоточиться. Разве я не должна чувствовать то же, что и Скарлетт, и злиться на этого парня, приходить в ужас, оттого что мы дышим с ним одним воздухом в одном классе? Что со мной не так, если я не чувствую всего этого? Почему мне кажется, что это у моих одноклассников и у миссис Дворак проблемы, а не у Чейза? Я почти ожидала, что весь класс поднимется и закричит «Позор», как в одном из кадров «Игры престолов». Все это кажется мне неправильным. Со смерти Рейчел прошло три года, но никто не хочет, чтобы я забыла об этом. После звонка остаюсь за своей партой, пока меня не замечает миссис Дворак. – Я могу тебе помочь, Элизабет? Собираю свои вещи и иду к доске. – Насчет Чарли… – Я не могу каждый день выставлять его из класса, – прерывает она. – Ты должна поговорить об этом с директором. – Знаю. Я… На самом деле он меня не беспокоит. – Тебе не нужно оправдываться. Я тоже не в восторге оттого, что мне приходится его учить. Я привожу аргумент, на который она покупается. – Моя семья верит в прощение, – лгу я. – Если жить по принципу «око за око», то весь мир ослепнет. Лицо миссис Дворак смягчается. – Это очень великодушно с вашей стороны. – Она склоняется и похлопывает меня по плечу. – Я сделаю, что смогу, чтоб избежать неприятностей. Полагаю, я сама могу попросить директора Гири перевести его в другой класс. Если ему нужны баллы по изящным искусствам, он может заняться чем-нибудь другим. Она решила, что мои попытки все сгладить – завуалированная жалоба. Это удивляет меня. – Он меня не отвлекает, – повторяю я. – Не всегда стоит храбриться, Элизабет. Я посмотрю, что могу сделать, ладно? А теперь тебе лучше идти, чтобы не опоздать на следующий урок. – Она снова снисходительно похлопывает меня по плечу. Расстроенная, я выхожу из класса миссис Дворак и отправляюсь на охоту за Чейзом, крепко сжимая в руке записку, которую ему написала. Конечно, он не спешит показываться на глаза. Я иду к шкафчикам. Там так много людей, что я не могу бросить записку в его шкафчик так, чтоб никто не заметил. Или могу? Кто сказал, что я не должна разговаривать с ним? – Лиззи! Ты в порядке? – Мейси обнимает меня. – Я слышала, что этот… этот преступник доставал тебя на уроке по истории музыки. Как ужасно. – Меня зовут Бэт, – бормочу я, но меня никто не слушает. – Дай мне знать, если он будет к тебе приставать, и я проучу его, – говорит Трой Кендал, футболист, с которым я за всю жизнь и парой слов-то не перекинулась. – Мы это сделаем по-любому, – заявляет другой качок. – Скажи родителям, – шепчет рядом Ивонн. – Они с этим разберутся. И можешь написать что-нибудь в газету. Общественность тебя поддержит. От этих разговоров к горлу подступает тошнота. Я сминаю бумажку в руке. Кто сказал, что мне нельзя разговаривать с ним? Да все. * * * Автобус едет до моего дома сорок пять минут. Я его ненавижу всеми фибрами души. В нем пахнет прогорклой смесью пота, дешевого парфюма и мусора. Сиденья выглядят так, будто тысячи пятиклашек наплевали на них, а потом терлись своими грязными задницами по всей поверхности. И он адски тряский. К концу поездки мне просто дурно. Дома никого нет. Мама – на работе, а папа – в магазине. Раньше я бы тоже была в «Магазинчике мороженого», но мне запретили работать. Потерять карманные деньги, которые я получала, ужасно. А мне надо как-то собрать сумму на отправку заявлений в колледж. Теперь я не могу заниматься волонтерством в приюте. Это совсем невыносимо. Я должна быть там в эти выходные, но мне запретили. Планирую поговорить об этом в пятницу. Может быть, мама с папой согласятся отпускать меня хотя бы на одну смену. Бросаю свои вещи на полку в шкафу, не заботясь о том, что одна из тетрадей падает на половину Рейчел. В конце концов, ее нет. Если бы она была тут, наорала бы на меня. «Хватить уже быть такой неряхой! – сказала бы она. – Тут два отделения: одно – для тебя, другое – для меня». После этого она бы сбросила мои вещи на пол. Однажды, когда мы ехали в гости к бабушке, сестра не хотела ехать со мной на одном сиденье и заставила сесть на пол. Боже, Рейчел порой была такой вредной. Разве никто этого не помнит? Если спросить моих родителей, Рейчел говорила на языке единорогов и пукала бабочками. Она считалась идеальным, чудесным ангелом. Но это неправда. Иногда сестра была потрясающей, но порой – своенравной. У нее были недостатки, как и у всех. Я брожу по дому и останавливаюсь у пианино. Декоративная пленка, которую Рейчел налепила на дорогой инструмент, отстает по углам. Я отклеиваю одну полоску и с чувством вины смотрю на обнажившуюся черную клавишу. Мама заметит, что пленки нет. Однажды уборщики передвинули небольшой поднос с прикроватного столика в комнате Рейчел и оставили его на письменном столе. Мама больше часа орала на них по телефону. Больше они не трогают ее комнату. В ней убирается только мама. Я приклеиваю пленку на место. Интересно, как родители узнают, что я дома? Мама обычно остается на работе до пяти. Она бухгалтер в агентстве недвижимости. Папа может вернуться в любой момент, если Кирк, его сотрудник, работает в этот день. Сегодня среда. Кирк не выходит по средам, а это значит, что папа пробудет в магазине до закрытия. Четыре часа. Мама не вернется до начала шестого. Папа придет еще позже. Это дает мне примерно два часа, чтобы выследить Чейза. Его мать замужем за мэром, так что нетрудно узнать, где они живут. Если бы у меня был телефон, я бы просто позвонила ему, но… Мне приходит идея. Я быстро бегу в кабинет папы и смотрю на его письменный стол. Мой телефон где-то в его недрах. Это единственный стол в доме, в котором ящики запираются. Если бы я отняла телефон, то хранила бы его тут. Сажусь в кресло папы и дергаю ручку ящика. Конечно же, закрыт. Я вздыхаю и включаю его комп. Видео на YouTube дает мне достаточно подробную инструкцию, как взломать ящик. Удивительно, что можно сделать с помощью интернета. Я с удовлетворением смотрю на открытый ящик. Вытащив телефон, я баюкаю его в руках, словно драгоценного ребенка. Номер Чейза в приложении для заметок. Сердце бьется сильнее, когда я открываю новое сообщение и быстро набираю текст. Встретимся в полночь. Мой дом. На заднем дворе есть качели – буду ждать тебя там. Посылаю ему адрес. Нервно барабаню пальцами по столу в ожидании. Оно длится и длится. Проходит тридцать минут. Он даже не прочитал это чертово сообщение. В нетерпении я очищаю историю браузера на компе отца и захлопываю ящик. Телефон беру с собой. Успею положить его назад до того, как родители вернутся домой, но сейчас нет смысла спешить. Иду в ванную, единственную комнату на втором этаже, где можно посидеть с закрытой дверью. Жду ответа Чейза. Через несколько невыносимых минут снова пишу ему. Если ты не ответишь через пять минут, звоню тебе. Тут же появляется ответ. На работе. Прости, никаких встреч. О нет. Он меня не отошьет. Я с отчаянием смотрю на экран. Мы должны поговорить. Меня не колышет, что он не хочет… Мне это нужно. То, что мы сделали на вечеринке… Он единственный, кто знает об этом и с кем я могу это обсудить. Меня не интересует, что понадобится сделать, чтобы он поговорил со мной. Я готова на все. И хотя мне становится дурно от этого, я заставляю себя написать три слова.