75 — И бумаги, которые ты так театрально порвала, захвати. Вернулась к своему столу, достала из мусорки что было. Молча перебирал фотографии. Посмотрел на горку обрывков: — Вот тебе скотч, склей их, пожалуйста. Села здесь же, потянула за хвостик моток липкой ленты, он взвизгнул, заскрипел, раскручиваясь. — Ножницы есть? Посмотрел исподлобья. — Есть. — Протянул. — Ты мне такой даже нравишься. — А ты мне — нет. Она понимала, что — хамит. Нико прежде всего начальник. И она понимала, что ему это не придется по нраву. Несколько секунд он боролся между желанием одернуть ее и осознанием того, что она права. Не нашел ничего лучшего как выйти, оставить ее одну. 76 Может, это и было похоже на объявление войны. Хотя смешно: воробей против пушки. Прозрачным на просвет клювиком долбит гусеницу танка: — Я сегодня сама домой поеду. Это уже когда он склеенные бумажки полистал. — Если поедешь, я тебя уволю. 77 После истории со Светой — когда она потащилась проверять, не прячется ли Оленька в машине (влюблена она в Шлыкова, что ли?), — выходили вместе. Серега с Егором то ли не придавали этому значения, то ли до лампочки им было. Сейчас тоже вышли вместе, ни слова не говоря. Нико снова парковался недалеко от подвала — что теперь скрывать. Сели в машину. Все уже разъехались, они последними были. Оленька пристегивала ремень, когда Шлыков склонился к ней, прижал ладонью плечо к спинке сиденья. Она увернулась от его губ. — Не надо. Отпустил, завел машину. Сорвал с места. Ехали в гробовой тишине. Оленька сперва как-то неприятно волновалась, потом задумалась о чем-то. Да, о том, как нехорошо с Аленой вышло. «Я в ближайшие три недели не приеду. Правда, мне кое-какие бумажки нужны…» — «Хочешь, пошлю их тебе?» — «Нет. Спасибо. Не знаешь, Володя не забывает поливать цветы?» — «Он ничего никогда не забывает». (Вот оно что, цветы!) И тут самое время было спросить: Алена, можно мы с Нико… как-нибудь к тебе в гости… пока тебя нет? Но следом за этой мыслью — другая: а вдруг не согласится? Алена, она сиропиться не станет — нет, и весь сказ. Лучше молчать. Все равно в марте не появится, а ключики с мышеловкой, они все там же лежат, Оленька для отвода глаз опять завалила их засохшими кремами и прочим мусором. «Ну как у тебя с начальником-то?» — вдруг спросила Алена. «Все сложно…» — Оленька отчаянно колебалась: спросить про квартиру — нет? И тут Алена выдала странную фразу в своем духе: «Сложно? Да нет, любовь проста, как мыльце». Наверно, какая-то поэтическая ересь. — И что ты во мне нашла? Голос Шлыкова пробился извне, издалека. Оленька повернула голову, хотела ответить, но тут как раз последовал крутой вираж, тряхнуло. — Ты вот берешь и одной левой всех из дерьма вытаскиваешь, — я про китайца. — Он японец. — Ну один бес. Ты находчивая, ты интересная женщина. Ты стихи читаешь… про лапы-швабры. А что я? Оленька молчала. — Я просто мужик, который пытается что-то делать в жизни. Но таких полно. — Ты проскочил поворот. — Черт. Ничего, там еще один есть. Помолчали. — Знаешь, как я боялась звонить японцу? — Боялась? Почему? — Боялась, что разговаривать даже не станут, а если станут, то откажут; или поймут, что я не настоящий журналист, и посмеются. Боялась, что не буду знать, как с японцем говорить, о чем говорить, что мой английский недостаточен, что я не пойму его акцента, что… — Трусиха. — Да, пожалуй… Вот ты спрашиваешь, что я в тебе нашла. Наверно, я знаю, как ответить. Нашла человека, ради которого я готова этот страх перебарывать. Во имя которого готова идти против течения. Как карп. Ты знаешь, что в Японии карп весьма уважаем? — Нет. А что так? — За стойкость характера. Это единственная рыба, что может идти против течения и даже по водопаду взбираться. Мне сегодня рассказали. У японца-то фамилия Коимори. Я спросила, что она означает, оказалось, это производная от «кои», карпа. — Вот чего он суши-то занялся. А «мори», случайно, не «рис» означает? — Нет, «мори» — лес. Что общего с карпом, непонятно. — Лесной карп. Обычное явление. — Мутант. Нико улыбнулся: — А Коимори — это Карпов такой японский. — Не, «Карпов» не от карпа происходит, а от имени Карп. А имя — от греческого «карпос», плод. — Ты и это знаешь… — Да нет, у нас просто препод в институте был по фамилии Карпенко. Он и рассказал. — Слушай, и у нас был Карпенко. Хулиганистый такой. — А наш все время бегал вдоль доски… Маленький, толстенький, пальчики-сосиски, снует туда-сюда, быстро-быстро, сейчас взлетит. Мы его Карпосоном прозвали… — Оленька отвернулась, посмотрела в окно. Бросила, не поворачивая головы: — Ты понимаешь, Нико, сколько делаешь для меня? 78 Будто перешагнули некую грань. Теперь каждый знал, чем дорог другому. Их переполняла благодарность. Сейчас уже все было бы уместно — и заднее сиденье «Субару», и разговоры — о том, что раньше не приходило в голову спрашивать. — Ты о чем мечтала в детстве? — По дороге на дачу обнаружить лесок, где на деревьях растет мороженое. — И карп с двустволкой прохаживается, охраняет. — Нет, правда, у такого дерева ствол был бы как эскимо. Подошел, лизнул, дальше пошел… Еще я мечтала, чтобы никогда не случалось дождя. — Дождя?