Вряд ли Вовка заглянул в спальню — там цветов нет. А все остальное в норме. Кроме блюдца с тараканом. Оленька шла на работу, думала: это единственное, что осталось от того вечера, — смятая постель, воск, окурки. И оно пока живет, там, в пустой квартире, живет субботний вечер. Как дать понять Нико, что это — всё? Он, конечно, примет ее слова за игру. За набивание цены, обиду за подружку, капризы. А это просто страх. Тот же, что тогда, когда она бежала от Максима к Вовке. Только с Максимом все иначе было. Может, еще страшнее. Да, страшнее. Нико встретил ее долгим взглядом, она опустила глаза. Она вспомнила его. Ей будет тяжело бежать. 92 В шесть вечера зазвонил мобильный. Как раз обсуждали разметку нового номера. Звонила Алена. Она просто сказала: — Я приехала. И ничего больше. Это же Алена. Вот куда пропал ключ. Вовка его под половик положил или в почтовый ящик кинул. — Алена, я тебе все объясню. Ты во сколько спать ляжешь? Если я в двенадцать… — Оля, я устала с дороги. И мы с Ниной рано ложились. — А завтра?.. — Завтра утром бегу по делам, — и обратно в Нижний. — Алена, я приеду к девяти. В девять-то можно зайти? Не говорить же Нико, что она за два дня не нашла времени убраться и ей срочно надо оправдываться перед подружкой, которая не в курсе дела. — Нико, мне надо уйти в восемь. — Что-то случилось? — Нет. Просто надо. — Полагаешь, у тебя привилегированное положение? Выговаривать он ей еще будет, как школьнице. — А разве нет? — Нет. Могу я знать… — Думаю, не можешь. И в этом «не можешь» — все, что терзало напролет: ночь, день, ночь, утро. Не можешь полюбить. Не можешь открыться. Не можешь быть рядом. Хорошо плаваешь. Без десяти восемь Оленька встала, улыбнулась: — Нико, у меня работы нет, я пойду, если ты не против. Он сидел возле Светы, они отбирали картинки в номер. — Зайди ко мне, — и пошел в кабинет. Света с любопытством посмотрела — на него, потом на Оленьку. 93 — Кто ее спрашивает? — Шлыков. С работы. — Ах с работы… А вы в курсе, сколько времени? Будьте любезны, после одиннадцати звоните ей только на мобильный. — Звоню. Не отвечает. — Не отвечает? А что вы от меня-то хотите? Ее нет. Забыла в сумке мобильный, ускакала к Алене. Сидит там третий час. А мобильный весь вечер — тирлинь-тирлинь — придушенно. Тирлинь-тирлинь. Дернуть «молнию» на сумке, нырнуть рукой в нутро, тирлинь-тирлинь звонко выплескивается. Где ж этот телефон… Тирлинь-тирлинь… Смелость это или отчаяние? — Алло. Замешательство. Но трубку не бросили. — Простите? Я думал, что на мобильный звоню. На сей раз. Удивительное дело. Голос спокойный. Низкий, можно сказать, красивый голос, но главное — твердый. «На сей раз», — с такой дружественной усмешкой. — На сей раз — на мобильный. Ольги нет… Слушайте… Я знаю… Я хотел бы… Я встретиться хотел бы. С вами. Пауза. — Хорошо. Завтра я буду в редакции, скажем, в половине третьего. К трем уже народ начнет подтягиваться. Полчаса устроит? — Да. Пауза. — Ее действительно нет. Она у подруги, на другом этаже. — У Алены? — Вы хорошо информированы. Еще одна короткая пауза. — До завтра. Не успел ответить — трубку положили. 94 В половине одиннадцатого Оленька выползла на кухню. На столе лежала Степина коробка из-под шоколадных хлопьев и горстка высыпавшихся из нее хрустящих — даже на взгляд — лепешечек. В плошке с зайцами еще оставалось молоко — пара глотков — и горстка размокших-уже-не-хрустящих. Свою чашку Вовка, как обычно, помыл. По чистоплюйскому обычаю. Свинтуса не было. Алена его еще вчера забрала — повезет в Нижний. Степа — Оленька сквозь сон слышала — даже поплакал, не обнаружив клетки. Спешить некуда. Оленька сварила себе кофе, вернулась в спальню, села на кровать. Только ноги одеялом обернула. Такое солнце. Пол, стены заляпаны светом. Залпом допить кофе, откинуться на подушку. Спешить некуда.