Однако после этого дерзкого преступления политеи уже не стали церемониться. Через минуту и Эдди, и Сильвия были уложены на пол и надёжно связаны. Второй сыщик подошёл к лежащему риву и, протянув руку, оторвал от формы его значок. – Это вам не понадобится, метен! – с насмешливой улыбкой сообщил он. – Не думаю, что вам это решать! – огрызнулся рив. – Я думаю, вопрос уже решён! – усмехнулся сыщик. – О! А вот и наш новый рив! В дом шефа осторожно зашёл Мишель. Сыщик кинул ему значок и усмехнулся: – В отличие от вас, метен Страус, он хотя бы верен Викторину! И исправно ищет преступников, которые нападают на уважаемых людей. Служи хорошо, сынок! – Д-да, метен! Рад стараться, метен! – радостно сообщил Мишель и виновато глянул на шефа. – Ну ты и змея!.. – прошептал рив. – Не надо оскорблений, метен Страус! – посоветовал сыщик и повернулся к политеям. – Тащите их в тюрьму… Пускай пока там посидят. – Да, метен! – И что там с ночной перестрелкой, Мишель? Дальше Эдди не слышал: в ушах шумело. Их с женой кинули в фургон без окон и куда-то долго везли. Куда? Рив точно не знал. А когда двери открылись, он узнал старый береговой форт, который иногда использовался в качестве места заключения. Тюремщики сняли путы и проводили Сильвию и Эдди в камеры. К счастью, хотя бы в соседние. А потом были долгие сутки в камере… Эдди пытался спать, но неудобная койка только бока ему наминала, и выспаться никак не получалось. Зато он много говорил с женой, и это была его единственная радость. А ещё ел невкусную кашу, отдававшую опилками. И постоянно думал, когда же всё это закончится… А потом, посреди ночи, его разбудили. – Эх вы, метен Страус, метен Страус… Мы же договорились с вами! – произнёс в темноте глухой и давно знакомый голос. – Ведь вы сами на всё согласились! И что теперь? – Вы! – с ненавистью выдохнул Эдди. – А что теперь? Я ничего не сделал, и никому ничего не рассказывал!.. – В том-то и дело, что вы ничего не сделали, метен! – усмехнулся собеседник. – Ничего… А должны были поймать убийцу метена Пугнуса! И всё! Но никто не видел, как вы его ловите… А вот как вы общаетесь с тем нехорошим сыщиком, видел жендарм Мишель… – Во-первых, где доказательства? – нахмурился Эдди и попытался сесть, но внезапно понял, что привязан к койке. – Во-вторых, вы сами никого не смогли поймать. А сил у вас явно побольше, чем у моих пятерых помощников… – Во-первых, метен Страус, не вам мне дерзить! – спокойно ответил собеседник. – А во-вторых, времена сейчас такие, что для обвинения в измене никакие доказательства не нужны… Уж точно не в вашем случае, метен Страус!.. – Перед Старым Эдемом сами будете за это отвечать! – буркнул рив. – Никто не будет отвечать перед Старым Эдемом, метен Страус… – по голосу было слышно, что собеседник улыбается. – Я буду отвечать перед властями Южной Конфедерации. И только перед ними. Пришла пора возродить славные традиции Викторина! И сделать его центром нового государства! – Вот только я вам не присягал! – сглотнув комок в горле, оценил новости рив. – А потому и изменником не могу быть… – Ну кого волнуют такие мелочи, метен? – собеседник засмеялся. – Не стоит цепляться за старое… Впрочем, в самом деле… Зачем цепляться за старое? За старые правила, старые договорённости… Тем более, вы их сами нарушили. – Вы не посмеете! – рив рванулся, но путы надёжно его держали. – Посмею, Эдди… Твоих ублюдков обещал не трогать метен Пугнус. А его, знаешь ли, больше нет! А ты, Эдди – изменник! Так что отправлю я письмо в Блю Ривьеру. Пора бедным детишкам умереть от лихорадки! – Сволочь… – бессильно выдохнул Эдди. – Ну… Да, пожалуй! – собеседник зашуршал одеждой. – Буду считать за комплимент… Прощай, Эдди! Я не буду смотреть, как тебя осудит трибунал. И уж, тем более, не буду присутствовать на твоей казни. Но обязательно полюбуюсь на трупы: твой и твоей жены… Щёлкнул замок. Дверь закрылась, и по коридору разнеслись удаляющиеся шаги. А Эдди снова дёрнулся и почувствовал, что путы наконец-то стали поддаваться. Он дёрнулся снова, снова – и оказался свободен. По щекам текли слёзы, а в горле саднило. Хотелось рычать и реветь, как раненый зверь… – Милый! – раздался тихий голос жены из соседней камеры. – Не слушай их, милый. Всё будет хорошо… Просто надо немного подождать! Глава 17 Лекарня «Целебные воды», г. Блю-Ривьера, Марчелика, 16 апреля 1937 года М.Х Когда тьма опускается на Марчелику, оживает природа. Это люди привыкли в темноте сразу спать ложиться. Ведь когда спишь – не видишь наводящих оторопь теней и не шарахаешься от неизвестно чего, мелькнувшего на краю зрения. Коряга не покажется ужасающим чудовищем, а дерево не привидится опасным великаном. Людям ночью лучше спать! Однако там, где солнце яростно выжигает всё, что растёт, бегает и даже плавает, ночь – это лишь новый этап жизни. Ночные птахи начинают петь друг другу, резко прерывая пение, когда хищники обнаруживают незадачливых вокалистов. Распускаются цветы и листья, наполняя ароматами землю и активно потребляя кислород. Рыба поднимается к остывающей поверхности водоёмов, чтобы перекусить тем, что упало в воду за день. Нильс не был ни рыбой, ни птахой, ни ночным цветочком. Но всё-таки проснулся в своей кровати и больше не смог уснуть. Звёздный свет лился через окно, оставляя на кафельном полу белый отпечаток окна и рамы. Чуть бликовали металлически круглые навершия на спинке кровати. Подросток закрыл глаза, но сон никак не возвращался. Впрочем, откуда взяться сну, если он который год лишён активности, которая требуется в его возрасте? Двухчасовая прогулка по двору перед обедом – не в счёт. И ежедневное принятие целебных ванн – не в счёт. Нильс прекрасно понимал, что всё это лишь пыль в глаза. Он и его сестра Анна находились в заложниках. Они не были больны, как не был болен их погибший старший брат. Их просто привезли в клинику и держат взаперти. И никакая лихорадка тут ни при чём. Весь последний этаж одного из корпусов элитной больницы был превращён неизвестными похитителями в тюрьму всего для четырёх человек. И двое из них были детьми. Поначалу Нильс и Анна часто плакали. Они воспоминали родителей и друзей, оставшихся в Викторине, и очень хотели вернуться. Они мечтали о встрече, стремились к выздоровлению… Правда, родители и друзья их почему-то не навещали, а и без того отличное здоровье даже не пыталось улучшаться. И в какой-то момент Нильс понял, что с этим лечением всё не так просто… Слух у мальчика был хороший. В своей палате он сидел постоянно, а за дверью так же постоянно находились скучающие охранники. Приложив ухо к двери, можно было услышать, о чём они говорят. И Нильс слушал, стараясь как можно больше понять из разговоров. И однажды оговорки и случайные фразы охранников всё-таки сложилось в единую картину… Нильс и Анна были заложниками, которые гарантировали правильное поведение их отца, рива Викторина. А старшего брата Говарда убили, чтобы испугать родителей. И в этой клинике Нильс и Анна останутся навсегда, а выйти смогут только ногами вперёд. Всё сложилось, и на несколько дней мальчик погрузился в тягучую депрессию, понимая всю безвыходность положения. Больница отлично охранялась: нечего было и думать, чтобы сбежать. Но дети не умеют всерьёз печалиться. Так говорил священник в воскресной школе. Вот и Нильс не смог, снова вернувшись к более благодушному настроению. А вместе с хорошим настроем появились и планы бегства. Мальчик тогда был младше, чем сейчас, и тюремщики ему многое прощали. Отогнутые прутья, чтобы мог пролезть он и Анна, подкоп в парке, попытка спрятаться в мусоре… За это его не стали наказывать. А вот когда он просто сумел перемахнуть забор… В тот день в палату, где лежал привязанный к кровати беглец, вошёл метен Шуштер. Он остановился посреди комнаты и ещё какое-то время стоял, молча переминаясь с ноги на ногу. А потом спросил: – Почему ты не хочешь лечиться? Почему пытаешься сбежать? – Я хочу к маме и папе! – заявил Нильс. Метен Шуштер подошёл и заглянул ему в глаза. – Хочешь их заразить лихорадкой? – поинтересовался он. – Я ничем не болен! – гордо заявил Нильс. И это была его самая большая ошибка. – Я так и думал… – кивнул Шуштер, присаживаясь на стул рядом с койкой. – Так и думал, что ты догадался… – Догадался о чём? – попытался косить под дурачка Нильс. – Хватит, хето… – усмехнулся мужчина. – Вижу, ты понял, почему ты и сестра здесь. – Вы убили моего брата! – крикнул Нильс, возможно, поддавшись на провокацию Шуштера, но тот ничем не выдал себя. – Это не мы, а другие люди, – покачал головой метен Шуштер. – И это неважно… Раз ты обо всём догадался, то мы поступим так: либо ты прекращаешь попытки сбежать, либо в следующий раз мы случайно пристрелим твою сестру! – Вы не можете! Мой отец… – попытался возмутиться мальчик, но на мужчину это не произвело ровным счётом никакого впечатления: – А твой отец, Нильс, ни о чём не узнает! И будет всё так же соблюдать условия соглашения… – метен Шуштер погладил ребёнка по голове. – Зато ты останешься один! Так что… Решай. С тех пор Нильс больше не пытался бежать. Всё, на что он надеялся, так это на то, что ему удастся протянуть ещё хотя бы лет пять. Уж слишком сильно запали ему в душу слова о том, что выйти из клиники можно только вперёд ногами… Нильс сдался. Не пытался узнать, как ходят патрули вокруг территории больницы, не пытался узнать, как сменяется охрана у дверей, не просчитывал, как доберётся до Викторина к родителям… И больше не хотел бежать. Только иногда, проснувшись ночью, он подходил к окну и с завистью смотрел, как гуляют по тёмному парку одинокие охранники… Клиника стояла на берегу солёного минерального озера, которое питали подземные источники. С одной стороны вздымала свои склоны каменистая возвышенность, с другой – был обрыв к берегу. Чтобы выйти с территории клиники, надо было пройти через зелёный луг парка, миновать лабиринт из подстриженных кустов, а дальше, за оградой, преодолеть ещё двести метров узкого перешейка в сторону города… Нильс тихо, чтобы не заскрипела кровать, спустил ноги на холодный кафельный пол. И на цыпочках приблизился к окну. Ночь была тёмная. Лишь редкие фонари на аллеях парка высвечивали пятна света на гравийных дорожках, да за возвышенностью разливалось в небе сияние Блю Ривьеры. По одной из аллей неспешно шли двое охранников. Они то входили в круг света, то углублялись в ночную тень, исчезая из виду. Пели ночные птицы, стрекотали, скворчали и щёлкали насекомые. Холодные звёзды безразлично светили с тёмного неба в ожидании Гробрудера. В воскресной школе говорили, что человеку положено спать в ночи. Но Нильс не хотел спать – он хотел ходить, бегать, прыгать, на девочек смотреть, в конце концов… Он бы не отказался сейчас погулять по парку – даже с теми охранниками, которые как раз вышли на очередной освещённый пятачок и снова скрылись в тени… Хотя бы так уже!.. Нильсу даже плакать захотелось от обиды. Сколько раз он с тоской смотрел, как к обычным больным приезжают родственники, как носятся дети, играя на лужайках парка… А он вместе с сестрой мог только пройтись по аллее, посидеть на лавочке – а потом снова уходил в корпус. Короткие разговоры, грустные взгляды и двое охранников за плечами. Как те, что шли сейчас по парку… Нильс пригляделся к светлому пятну, ожидая появления охранников. Но их всё не было… Не было… Не было… А потом из тьмы сиротливо выкатилась шляпа и улеглась на границе света и тени. Нильс во все глаза смотрел на эту шляпу – и отчаянно пытался понять, что за тварь могла сожрать в темноте сразу двух человек. Причём мгновенно… Ему стало страшно. Он осторожно сделал шаг назад, не сводя взгляда с тёмного пятачка, и тут неведомая тварь проявила себя. Из темноты появилась человеческая рука, схватила шляпу и утащила обратно в ночь. Нильс чуть склонил голову и перестал отступать от окна. Наоборот, он прижался к стеклу и стал вглядываться в ночь, выискивая других патрульных. Но парк был пуст. Если бы Нильс мог заглянуть за угол, то мог бы с интересом понаблюдать, как молодой метен Пиколло, один из врачей клиники, прижал к стене молодую санитарку мешо Фрэнсис и старательно вылизывает ей рот изнутри. Впрочем, Нильс бы догадался, конечно, что они целуются, а рука метена Пиколло неспроста шарит под юбкой девушки. Он бы, как типичный подросток, тоже под юбкой пошарил. Но даже, умей мальчик смотреть сквозь стены, Нильс не сумел бы разглядеть две тёмных тени, застывшие неподалёку от влюблённых… И, надо сказать, с интересом наблюдавшие за процессом. Место было плохо освещено, и это могло бы помешать метену Пиколло или даже Нильсу, научившемуся смотреть сквозь стены.