– Нет-нет-нет! – в ужасе зашептал из-за ограды Сыч. – Что же вы делаете… – Огонь! В звенящей тишине марчельского вечера это был самый громкий звук. Потому что четыре десятка винтовок тихо щёлкнули осечкой… – Перезарядить! Целься! – взбешённый заместитель сотника посмотрел на подчинённых, но те почему-то не шевелились. – Это что, бунт!? Впрочем, причин не шевелиться у его солдат хватало. Как минимум, два десятка причин прямо на глазах затягивались на груди священника, а следом – каким-то чудом восстанавливалась ряса. Некоторые солдаты ошарашенно тёрли глаза, а другие и вовсе начинали украдкой креститься. – Остановитесь! – закричал отец Иоахим, будто всегда знал, что так и будет. – Остановитесь! Тут нет бунтовщиков!.. – Ах ты козёл! – взревел заместитель сотника, выхватил табельный пистолет и выстрелил. Пуля попала в грудь, и священник пошатнулся. – Не берите грех на душу! – проговорил он, а на губах его вспухал кровавый пузырь. – Остановитесь!.. – Да сдохни уже, развалюха! – рявкнул заместитель командира и выпустил в священника всю обойму на восемь патронов. – Огонь!.. На этот раз солдаты его послушали. И винтовки не стали отказывать. Отец Иоахим упал вместе с последней попавшей в него пулей. Упал на спину, широко расставив руки. – Вставай! – шёпотом просил его Сыч, как ребёнок, уповая ещё на одно, последнее, чудо. – Ты же принял специю… Вставай, старик… Но седой священник больше так и не поднялся. Он смотрел застывшим взглядом в темнеющее небо, а на губах застыла улыбка: пока его убивали, люди успели укрыться в укреплённом центре городка. Женщины, дети и старики точно успели. Хоть нападение и было неожиданным, хоть артиллерия и продолжала посылать снаряды в дома горожан, но большая часть людей смогла скрыться. А меньшая… Отец Иоахим всегда спасал того, кого мог – и не пытался спасти всех. И те, кто не успел или не захотел уйти, сами выбрали свою судьбу. – Сука сраная! – вытерев глаза, Сыч поднял винтовку и выстрелил в заместителя командира. Тот как раз дёрнулся, словно что-то почувствовал. И пуля, летевшая в грудь, ударила в плечо, впившись ему в сустав. От дикой боли в руке командир застонал и пошатнулся. Солдаты успели его подхватить. И, теряя сознание, он прошептал: – Найдите и убейте этого ублюдка… А Сыч уже бежал прочь, понимая, что всех солдат не перестреляешь. Он хотел добраться до церкви, но староэдемцы уже пошли на штурм… Он хотел скрыться в укреплённом центре, но десяток армейских всадников на воллах перекрыл ему путь… Сыч метался по городу, стрелял, укрывался, снова стрелял… Но его загоняли, как волка на охоте. И ему было страшно обидно оттого, что больше он не увидит Сильвию. Ему так много нужно было ей сказать, а он не сказал… И, как понимал Сыч, уже никогда не успеет. Всё тяжелее было двигаться, всё сильнее едкий пот заливал глаза. Практически без сил, он спрятался во дворе какого-то старого дома. И приготовился умереть… Сыч увидел, как заходящее солнце коснулось горизонта. И сразу понял: это его последний закат. Обидно было умереть вот так, едва став счастливым… Но Сыч всегда был готов к смерти. – Сюда, метен Сыч! Сюда! – послышался откуда-то женский голос. – Идите сюда! Спрячьтесь! И агент Акесекрета вдруг поверил, что, возможно, ему ещё рано умирать. Собравшись с силами, он поднялся и пошёл на зовущий его голос. Будь что будет – а он всё-таки попытается выжить. Ради себя, ради глупенькой юной Сильвии, ради их общего будущего… Окрестности города Стеинхольвег, Марчелика, 14 мая 1937 М.Х. Пуля сбила шляпу. Пуля была массивной, а шляпа до встречи с ней – новой. Дан купил её по пути, надеясь, что она ещё долго прослужит ему верой и правдой. И если долго – это пять дней, то впору было вообще отказываться от шляп. Слишком уж часто они у него страдали. Впрочем, судя по тому, как обиженно хрюкнула Ночка – в неё тоже что-то прилетело, но несущественно. «Ведь почти добрались до Стеинхольвега! Без приключений! Без перестрелок!» – Дану было обидно. И ещё немного саднило кожу на голове. Бронепластик – конечно, штука полезная. И уже не в первый раз он отклонял пули, прилетевшие в буйную касадорскую голову. Но ведь рано или поздно выстрел попадёт прямо в стык пластин, и Дан останется без мозгов. И изображать тупого здоровяка станет совсем уж просто. «Можно сказать, вживусь в образ навсегда! Возможно, даже посмертно!» – подумал он, соскакивая на землю и укрываясь за камнем. После первого же выстрела отряд, рассыпавшись, съехал с дороги, и теперь спутники Дана прятались кто где. А заодно пытались высмотреть неизвестного противника. – Дан, ты в порядке? – крикнула откуда-то из-за другого камня Мэнола. – Я видела у тебя кровь! – Просто кожу поцарапало! – ответил Дан. – Какая там сволочь собирается сдохнуть?! Кто видел?! В этот момент впереди, за пригорком у дороги, мелькнуло что-то землистое, и снова грохнул выстрел. Пуля ударила в напл, за которым прятался Бенедикт. Тот не растерялся, не испугался, а быстро высунулся и выстрелил в ответ. Наугад не попал, конечно – но точно заставил врагов понервничать… – Ган! – крикнул Дан. – И кто там ещё с тобой! Давайте, как обычно! – Ага! – согласился Иоганн и знаками начал собирать команду, чтобы обойти врага. Сам Дан был так зол, что тоже пополз – только с другой стороны. Ну, в самом деле, что за моду взяли – пытаться ему в голову попасть? Вдруг нападающие снова дали о себе знать. И потребовали надтреснутым молодым голосом: – Вы под прицелом экспедиционного корпуса Ассамблеи Колоний! Немедленно сдавайтесь! – Парень! Это надо кричать до того, как шляпу мне испортил и чуть башку не прострелил! – разозлился Дан. – А теперь тебе надо кричать совсем другое!.. – Сдавайтесь! – стоял на своём упрямый противник. – Не «сдавайтесь», а «сдаюсь», придурок! Это то, что может спасти тебе жизнь! – поведал ему в ответ Дан. Пока полз, касадор насчитал пятерых врагов. Все в какой-то землистой форме, отлично скрывавшей их на просторах Марчелики. Если Дан и рассчитывал столкнуться с солдатами Старого Эдема, то явно не здесь. И не так! Что они делали на центральных равнинах, он даже предположить не мог… «Что вы тут забыли, дебилы? – подумал он, почувствовав, как внутри кольнуло очень неприятное предчувствие. А вскоре оно оформилось в мысль: – Вы что, напали на Стеинхольвег?!». В этот момент противники заметили Иоганна и открыли по нему стрельбу. Но солдаты Старого Эдема забыли о том, что дорога здесь слегка приподнималась над землёй, а с другой стороны от неё никого не осталось. Поэтому Дан совершенно безнаказанно добрался до их укрытия. Ему оставалось лишь перебежать дорогу – что он и сделал, когда его спутники снова заставили солдат стрелять. Первый староэдемец так и не узнал, что вырубили его с добрейшей улыбкой на лице… А вот второй услышал шум и начал разворачиваться. Он даже успел подумать: «Кто это тут такой улыбчивый?» – и тут же провалился в беспамятство. Третий и четвёртый успели и развернуться, и навести винтовки. Но через секунду один уже смотрел на ошмётки плеча, развороченного пулей, а второй – сразу же лишился винтовки. Её-то прикладом Дан его и вырубил. – Сдаюсь! – завизжал знакомый голос. Это пятый солдат понял, что происходит. Но тяжёлая пуля, пробившая ему живот, временно прекратила крики. – Поздно, метен! – сочувственно сказал Дан. – Был бы посообразительнее, остался бы жив… И ребят своих уберёг бы. Наши все в порядке? Никто не ранен? – Все! Раненых нет! У нас Ламмерта слегка зацепило! – раздались ответные крики. – Собираем воллов и разбиваем лагерь! – приказал Дан. – Раненых перевязать, мёртвых похоронить! – Так нет же мёртвых! – крикнула Мэнола. Дан навёл револьвер на солдата, раненого в живот, и спустил курок, добив бедолагу. – Теперь есть! – хмуро сообщил он. Собрав воллов, касадоры отогнали фургон в сторону от дороги и стащили солдат к временному лагерю. Обрив от колючек четыре крупных кактуса, пленников привязали к ним. Солдат с пробитым плечом тихо стонал, а остальные молчали, свесив головы – ещё не пришли в себя. – Помогите… – попросил раненый. – Хочешь отправиться за своим командиром? – удивился сидевший в охране Алекс. – Плечо… Больно… – Дан! – крикнул Алекс. – Тут пленный жалуется, что ему больно! – Я сейчас возьму бечёвку покрепче и оторву ему яйца! Узнает, что такое боль, придурок!.. – мрачно отозвался Дан. – Всё слышал? – спросил Алекс у пленника. – Я просто выполнял приказ… Просто солдат! – тоскливо ответил тот. – Дурак ты просто! – ответил Алекс и отвернулся, скрывая жалость в глазах. Спустя два часа все пленники очнулись. Только раненый в плечо потерял сознание. Он ещё час стонал, умолял, просил, а потом замолчал. Сказывалась и жара, и потеря крови. Подошедшие Дан и Иоганн равнодушно посмотрели на него и подошли к другому солдату. – Как тебя зовут? – поинтересовался Дан. – Кевин, метен! – ответил тот, вжимаясь в кактус. – Кевин… И что ты тут делаешь, Кевин? – Дан присел напротив и участливо посмотрел на пленника. – Я служу…. Кулак Иоганна врезался ему в скулу. – Неверный ответ, – проговорил Дан. – Я не люблю говорить… Лишний раз. Поэтому объясняю один раз: если я спрашиваю, что ты тут делаешь, вы рассказываете мне всё. Сразу. Сами. И начинать надо не от сотворения мира, а от того момента, как вы пришли сюда. Всё ясно? Пленники промолчали, и только Кевин, увидев занесённый кулак, быстро затараторил: – Да! Всё ясно, метен! Мы тут в дозоре, метен! Нас командир послал, метен!