— Понятия не имею, — ответил Аллейн. — Я никогда раньше не видел этого человека. А у вас с ним, кажется, очень дружеские отношения. — У меня? — Вы называете его Себ, не так ли? — Да ладно. Понимаете. Просто такая манера. Почему нет? — Возможно, он вам полезен. — Каким же это образом? — проговорил Кеннет, не сводя с Аллейна глаз. — В Риме. Я надеялся… разумеется, я могу серьезно ошибаться. — Аллейн оборвал себя. — Вы едете на эту позднюю вечеринку? — спросил он. — Конечно. И мне все равно, сколько придется ждать. — Правда? — отозвался Аллейн. И, надеясь, что правильно и с правильной интонацией употребляет жаргонное слово, спросил: — Можно ожидать увидеть «сцену»? Кеннет кончиком пальца откинул прядь волос, упавшую на глаза. — Какого рода «сцену»? — осторожно спросил он. — Группу… э… или я неправильно выразился? Я пока еще не подсел… так, кажется, называется? Я хочу «опыта». Понимаете? Теперь Кеннет неприкрыто его разглядывал. — Вы, конечно, выглядите классно, — сказал он. — Знаете, просто круто. Но… взглянем правде в глаза. Начистоту, дорогой. Начистоту. — Сожалею, — сказал Аллейн. — Мистер Мейлер должен был помочь мне с заменой. — Пусть это вас не тревожит. У Тони здорово. — У Тони? — Там, куда мы едем. В «БерлогуТони». Самое лучшее местечко. Отличное. Знаете? «Травка», кое-что покрепче, все такое. Причем никаких осложнений. Немножко поторчим. — Поторчим?.. — Это такая вечеринка. Психоделическая. — Шоу среди присутствующих? — Если хотите… но наоборот. Такое модное. Некоторые приходят просто похихикать и уходят. Но если вас забирает, ради чего это и делается, вы ловите кайф. — Очевидно, вы уже бывали там раньше? — Не стану вас обманывать, бывал. Нас возил Себ. — Нас? — Тетушка тоже ездила. Она так любит новые впечатления. Она изумительная… честно. Я не шучу. Пересиливая себя, Аллейн непринужденно спросил: — Себ… подсадил вас? — Совершенно верно. В Перудже. Я подумываю, — сказал Кеннет, — сменить. — Сменить? — Сделать большой скачок. С «травки» на иглу. Ну, у меня, между прочим, есть вкус. Понимаете. И заметьте, зависимости у меня нет. Так, изредка принимаю дозу. Только чтобы повеселиться. Аллейн посмотрел в лицо, которое еще не так давно было, видимо, привлекательным. Полицейские с такой же неохотой определяют характер по лицам людей, с какой позволяют читать собственные мысли по своим лицам, но Аллейну пришло на ум, что если бы не отталкивающий цвет лица и постоянно искривленный в безвольной усмешке рот, то Кеннет был бы вполне симпатичным парнем. Даже теперь он еще мог оказаться не таким распущенным, как можно было предположить по его поведению в целом. И что бы там ни произошло или еще произойдет с мистером Себастьяном Мейлером, подумал Аллейн, это и на миллионную долю не сравняется с тем, чего он, безусловно, заслуживает. Кеннет нарушил повисшее между ними молчание. — Послушайте, — сказал он, — это, разумеется, идиотизм, но вот была бы умора, если бы после общения с Себом и поездки к Тони и всего прочего вы оказались бы тем самым Человеком? — Тем самым Человеком? — Да. Вы понимаете. Полицейским в штатском. — Я похож на такого? — Нисколечко. У вас шикарный вид. Однако, возможно, это ваша хитрость, верно? Но все равно вы не можете меня арестовать, когда мы не на британской земле. Или можете? — Я не знаю, — ответил Аллейн. — Спросите у полисмена. Кеннет измученно усмехнулся. — Честно, вы меня убиваете, — сказал он и добавил после еще одной паузы: — Если я не слишком много себе позволяю, а чем вы занимаетесь? — А как по-вашему? — Не знаю. Чем-нибудь ужасно высокопоставленным и деликатным. Как дипломатия. Или это ушло вместе с лордом-камергером? — А лорд-камергер ушел? — Ну, тогда пришел. Думаю, он до сих пор ковыляет по дворцовым коридорам с ключом на груди. — Какая-то мысль, по-видимому, поразила Кеннета. — О боже! — слабо воскликнул он. — Только не говорите мне, что вы и есть лорд-камергер. — Я не лорд-камергер. — Вот уж мне повезло бы. Оркестр нерешительно умолк. Барнаби Грант и Софи Джейсон вернулись к столу. Джованни грациозно подвел леди Брейсли к ее столику, где в трансе сидел майор. Ван дер Вегели, держась за руки, присоединились к ним. Джованни объяснил, что второй водитель отвезет Софи, Ван дер Вегелей и Гранта в их гостиницы, когда они пожелают, а сам он займется другими членами группы. Аллейн заметил, что «Берлогу Тони» Джованни не назвал и что общего, открытого объявления о дополнительном развлечении не прозвучало. Только те довольно скрытые подходы к мужской части компании. И через Кеннета — к леди Брейсли. Ван дер Вегели сказали, что хотели бы потанцевать еще немного, а затем поехать к себе. Софи и Грант с этим согласились и, когда оркестр грянул снова, вернулись на танцпол. Аллейн оказался наедине с Ван дер Вегелями, которые с довольным видом потягивали шампанское. — У меня не очень хорошо получается, баронесса, — сказал Аллейн. — Но, может, вы рискнете? — Конечно. Сама она, как многие крупные женщины, танцевала очень хорошо — уверенно и легко. — Но вы хорошо танцуете, — сказала она через несколько секунд. — Почему вы сказали не так? Это то британское самоуничижение, о котором мы слышим? — Танцуя с вами, трудно ошибаться. — Ха-ха, ха-ха, комплимент! Лучше и лучше! — На другую вечеринку вы не едете? — Нет. Мой муж считает, что нам это не подходит. Ему не очень понравилось, в каком стиле это было предложено. Это скорее для мужчин, сказал он, поэтому я дразню его и говорю, что он большой консерватор, а я не такая уж и неискушенная. — Но он остается тверд? — Он остается тверд. Значит, вы едете? — Я согласился, но теперь вы меня тревожите. — Нет! — воскликнула баронесса с лукавой улыбкой. — Этому я не верю. Вы такой шикарный. Искушенный. Это я вижу очень ясно. — Перемените решение. Поедемте, присмóтрите за мной. Это вызвало у баронессы взрыв веселья. Она мастерски скользила в танце, заливаясь смехом, а потом, когда Аллейн стал настаивать, внезапно приняла серьезный вид. Понизив голос, баронесса объяснила: она уверена, что Аллейн ей не поверит, но они с бароном действительно придерживаются самых пуританских взглядов. Они лютеране, сказала баронесса. Они, например, отнюдь не в восторге от римской ночной жизни, как ее изображают в итальянских фильмах. Аллейн когда-нибудь слышал об издательской фирме «Адриан и Велкер»? Если нет, она должна сказать ему, что они стоят на очень твердых позициях в отношении морали и что барон, их представитель за рубежом, поддерживает данный подход. — В наших книгах все чисто, все честно и благотворно, — объявила она и с большим воодушевлением начала расписывать сей высокий стандарт литературной гигиены. Это не поза, подумалось Аллейну, это склад ума: баронесса Ван дер Вегель (как, по-видимому, и ее муж) была по-настоящему набожной и, подумал он, искоса глядя на этрусскую улыбку, обладала, по всей вероятности, спокойной безжалостностью, которая так часто сопровождает пуританский характер. — Мы с мужем, — сказала она, — согласны в отношении… кажется, вы называете это «терпимое» общество, правильно? Мы согласны абсолютно во всем, — добавила она со сдержанным бесстыдством. — Мы всегда счастливы вместе и соглашаемся в наших взглядах. Как близнецы, верно? — И она снова разразилась хохотом. Танец, безмятежность, внезапные приступы веселости баронессы подтверждали ее несуразные заявления: она была чрезвычайно довольной женщиной, подумал Аллейн, физически удовлетворенной женщиной. Интеллектуально и морально удовлетворенной, кажется, тоже. Она повернула голову и посмотрела на сидевшего за столиком мужа. Супруги улыбнулись друг другу и приветственно пошевелили пальцами. — Вы в Риме впервые? — спросил Аллейн.