Когда люди танцуют, и танцуют слаженно, то, какими бы чужими ни были они друг другу в остальном, между ними возникает физическое согласие. Аллейн немедленно уловил возникшее у баронессы отчуждение, но она с готовностью ответила, что они с мужем несколько раз бывали в Италии, и в частности в Риме. Муж достаточно часто ездит сюда по делам издательства, и когда это удобно, она его сопровождает. — Но в этот раз вы просто отдыхаете, — уточнил Аллейн. Баронесса подтвердила и спросила: — Вы тоже? — О, безусловно, — ответил Аллейн и отправил партнершу в дополнительное вращение. — А в предыдущие визиты вы посещали экскурсии с «Чичероне»? — поинтересовался он. И снова — ошибиться было нельзя — холодок отчуждения. — По-моему, это бюро возникло недавно, — сказала баронесса. — Совершенно новое и крайне занимательное. — Вам не кажется странным, — спросил Аллейн, — что, похоже, никого из нас особо не беспокоит отсутствие нашего чичероне? Он почувствовал, как приподнялись массивные плечи. — Наверное, это странно, — признала баронесса, — что он исчезает. Мы надеемся, что с ним все в порядке, не так ли? Только это мы и можем сделать. Тур получился удачным. Они прошлись мимо их столика. Барон воскликнул: «Отлично, отлично!» — и негромко поаплодировал своими ручищами, хваля их танец. Леди Брейсли оторвала взгляд от Джованни и утомленно-оценивающе посмотрела на них. Майор спал. — Мы думаем, — сказала баронесса, возобновляя разговор, — что у него возникли, вероятно, неприятности с продавщицей открыток. С Виолеттой. — Она явно устроила ему сцену. — Мы считаем, что она была там. Внизу. — Вы ее видели? — Нет. Мисс Джейсон видела ее тень. Нам показалось, что мистер Мейлер расстроился, когда услышал об этом. Он изо всех сил делал вид, что не придает этому значения, но был расстроен. — Весьма устрашающая дама, эта Виолетта. — Она ужасная. Подобная ненависть, так открыто показанная, — пугает. Любая ненависть, — заметила баронесса, ловко откликаясь на смену танцевального па, — очень пугает. — Дежурный монах обыскал все помещения. Ни Мейлера, ни Виолетты не нашли. — А, монах, — проговорила баронесса Ван дер Вегель, и абсолютно ничего нельзя было извлечь из этой реплики. — Возможно. Да. Может, и так. — Интересно, — зашел с другой стороны Аллейн, — говорил ли вам кто-нибудь, что вы похожи на этрусков? — Я? Я голландка. Мы голландцы, мой муж и я. — Я имел в виду, если вы меня простите, вашу внешность. Вы поразительно похожи на пару на том прекрасном саркофаге на Вилле Джулия. — Семья моего мужа — очень старая голландская семья, — объявила она, нисколько не желая, по-видимому, осадить Аллейна, а просто продолжая констатировать факт. Аллейн подумал, что тоже может развить эту нейтральную тему. — Уверен, вас не обидят мои слова, — сказал он, — потому что та пара очень привлекательна. Они демонстрируют то сильное супружеское сходство, которое говорит и о полном их согласии. Баронесса никак на это не отреагировала, если только не считать ответом ее следующую фразу. — Мы состоим в отдаленном родстве, — сказала она. — На самом деле по женской линии мы происходим из семейства Виттельбахов. Меня зовут Матильда Якобеа в честь знаменитой графини. Но все равно то, что вы говорите, странно. Мой муж считает, что наша семья берет свое начало в Этрурии. Поэтому, возможно, — игриво добавила она, — мы их далекие потомки. Он думает написать на эту тему книгу. — Как интересно, — вежливо проговорил Аллейн и предпринял весьма виртуозный маневр с вращением. И почувствовал легкое раздражение, когда баронесса с безукоризненной легкостью его повторила. — Да, — сказала она, подтверждая собственное заявление, — танцуете вы хорошо. Я получила большое удовольствие. Вернемся? Они возвратились к ее мужу, который поцеловал баронессе руку и пристально посмотрел на нее, склонив набок голову. К ним подошли Грант и Софи. Джованни поинтересовался, готовы ли они ехать к себе, и, узнав, что готовы, вызвал второго водителя. Аллейн посмотрел, как они уходят, а затем со смирением, присущим всем полицейским при исполнении служебных обязанностей, настроился на посещение «Берлоги Тони». III Слово «берлога», обнаружил он, в официальное название не входило. Это было просто «У Тони», и на фасаде имя не фигурировало. Вошли они через кованые ворота, которые открыл, после негромких переговоров с Джованни, привратник. Пересекли затем мощеный внутренний двор и поднялись в лифте на пятый этаж. Джованни собрал с каждого из их компании по пятнадцать тысяч лир. Передал эти деньги кому-то, кто посмотрел через отверстие в стене. Тогда изнутри открылась следующая дверь, и постепенно им явились прелести «Берлоги Тони». Они представляли собой все и более того, что можно было ожидать, весьма разнообразное и на любой вкус на предсказуемом уровне. Клиентов провели в абсолютно темное помещение и усадили на бархатные диваны, шедшие вдоль стен. Сколько там находилось человек, определить не представлялось возможным, но огоньки сигарет вспыхивали во множестве мест, и комната была заполнена дымом. Компания Джованни прибыла, видимо, последней. Кто-то с маленьким фонариком, светившим голубым светом, провел их на предназначенные им места. Аллейн ухитрился сесть рядом с дверью. Чей-то голос пробормотал: «Косячок, синьор?» — и в свете фонарика продемонстрировал коробочку с единственной сигаретой. Периодически слышалось чье-то бормотание, и часто кто-то хихикал. Психоделическое шоу представил сам Тони, снизу подсвечивая лицо фонариком. Это был вкрадчивый мужчина, одетый, кажется, в атлас с растительным узором. Он объявил по-итальянски, а затем, запинаясь, по-английски. Шоу называется, сказал он, «Стрэнное различение». Центральную часть комнаты затопил розовато-лиловый свет, и шоу началось. Аллейн не склонен был к субъективным замечаниям о полицейской работе в полевых условиях, но в отчете, который он впоследствии составил по этому делу, назвал «Странное развлечение» Тони «мерзким», а поскольку более подробного описания не требовалось, он его и не дал. Представление еще не закончилось, когда Аллейн нащупал за бархатной шторой дверную ручку и выскользнул из комнаты. Впустивший их привратник находился в прихожей. Он был рослым, крупным и мрачным и лежал в кресле, стоявшем напротив двери. Увидев Аллейна, мужчина не удивился. Можно было предположить, что расстройство желудка не было «У Тони» чем-то необычным. — Вы желаете уйти, синьор? — спросил он по-итальянски и показал на дверь. — Вы идти? — добавил он на примитивном английском. — Нет, — по-итальянски ответил Аллейн. — Нет, спасибо. Я ищу синьора Мейлера. — Он посмотрел на свои дрожащие руки и сунул их в карманы. Мужчина спустил ноги на пол, очень внимательно посмотрел на Аллейна и встал. — Его здесь нет, — сказал он. Аллейн вытащил руку из кармана брюк и рассеянно посмотрел на банкноту достоинством в пятьдесят тысяч лир. Привратник кашлянул. — Сегодня вечером синьора Мейлера здесь нет, — сказал он. — Сожалею. — Плохо, — отозвался Аллейн. — Я очень удивлен. Мы должны были встретиться. У меня с ним договоренность, договоренность об особом размещении. Вы понимаете? Он широко зевнул и высморкался. Наблюдавший за ним привратник выждал несколько секунд. — Возможно, он задерживается, — предположил он. — Я могу поговорить от вашего имени с синьором Тони. Я могу устроить это размещение, синьор. — Возможно, синьор Мейлер придет. Возможно, я немного подожду. Он снова зевнул. — В этом нет необходимости. Я могу обо всем договориться. — Вы даже не знаете… — Вам стоит только сказать, синьор. Все что угодно! Привратник сообщил подробности. Аллейн изобразил беспокойство и неудовольствие. — Все это очень хорошо, — проговорил он. — Но я желаю видеть хозяина. Это же договоренность. Аллейн ждал возражений на слово «хозяин», но их не последовало. Привратник начал умасливать его. Он сладко бормотал и утешал. Он видит, повторял он, что Аллейн расстроен. Что ему нужно? Возможно, Г. и К.? И снаряжение? Он может немедленно все обеспечить, и симпатичный диванчик в уединенном месте. Или, возможно, он предпочитает получить свое удовольствие у себя дома? Через минуту или две Аллейн догадался, что этот человек действует сам по себе и не собирается идти к Тони за предлагаемым кокаином или героином. Возможно, он приворовывал из имеющихся запасов. И сам демонстрировал симптомы ломки. Пятидесятитысячная банкнота дрожала в его руке; он зевал, сморкался и вытирал шею и лоб. Аллейн изобразил недоверие. Откуда ему знать, что товар у привратника хорошего качества? Поставки мистера Мейлера наивысшего качества — не подделка, чистые. Насколько он знает, мистер Мейлер напрямую импортирует с Ближнего Востока. Откуда ему знать?.. Привратник немедленно ответил, что продаст наркотики из запасов мистера Мейлера, который и в самом деле является важной фигурой в этой сфере. И начал проявлять нетерпение. — Через минуту, синьор, будет уже поздно. Представление закончится. Это правда, что гости Тони перейдут в другие комнаты и к другим развлечениям. Откровенно говоря, синьор, они не получат такого обслуживания, какое могу предоставить я. — Вы гарантируете, что это из запасов мистера Мейлера? — Я же сказал, синьор. Аллейн согласился. Мужчина ушел в комнатку по соседству с прихожей, которая, видимо, была его кабинетом. Аллейн услышал, как повернулся ключ. Задвинули ящик. Привратник вернулся в запечатанным пакетиком, аккуратно завернутым в блестящую синюю бумагу. Цена была заоблачная: примерно на тридцать процентов выше, чем на черном рынке в Британии. Аллейн расплатился и возбужденно сказал, что хочет уйти немедленно. Мужчина открыл дверь, отвез его вниз на лифте и выпустил на улицу. В переулке стоял автомобиль, за рулем крепко спал заместитель Джованни. Аллейн заключил, что Джованни целиком занят где-то в другом месте. Он дошел до угла, отыскал название основной улицы — Виа Альдо — и определил свое местонахождение. Вернулся к машине, разбудил водителя и был доставлен в отель. Ради водителя Аллейн продолжал симулировать симптомы ломки, кое-как отыскал деньги и наконец дрожащей рукой дал чрезмерно щедрые чаевые. После «Берлоги Тони» вестибюль отеля можно было сравнить с австрийским Тиролем, такими здоровыми показались его тишина, сдержанная роскошь, нежно журчавшие фонтаны и безлюдность. Аллейн поднялся к себе в номер, принял ванну и несколько минут простоял на маленьком балконе, глядя на Рим. Небо слабо бледнело на востоке. В тех церквях, запертых, словно массивные крышки над древней преисподней, вскоре затеплят свечи для первых служб дня. Возможно, послушник в Сан-Томмазо в Палларии уже проснулся и готов пройти, шлепая сандалиями, по пустынным улицам, неся в кармане рясы ключ от этой преисподней. Аллейн запер сигарету и пакетик с кокаином и героином в кейс и, приказав себе проснуться в семь часов, лег спать.