Вернувшись в свой отель, Аллейн нашел у себя под дверью записку от леди Брейсли и сообщение, что «Лис»[45] звонил из Лондона и снова позвонит в шесть. На часах было пять пятнадцать. Леди Брейсли написала крупно, слова, словно обезумевшие, расползлись по всему листку. «Должна вас увидеть, — значилось в записке. — Ужасно срочно. Я в отчаянии. Прошу, прошу, приходите в эти апартаменты как можно скорее. Если увидите К., ничего не говорите. С.Б.». — Это, — сказал себе Аллейн, — будет посерьезнее. Запугивание фальшивого майора — пасторальная симфония по сравнению с мелодией, которую собирается пропеть леди Б. Он разорвал записку и отправился в апартаменты. Леди Брейсли приняла его, как он и предполагал, лежа в шезлонге, одетая в брючный костюм из золотого ламе. Горничная с грубым лицом впустила Аллейна и удалилась, видимо, в спальню. Леди Брейсли свесила ноги с шезлонга и протянула руки. — О боже! — воскликнула она. — Вы пришли. О, благодарю вас, благодарю, благодарю. — Не за что, — сказал Аллейн и посмотрел на дверь спальни. — Все в порядке. Швейцарка. Ни слова не говорит по-английски. — Что случилось, леди Брейсли? Зачем вы хотели меня видеть? — Это страшно секретно. Страшно. Если Кеннет узнает, что я с вами делюсь, не представляю, что он мне скажет. Но я просто не в силах выносить подобные вещи. Это меня убивает. Он не придет. Он знает, что я всегда отдыхаю до шести, а потом он всегда сначала звонит. Мы в безопасности. — Может быть, вы объясните… — Конечно. Просто я очень нервничаю и расстроена. Я не знаю, что вы скажете. — И я не знаю, — легко отозвался Аллейн. — Пока не услышу, в чем дело. — Это связано с ним. С Кеннетом. И со мной. Это… о, как же рискованно и глупо он себя вел, представить не могу, что на него нашло. А теперь… если бы вы знали, до чего он нас довел. — Что же он сделал? — Я не знаю всего. Ну, во-первых, он очень скверно вел себя в Перудже. Связался с дурной компанией, и у него, очевидно, закончились деньги, и… ох, я не знаю… он продал что-то, за что не заплатил. И этот мерзкий убийца Мейлер вытащил его. Или сказал, что вытащил. А потом… когда мы были в этой ужасной церкви, Мейлер заговорил про это со мной и сказал, что полиция… полиция… поднимает шум, и если он не сможет «убедить» их, все выйдет наружу, и Кеннета — только представьте! — арестуют. Он хотел, чтобы я положила пятьсот фунтов где-то в каком-то банке. Мне только нужно было выписать открытый чек, а уж он… как же он выразился… уладит это дело, и мы сможем о нем забыть. — Вы выписали этот чек? — Не там и не тогда. Мейлер сказал, что получит в полиции отсрочку на два дня и зайдет за чеком сегодня днем. А потом, разумеется, он исчез, и приключился весь этот ужас с убийством. А потом Джованни — вы знаете? — такой милый, или это мне казалось. Джованни сказал, что все об этом знает и все уладит, только теперь это выйдет дороже. А он пришел сюда сегодня после ланча и сказал, что ситуация серьезнее, чем он понял со слов Мейлера, и он хочет восемьсот фунтов в лирах, или будет проще, если я вместо этого отдам ему какие-то из своих драгоценностей. А у меня есть очень известная диадема, подарок моего второго мужа, только она здесь в банке. И множество колец. Он, похоже, знает все о моих украшениях. — Вы ему что-нибудь дали? — Да. Дала. Я отдала ему подвеску с бриллиантами и изумрудами, такую, в виде солнца с лучами. Она застрахована, кажется, на девятьсот фунтов. Она никогда мне особо не нравилась. Но все равно… — Леди Брейсли, почему вы все это мне рассказываете? — Потому что мне страшно, — ответила она. — Просто страшно. Я не в силах справиться с этой ситуацией. Кеннет ведет себя так странно и наверняка влип в еще более отвратительную историю. И хотя я его обожаю, мне кажется несправедливым, что он втягивает в это и меня тоже. И я не могу с этим справиться. Я чувствую себя совершенно больной. То место… не знаю, сами-то вы… в любом случае мне дали что-то, чтобы взбодриться, и оно подействовало на меня совсем не так, как они обещали. Это было настолько ужасно. Мистер Аллейн, пожалуйста, пожалуйста, будьте так добры и помогите мне! Леди Брейсли плакала, бормотала и тянула к нему руки. Еще мгновение, подумал Аллейн, и у нее начнется настоящая истерика. — Вам плохо, — сказал он. — Дать вам что-нибудь? — Вон там. На столике с напитками. Таблетки. И бренди. Аллейн нашел их и налил умеренную порцию бренди. Леди Брейсли попыталась и не смогла вытряхнуть три таблетки. Пришлось ей помочь. — Вы уверены, что нужно принять три? — уточнил он. Леди Брейсли кивнула, наклонилась над ладонью, проглотила и запила бренди. — Транквилизаторы, — пояснила она. — Мне прописали. Минуту или две она сидела с закрытыми глазами, дрожа. — Прошу прощения. Налейте себе выпить. — Ее голос прозвучал пародией на светский тон. Аллейн не обратил внимания на слова леди Брейсли. Когда она открыла глаза и нашла носовой платок, он произнес: — Я сделаю, что смогу. Думаю, маловероятно, что вашему племяннику угрожает арест. Я уточню. А пока вы не должны и думать о том, чтобы дать Джованни что-то еще. Он шантажирует вас и, разумеется, не ведет никаких переговоров с полицией. Но я не думаю, что он придет. Очень возможно, что он сам уже арестован. Я сейчас уйду, но прежде ответьте мне на один вопрос. Ваш племянник все же встречался с Мейлером в тот день у статуи Аполлона, ведь так? — Вероятно. — Чтобы забрать свои наркотики? — Думаю, да. — Еще по какой-то причине, вы не знаете? Он вам не говорил? — Я… думаю… он видел, что Мейлер со мной разговаривал, и увидел, что я расстроена. И… думаю, он хотел узнать, не… не… — Не согласились ли вы откупиться? Леди Брейсли кивнула. — Когда ваш племянник явится, — мрачно сказал Аллейн, — передайте ему, что я хочу его видеть. Я буду в своем номере, сто сорок девятом, еще час. И по-моему, леди Брейсли, вам следует лечь в постель. Прислать вашу горничную? — Она придет. Теперь леди Брейсли смотрела на Аллейна с напряжением, испугавшим его. Внезапно она бессвязно забормотала слова благодарности, и поскольку остановить этот поток, похоже, не было никакой надежды, Аллейн покинул ее, не выслушав до конца, и вернулся к себе. V Инспектор Фокс позвонил точно в шесть часов. Отдел проявил расторопность в сборе информации о путешественниках. Посольство Нидерландов и лондонский представитель господ Адриана и Велкера подтвердили то, что сообщили о себе Ван дер Вегели: старинная семья, строгое лютеранское воспитание, соответствующее политике фирмы. — Придерживаются очень строгих принципов, — докладывал Фокс. — Пуританских, можно сказать. Дама, с которой я беседовал в их лондонской конторе, современная особа. Привлекательная. Она сказала, что барон очень отличается от своего отца, который был, что называется, «игроком». В обоих смыслах. Малый не промах. Плейбой в эдвардианском духе и печально известный в свое время. Она сказала, что на фирме рассказывают разные очень смешные истории о том, как барон встретился лицом к лицу сам с собой и порезался насмерть. Она сказала, что они живут очень тихо. В основном в Женеве. Баронесса пишет какие-то религиозные сказки для детей, но никогда не ездит с мужем в Гаагу и считается деликатной особой. Фокс с охотой распространялся на эту тему. Считаясь дальней родственницей собственного мужа, баронесса, по некоторым данным, принадлежит к эмигрировавшей ветви их семьи. Характер работы барона для фирмы вынуждает их жить за границей. Весьма почтенная и безупречная биография. — Леди Брейсли. — С нашей стороны, по сути, ничего, — сказал Фокс, — если не считать скандала в Аскоте в один из уик-эндов тридцать седьмого года. Она была невольной свидетельницей. В последнее время — обычные данные о престарелых дамах из высшего общества. Вам нужен список мужей? — Она с удовольствием поведала бы мне сама, но… диктуйте. На всякий случай. Он записал их всех. — Племянник — другое дело, — продолжал Фокс. — Испорченный мальчишка. Исключен из школы за курение «травки» и секс. Три осуждения за превышение скорости. Избежал обвинения в непредумышленном убийстве, но лишь чудом. Несчастный случай из-за шумной возни во время так называемой «голубой вечеринки». — Давай дальше, братец Лис. — Этот Свит, Гамильтон. Майор. Ни в королевской артиллерии, ни в каком другом роде войск за указанный период нет никакого майора Гамильтона Свита. Поэтому мы проверили недавние дела на мошенников, выдававших себя за офицеров армии. Это уже не так популярно, как раньше. Ну, мы в любом случае глянули. И наткнулись на Джеймса Стенли Гамильтона, который отвечает вашему описанию. Три аферы с мошенническими компаниями и два обвинения в растрате доходов, в связи с торговлей лекарствами. Известно, что он покинул страну. Разыскивается. — Это, как говорят в заграничных сериалах, которые показывают поздно ночью, логично. Спасибо, братец Лис. — Вы упомянули мистера Барнаби Гранта и мисс Софи Джейсон. Ничего, помимо известного вам. Вы, похоже, попали в занятную milieu[46], мистер Аллейн, — сказал владевший французским Фокс, — n’est-ce pas?[47] — Она с каждой секундой становится все занятнее. Mille remerciements, Frère Renard[48], и какого черта вы не говорите по-итальянски? Доброй вам ночи. Позвонил Бергарми, чтобы отчитаться по распоряжению комиссара. Они взяли Джованни Векки, но разговорить его не удалось. Бергарми считал, что Джованни мог прятать Мейлера и почти наверняка знать, где тот находится, но не имел никаких неопровержимых фактов в поддержку того, что казалось всего лишь подозрением. Они подержат Векки у себя. Аллейн снова подумал о большой разнице в правилах полицейского делопроизводства Италии и Великобритании. Он спросил у Бергарми, навел ли тот справки о деятельности Кеннета Дорна в Перудже. Бергарми это сделал и обнаружил, что в полицию было подано заявление от ювелира по поводу портсигара, но этому человеку возместили ущерб, и он заявление забрал. Дальнейшего развития это дело не получило. — Я так и думал, — заметил Аллейн. Затем он сообщил Бергарми о своей беседе со Свитом и добавил: — Я получил от него список главных агентов Зигфельдта. Полагаю, он подлинный. Свит вел двойную игру с Зигфельдтом и Мейлером, и теперь он здорово трусит. Бергарми сказал, что установит наблюдение за майором. Арест при таком стечении обстоятельств окажется, вероятно, бесполезным, но под явным наблюдением он может дрогнуть и как-нибудь выдать себя, теперь Бергарми явно рассматривал майора как наиболее плодотворный источник информации. Он добавил, что с добытыми Аллейном материалами его миссия в Риме, без сомнения, выполнена. В голосе Бергарми явно слышалась радость. Аллейн сказал, что, по его мнению, можно и так выразиться, и они положили трубки. Собираясь поужинать в отеле, Аллейн переоделся в смокинг. В половине восьмого к нему пришел Кеннет Дорн. На его лице читались разные эмоции: негодование, стыд и откровенный страх. Аллейн зачитал сообщенные Фоксом полицейские данные на Кеннета и спросил, верны ли они по существу. Кеннет ответил, что, видимо, да. — Вы все равно уже решили, — сказал он, — поэтому нет смысла отрицать. — Абсолютно никакого. — Ну, и очень хорошо. Какова цель моего прихода к вам? — Вкратце такова: я хочу знать, что произошло между вами и Мейлером около Аполлона в тот день. Нет, — сказал Аллейн и поднял руку, — не лгите снова. Если вы станете упорствовать, то причините себе много вреда. Вы встретились с ним по договоренности, чтобы забрать порцию героина и кокаина. Но также вы хотели выяснить, удалось ли ему шантажировать леди Брейсли от вашего имени. Выражено, возможно, грубо, но, по сути, именно это и произошло. У вас случились неприятности в Перудже, Мейлер претендовал на то, что выручил вас. Зная ваш талант вытягивать у тетки деньги, он снова выступил с абсолютно ложными рассказами о полицейском расследовании и необходимости крупной взятки. Он наверняка сказал вам, что леди Брейсли пообещала это сделать. Вы будете что-нибудь из этого отрицать?