Сломанная решетка, сказали монахи. Поверхность потока, должно быть, едва поднималась над дном колодца и была на дюйм ниже решетки, которая выступала из стены. Опираясь об угол стены, Аллейн ухитрился повернуться, чтобы осмотреться. Головная лампа высветила две противоположных стены. Он прислонился к углу, собрался с духом и крикнул: — Отпустите немного! — Отпустить, ясно, — ответил чуть различимый голос. Аллейн опасно наклонился вперед, когда веревка подалась, закричал: «Стоп!» — и опустил голову, так что лампа осветила стремительно несущиеся черные воды, фрагмент решетки, на которой он стоял, и его промокшие ноги, расставленные по соседству с ее сломанными зубьями. А между его ног? Торчала вверх подошвой среди сломанных зубьев третья нога: нога в черной кожаной туфле. II Возвращение на поверхность превратилось для Аллейна в небольшой кошмар. Суперинтенданты из Управления уголовных расследований хотя и любят поддерживать физическую форму выше среднего уровня и с этой целью имеют за плечами изнурительную и сложную подготовку, все же не привыкли наполовину карабкаться — наполовину болтаться на веревке в колодце. Ладони Аллейна горели, тело билось о каменные стены, а раз он стукнулся затылком так, что из глаз посыпались искры и закружилась голова. Иногда, приняв горизонтальное положение, он шагал по стене, а монахи тащили его. В детективных фильмах, подумал Аллейн, такие вещи получаются лучше. Когда он наконец оказался наверху, все трое сели на пол, тяжело дыша; трудно представить себе более странную маленькую группу, подумалось Аллейну. — Вы были великолепны, — сказал он. — Спасибо. — А, да что вы, сущие пустяки, — пропыхтел отец Дэнис. — Мы-то привыкли к этому из-за раскопок. Кого хвалить, так это вас. Их охватило то общее своеобразное ощущение братства и благодарности, которое бывает наградой за подобные упражнения. — Что ж, — сказал Аллейн. — Боюсь, вам придется позвонить в полицейское управление, отец. Там внизу человек, и он мертв. — Тот человек Мейлер? — уточнил отец Дэнис, когда они перекрестились. — Помилуй, Господи, его душу. — Аминь, — сказал брат Доминик. — Как это получилось, мистер Аллейн? — Как мне представляется, он, вероятно, упал в колодец головой вниз и прямо в поток, мимо сломанной решетки, которая, кстати, выступает из стены всего на несколько дюймов. Поток утащил его под решетку, но одна нога, правая, зацепилась между двух сломанных зубьев. И там он и остался, поддерживаемый потоком. — Почему вы уверены, что это он? — Я узнал его по туфле и штанине и потому, что… — Аллейн замялся. — Что вы хотите нам сказать? — Потому что можно было увидеть лицо. — Как ужасно для вас! И значит, он утонул? — Это, — произнес Аллейн, — без сомнения, выяснится в свое время. — Вы хотите сказать, что произошло… что вы хотите сказать нам?.. двойное убийство? — Зависит от того, что вы под этим подразумеваете, отец. — Я имею в виду, что кто-то взял на душу этот грех — убил Виолетту и Себастьяна Мейлера, их обоих, так? — Или Мейлер убил Виолетту, а потом был и сам убит? — В любом случае это ужасно! — повторил отец Дэнис. — Прости нас всех, Господи. Страшное, страшное дело. — И все же я думаю, нам следует позвонить вице-комиссару полиции. — Бергарми, ему? Да, да, да. Мы так и сделаем. На обратном пути, таком теперь знакомом, они прошли мимо отверстия колодца на среднем уровне. Аллейн остановился и осмотрел ограждение. Как и в базилике, оно было сделано из более тщательно обработанного дерева, чем в инсуле. Четыре массивные, хорошо отполированные рейки на расстоянии примерно десяти дюймов друг от друга. — У вас в прошлом были когда-нибудь неприятности? Несчастные случаи? — спросил Аллейн. Никогда, последовал ответ. Детей никуда в здании не пускают без сопровождения взрослых, а посетители подчиняются просьбе не забираться на ограждение. — Одну минуту, отец. Аллейн подошел к колодцу. — Кто-то проигнорировал предупреждение, — заметил он и указал на две близко расположенные отметины на нижней рейке. — Кто-то, кому нравится мазать коричневым кремом свод подошвы своей обуви. Подождите немного, отец, хорошо? Он как можно ниже присел у ограждения и посветил вниз фонариком. Поверх пятен коричневого обувного крема шли на таком же расстоянии полосы, как будто кто-то хотел стереть их ластиком. — Если вы не против, — сказал Аллейн, — мне хочется это сфотографировать. Что он и сделал своей чрезвычайно маленькой камерой. — Нет, вы только посмотрите! — воскликнул отец Дэнис. — Скорее всего, это не стоит и цента. Идем? Из притвора Аллейн позвонил в управление полиции и добился, чтобы его соединили с Бергарми. Действовать приходилось осторожно. Как он и ожидал, вице-комиссар полиции немедленно заявил, что доминиканцы должны были сообщить о проблеме ему. Аллейн, как мог, обыграл нежелание отца Дэниса беспокоить полицию по поводу того, что могло оказаться парой дохлых крыс. Бергарми воспринял это сардонически, бормоча: «Topi, topi», как будто использовал сленг, соответствующий слову «крысы». Это показалось Аллейну немного несправедливым, но он продолжил свой отчет. — Вам будет трудно достать тело, — сказал он, — но у вас, разумеется, есть все средства и опыт. — Вы, суперинтендант Аллейн, сообщили об этом деле комиссару Вальдарно? — Нет. Я подумал, что лучше сразу доложить вам. Это было воспринято гораздо лучше. — В этом смысле, — признал Бергарми, — вы действовали корректно. Мы немедленно займемся этим делом. Его характер целиком меняется. Я лично проинформирую комиссара. А пока, если можно, я бы поговорил с падре. Пока отец Дэнис многословно беседовал с Бергарми, Аллейн вымыл в маленькой комнатке руки, обнаружил, что они пострадали гораздо больше, чем он думал, переоделся в свою одежду и критически оценил ситуацию. Дело действительно изменилось. Каково, недовольно спросил он себя, положение английского следователя в Риме, когда британский подданный с преступными наклонностями почти наверняка был убит, возможно, другим британцем, вполне допустимо — голландцем, не совсем исключается — итальянцем или итальянкой, во владениях монахов-доминиканцев из ирландского ордена? «В этом деле, — подумал он, — нужно импровизироваться, но как бы мне хотелось этого избежать». На затылке у Аллейна красовалась овальная шишка. Он был весь в синяках, ссадинах и даже не совсем твердо стоял на ногах, отчего злился на себя. Не помешало бы выпить черного кофе, подумал он. Подошел отец Дэнис, увидел ладони Аллейна и тут же принес аптечку первой помощи. Настоял на том, чтобы заклеить ободранные участки кожи. — Вам бы сейчас не помешало немного виски, — заметил он, — а мы ничего такого предложить не можем. Вон там есть кафе. Идите туда, сейчас же, и выпейте чего-нибудь. Полиция когда еще приедет, потому что тот парень, Бергарми, обязательно сначала должен доложить комиссару, прежде чем пошевелится сам. Ну, как вы себя чувствуете? — Прекрасно, но, думаю, это отличное предложение. — Вот и ступайте. Кафе располагалось недалеко, вниз по улице: очень скромное заведение с горсткой обычных посетителей, которые с любопытством посмотрели на Аллейна. Он заказал кофе и бренди и заставил себя съесть пару больших булочек, которые оказались очень вкусными. «Что ж, — подумал он вновь о деле, — это было вероятно. Это было вероятно с самого начала, и я рад, что так и сказал Вальдарно. — Он заново принялся все скрупулезно обдумывать. — Допустим, — начал Аллейн, — за точку отсчета мы примем, что шум, который мы слышали, когда баронесса устраивала то нелепое групповое фотографирование, действительно был звуком упавшей на бок, с глухим стуком, крышки саркофага, и должен сказать, это именно так и прозвучало. Предположительно, это означает, что Виолетта была только что убита, и ее вот-вот должны были благополучно туда уложить. Убита Мейлером? Если Мейлером, тогда сам он остался жив, чтобы быть убитому, опять же предположительно… нет, почти точно… прежде чем все мы снова собрались вместе. Поодиночке в группе были Свит и юный Дорн, который самостоятельно выбрался наверх, и леди Брейсли, оставленная на время в атриуме. Ван дер Вегели были со мной. Софи Джейсон — с Барнаби Грантом. Мы на нашем пути никого не встретили, и они говорят о себе то же. Вопрос. Если Мейлер убил Виолетту, пока все мы делали свои снимки, почему он — не самый сильный человек — взял на себя сложный и физически тяжелый труд положить тело в саркофаг и вернуть на место крышку, а не сделал то, что впоследствии сделали с ним, — не сбросил его в колодец? Ответа у меня нет. С другой стороны, предположим, их обоих убил один человек? Зачем? Глупо, но, предположим, это так? Зачем, скажите на милость, прятать Виолетту в саркофаг, а Мейлера бросать в колодец? Из желания потрудиться? Но. Но, предположим, с третьей стороны, Мейлер убил Виолетту, а дальше не успел ничего сделать, потому что его самого убили и сбросили в колодец? Как это стыкуется? Значительно лучше, по-моему. И почему его убийца потрудился упрятать Виолетту? Это более легкий вариант. Гораздо более легкий. Думаю, есть и четвертый вариант. Предположим, Мейлера убила Виолетта и сбросила его за борт, а потом была… нет, рассматривать это я отказываюсь. Сколько времени все мы толклись там под пустым взором Митры? Первым вернулся Свит, а минут пять спустя — юный Дорн. Затем все фотографировали. Вели обсуждение, тыкались на ощупь в темноте и группировались. Мы с Софи выступали в роли комиков, а Грант нас ругал. Он только сказал Софи, к которой приставал майор: „Поделом же вам“, как грохнула крышка, если это была она. Потом последовала осечка со вспышкой, бесконечное ожидание, пока баронесса поменяет лампочку. По крайней мере минут десять, я бы сказал. Затем Дорн сфотографировал Митру. Затем снимок сделала баронесса, на этот раз успешно. Затем она сделала еще два снимка, не без новых перестановок в группе и болтовни. Еще четыре минуты? На все это. И наконец барон занял место баронессы и, в свою очередь, ослепил всех нас вспышкой. Потом Грант прочитал отрывок из книги. Еще пять минут. А затем компания распалась. После этого Дорн и Свит снова исчезли поодиночке. Таким образом, похоже, что все мы были вместе в этом проклятом подвале минут двадцать пять, плюс-минус пять минут. Поэтому у всех есть алиби на этот важный отрезок времени. У всех? Нет. Нет, не совсем. Не… Не трепыхайся, душа моя. Держите шляпы, парни…» В отдалении громко завыли, быстро приближаясь, сирены и грянули на маленькой улочке. Полиция. Отдел по расследованию убийств — значительными силами. Три огромных автомобиля и фургон, восемь полицейских и четыре деловых с виду человека в комбинезонах. Аллейн расплатился и вернулся к церкви, ощущая скованность в плечах и ребрах и боль в голове, но в остальном снова полностью владея собой. Выгружали большое количество снаряжения: две пары болотных сапог, веревки, блоки, раздвижную лестницу, лебедку, носилки. Вице-комиссар полиции Бергарми наблюдал за операцией с видом раздраженного пренебрежения. Он церемонно поздоровался с Аллейном и поприветствовал его изящным движением руки. Быстро образовалась толпа из посетителей маленького кафе и нескольких групп молодежи, подкатили один или два автомобиля, и всех их отгоняли полицейские, ничем другим не занятые. Вышел брат Доминик, обозрел собрание и открыл главные двери. — Комиссар Вальдарно, синьор Аллейн, — очень напряженно проговорил Бергарми, — шлет свои поздравления. Он попросил меня выразить надежду, что вы продолжите интересоваться нашим расследованием.