— Ну, меня Трой, во всяком случае, не рисует обнаженным, дорогая тетушка, — произнес Хилари, разливая по бокалам напитки. — Уж это было бы нечто. — Мне сдается, что ваши представления о жизни художников основаны во многом на «Трильби»[75] и «La Vie de Boheme»[76]. — О, а я видел Бирбома Три[77] как раз в «Трильби», — вступил в разговор полковник Форрестер. — Он там так красиво умер — навзничь на стол! Здорово получилось! В это время раздался стук в дверь, и вошел человек с явно озабоченным выражением лица. К тому же оно было не просто озабоченным, а вдобавок обезображенным, словно его когда-то долго жгли на живом огне. Множественные шрамы сбегали по щекам вниз к перекошенной линии рта. — А, Маулт, — обернулся к нему полковник. — Прошу прощения, сэр, что осмелился побеспокоить вас, — обратился вошедший к Хилари. — Я просто должен заверить полковника, сэр, в том, что все в порядке. Борода на месте, сэр. — Ах, вот вы о чем, Маулт! Хорошо, хорошо, просто прекрасно, чудно и великолепно! — вскричал Форрестер. — Благодарю вас, сэр. — Маулт поклонился и вышел. — О! Что такое с вашей бородой, дядя Блошка?! — спросил Хилари (к великому, надо сказать, облегчению Трой). — Ах, ничего особенного, мой юный друг, как видишь, ничего особенного! Я так волновался — вдруг забыл ее дома, а потом еще переживал, как бы она не потерлась в чемодане. — Ну, вот видите, Фред, не помялась. Я же говорил — не помнется. — Вижу, вижу, так что все прекрасно, можно расслабиться. — Вы будете Санта-Клаусом на Рождество, да, полковник? — рискнула спросить Трой, и старик снова радостно просиял, а потом залился краской смущения. — Так и думал, что всем первым делом придет в голову именно это, — ответил он. — Но нет. Я буду Друидом! Как вам это нравится, а? — То есть, вы хотите сказать, что принадлежите к… — Не-е-ет! — громко прервал ее Хилари. — Вы подумали, что он принадлежит к какому-нибудь псевдоисторическому «Древнему ордену», чьи члены щеголяют в бородах из ваты и выставляют себя полными идиотами каждый второй вторник каждого месяца? Ха! — Ну ладно, хватит, старина, перестань, — прервал его дядя. — Ты к ним несправедлив. — Ну, разве что самую малость. Однако дело не в этом. — Хилари снова повернулся к Трой. — Просто в «Алебардах» святой Николай Мирликийский, известный также как Санта-Клаус и еще под целым ворохом старинных тевтонских имен, официально заменен по-настоящему древней и гораздо более подлинной фигурой: великим провозвестником зимнего солнцеворота и верховным жрецом всех его обрядов. Тем самым, который оставил — сейчас уже не важно, умышленно или нет — столько своих профессиональных навыков и функций в наследство христианским преемникам. То есть фигурой Друида! — И приходской священник совсем не против, — с горячностью вставил полковник, — ей-богу, уверяю вас. Он нисколечко не против. — Это меня как раз меньше всего удивляет, — ядовито вставила миссис Форрестер и с загадочным выражением фыркнула. — Да-да, он и сам приходит к нам на все праздники. В общем, вот так-то — сыграю я, понимаете ли, Друида. С тех пор как Хилари поселился в «Алебардах», я каждый год его играю. То есть у нас, знаете ли, будет и елка, и «ветка поцелуев»[78], и сколько угодно букетиков из омелы. Ведь у нас собираются и все детишки — все, сколько их ни будет в тот момент на месте — и из Юдоли приходят, и отовсюду по соседству. Чудесные получаются представления, и я обожаю в них участвовать. А вы любите переодеваться и наряжаться? Он задал этот вопрос с таким волнением и воодушевлением, словно какой-нибудь сказочный герой из «Алисы в Стране чудес», что у Трой не было другого выхода кроме как ответить утвердительно, причем с энтузиазмом. Теперь она почти ждала от озорного полковника дружеского предложения нарядиться как-нибудь на днях вместе. — Дядюшка Блошка — прекрасный исполнитель, — сказал Хилари, — а его борода — настоящий piece de resistance[79]. Ее делает по спецзаказу фирма «Лучшие парики мира»[80], представляете? Она не посрамила бы и короля Лира! А сами волосы, сам материал для бород! Ничего общего с обыкновенной химической ерундой. Сами увидите. — Но на сей раз мы решили внести кое-какие изменения, — с энтузиазмом вступил полковник Форрестер. — В фирме мою бороду слегка отреставрировали. Тамошний парень сказал: слушайте, если с ней ничего не сделать, будет выглядеть, словно вам все равно, знаете ли. Словно вы самоустраняетесь. Нельзя же было такого допустить, знаете ли. Тут подошел Хилари с напитками, два из которых почему-то дымились так, что даже лимоны, насаженные на края бокалов, запотели. — Вот ваш грог из рома, тетя Клу. Попробуйте, сахару хватает? Миссис Форрестер обернула горлышко бокала носовым платком и присела в кресло. — Вроде все нормально. А Фреду в стакан ты муската добавил? — Не добавлял. — Ну и ладно. — Наверное, вам кажется чудны́м, — полковник подмигнул Трой, — что мы тут пьем грог из рома перед ужином, но после долгой дороги, знаете ли, это лучшее средство, ей-богу. Получается все равно как на ночь, никакой разницы. — Аромат от этого грога восхитительный. — Хотите бокальчик? — тут же предложил Хилари. — Вместо «Белой женщины»[81]? — Да нет, спасибо. Пожалуй, я останусь верна «Белой женщине». — Ну и правильно. Я тоже. Итак, мои хорошие, — обратился Хилари ко всем присутствующим, — в этом году нам предстоит совсем домашняя, камерная вечеринка, так сказать, за закрытыми дверями. Ждем еще только Крессиду и дядю Берта, они приедут завтра. — Ты все еще собираешься обвенчаться с Крессидой? — спросил тетя Клумба. — Естественно. Все как договорено. И я страшно надеюсь, тетушка Клу, что со второго взгляда она вам гораздо больше приглянется. — Это будет не второй, а пятидесятый взгляд, глаза уже натерла. — В общем, вы поняли, о чем я. Второй — с тех пор, как мы помолвлены. — И что с тех пор изменилось? — бросила миссис Форрестер довольно ядовито и как-то двусмысленно. — Ну, знаете, тетя Клу, мне казалось… — начал было Хилари и как-то смущенно потер нос. — В общем, не забывайте, мы ведь познакомились в вашем доме. — Вот тем и хуже. А я предупреждала твоего дядьку, я ведь предупреждала тебя, Фред. — О чем это ты, Клу? — О твоей заботе! О дочке Тоттенхэма! О Крессиде! — Что это еще за «моя забота»? Ты иногда так странно выражаешься, дорогуша. — Ну да бог с ним, — заметил Хилари. — Надеюсь, когда-нибудь вы перемените свое мнение, тетя. — Блажен, кто верует. — Старая леди поджала губы. — А вы знакомы с мисс Тоттенхэм? — Пока нет. — По-моему, Хилари думает, что она перейдет к нему в придачу к дому. Мы все о Крессиде! — проорала она на ухо мужу. — Слышу, слышу, — покорно отозвался тот. Последовало молчание, в течение которого все отпили по глотку, причем миссис Форрестер сделала это с шумом и даже подула на поверхность напитка. — Я тут как следует подготовился к Рождеству, — переменил тему Хилари, — кажется, получше, чем в прошлом году. Для вас, дядюшка Блошка, подготовлены другие кулисы. Ваш выход будет обставлен по-новому. — Вот как?! Ну надо же. Нет, в самом деле? Что ты говоришь? — Да-да, прямо снаружи. Из французского окна, того, что за елкой. — Снаружи?! — рявкнула вдруг миссис Форрестер. — Я что, неправильно расслышала, Хилари? Ты что, собираешься выставить ради своей мизансцены дядю на улицу прямо в метель? Я говорю: в ме-тель?! — Всего на пару минут, тетя Клу. — Ты, наверное, позабыл, что у Фреда плохо с кровообращением. — Все со мной будет в порядке, Клу. — Не одобряю я этого. Я говорю… — Да ладно тебе! Уверяю, я… И вообще, знаешь ли, у меня стеганое нижнее белье! — Помолчи. Так вот, я говорю… — Да нет же, ты послушай. — Это ты послушай! — Не ворчи, Клу, не ворчи. И вообще, у меня сапоги на меху. Так что ты там говорил, мальчуган? — У меня есть чудесная магнитофонная запись оленьего храпа и бубенчиков… Подождите же все, не перебивайте, дайте сказать. Знаете, я тут провел кое-какие изыскания, хорошо потрудился и обнаружил, что имеется некоторая перекличка между тевтонской — то есть, я хочу сказать, германской — традицией и друидической. А если бы даже ее не было, — быстро проговорил Хилари, — то ее следовало бы выдумать! Так вот. Дядя Блошка, вы должны перед тем, как предстать перед публикой, еще из укрытия, воскликнуть: «Эге-гей!», а уж потом войти в комнату. — Ну, знаешь, паренек, нынче я уже не так залихватски «восклицаю», — с некоторым беспокойством отреагировал полковник. — Как в Пирбрайте[82], у меня не получится. — А я об этом подумал заранее! И уже записал «эге-гей» прямо на пленку вместе с бубенчиками и храпом. Катберт «навосклицал» — по моей просьбе. У него очень зычный голос, просто громоподобный. — Да? Ну, прекрасно, прекрасно. — У нас будет ровно тридцать один ребенок и с дюжину родителей. Ну и еще, конечно, обычный ассортимент окрестных фермеров и уездных деятелей. Плюс все, кто работает в саду, ну и домашняя обслуга тоже.