— А эти?.. Надсмотрщики? То есть надзиратели. Ну, ты понимаешь — оттуда? — поинтересовалась миссис Форрестер. — И они, конечно, тоже. Две семьи из казармы для женатых. С женами и домочадцами, так сказать. — А Марчбэнкс? — И он, если сможет освободиться. У него там свои заботы. Капеллан готовит для заключенных свое рождественское блюдо — весьма, полагаю, малопитательное. Принять перезвон тюремных колоколов за наши бубенцы трудно даже при богатом воображении. — Ну что ж, — заметила тетя Клумба, сделав порядочный глоток грога с ромом, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь. У меня лично об этом не сложилось ни малейшего представления. Зато я нюхом чувствую опасность. — Не каркайте, тетя, что вы такое говорите, — отреагировал Хилари. В этот момент появился Катберт и объявил, что ужин подан. Он и вправду обладал «очень зычным, громоподобным» голосом. Глава 2. Канун рождества I Перед тем как отправиться спать, вся компания прослушала по радио прогноз погоды для графства и окрестностей. В течение всего сочельника и далее на Рождество ожидался плотный снег, а вот после рождественской ночи он должен был вроде как прекратиться. Со стороны Атлантики приближался теплый воздушный фронт. — «Теплый воздушный фронт», — обронил Хилари, — мне всегда представляется в образе декольте прекрасной дамы времен Регентства[83], которая то и дело без устали тащит свой пышный бюст на какой-нибудь очередной раут или бал, чтобы размять его там хорошенько. — Не сомневаюсь, — колко заметила тетушка, — что Крессида может сыграть в этой фантазии главную роль. — А знаете, дорогая, пожалуй, что может, — невозмутимо ответил Хилари и поцеловал миссис Форрестер в макушку, пожелав спокойной ночи. А Трой в этот вечер, вешая на плечики свое чудесное красное платье, сделала важное наблюдение: ниша, в которую встроен платяной шкаф в ее комнате, напрямую сообщается с нишей в комнате Форрестеров. Кладка древней каменной стены здесь, видимо, разобрана, так что секции для одежды разделены только тонкой деревянной перегородкой. Наблюдение стало возможно благодаря тому, что миссис Форрестер в это самое время, судя по всему, развешивала в шкафу свою одежду. Трой отчетливо слышала скрип вешалок по перекладине. И вздрогнула — чуть не подпрыгнула даже, — когда вдруг еще более отчетливо услышала свое имя, произнесенное, казалось, ей в самое ухо! — Трой! Что за странное имя? Разве такое дают при крещении? Полковник Форрестер отвечал откуда-то из дальних недр своих апартаментов: — …да нет… понимаешь ли… известна тем, что… Похоже, голова его была в этот момент обернута каким-то куском материи. Миссис Форрестер реагировала крайне сердитым тоном: — А знаешь, что я думаю по этому поводу?! — вскричала она, загрохотав вешалками. — Я говорю: зна-ешь?.. Трой, как это ни предосудительно, приникла ухом к задней стенке гардероба. — …не доверяю… — продолжал визгливый голос. — С самого начала не доверяла. Сам знаешь. — Последовала пауза, а за ней финальный вопль: — …тем скорее оставили целиком и полностью на милость убийц! Вот так! — последовал еще один, последний лязг плечиков по перекладине, и дверцы шкафа с шумом захлопнулись. В постель Трой улеглась в каком-то тумане, но был ли этот туман вызван лукулловым ужином, поданным по наущению Хилари Кискоманом, или вообще всем комплексом необыкновенных обстоятельств, в какие она оказалась поставлена, о том художница и сама не взялась бы судить. Перед тем как раздеться, ей казалось: она вот-вот готова заснуть, а теперь вот ворочалась с открытыми глазами, прислушиваясь к малейшим шорохам поленьев за каминной решеткой, и еще долго шорохи эти в ее усталом сознании заглушали вздохи и завывания злого ночного ветра за окном. Нет, ну чудеса, да и только, подумалось ей. Какое-то время перед ее внутренним взором метались бессвязные, хотя и четкие картины, а потом вдруг показалось, будто откуда-то из темноты она опять слышит голоса. «Во сне, наверное», — пробормотала девушка. В камине заурчало от случайного порыва воздуха, затем все стихло, и в эту тишину вновь вторглись смутные «тени» человеческой речи — словно бы ниоткуда и приглушенно, как при почти выключенном звуке телевизора. Наконец от этих «теней» остался только едва уловимый слухом шлейф. Но теперь было очевидно, что шлейф этот тянется из-под окон. Шлейф мужского голоса… Нет, двух голосов. Какой-то диалог, слов не разобрать. Трой выскользнула из постели, в неверном свете гаснущего огня в камине двинулась к оконному проему и раздвинула занавески. А на улице не так темно, как ей казалось. Взгляду представился пейзаж, запросто вдохновивший бы Джейн Эйр на один из эскизов, какие она так любила набрасывать. В сплошной линии облаков ветрá нарисовали четкий разлом. Луна — точнее, месяц в последней четвертинке перед исчезновением — отбрасывала черные тени на снежные дорожки, как будто ведшие в загробный мир. На заднем плане вздымались холмы торфяников, а на переднем сверкало нагромождение битого стекла от давно надоевшей зимней оранжереи. Неподалеку от него, однако, сверкали огоньки двух фонариков — один из них оставлял четкий желтый круг на белой поверхности мерзлой земли. Другой беспорядочно сновал по поверхности невесть откуда взявшегося громадного деревянного ящика с трафаретной надписью по всей длине: «Музыкальный инструмент, не кантовать, обращаться очень осторожно!» Кажется, ящик был водружен на какое-то транспортное средство — возможно, сани. К этому моменту Трой нашарила взглядом в ночи двух мужчин в непромокаемых пальто с капюшонами — клеенчатая ткань отсвечивала на ходу. Тот из них, что казался «главным», оживленно жестикулировал, на что-то указывал пальцем и вертелся направо и налево. Фигура его слегка сгибалась на ветру. На плече его художница разглядела что-то вроде бечевы или буксировочного троса. Руки второго, защищенные теплыми перчатками или варежками, упирались в заднюю часть ящика и всем своим положением как бы выражали готовность к действию. В какой-то момент этот человек запрокинул голову и посмотрел наверх — на секунду в ярком освещении предстало его лицо. Это был Найджел. Что касается первого, то, хотя Винсента — ну, того самого шофера-садовника-недоубийцу — Трой видала лишь два раза, да и то лишь из окна и с вершины холма, она почему-то была уверена: это он. — Ать! — как-то несуразно вскричал предполагаемый Винсент, и вся эта нелепая скульптурно-театральная композиция скрылась за углом западного крыла «Алебард» в направлении парадного входа. В ту же минуту месяц зашел за тучи. Трой собралась было улечься обратно в кровать, но перед тем бросила взгляд на каминные часы, обрамленные корпусом из севрского фарфора, и страшно удивилась, обнаружив, что еще только десять минут первого. Тем не менее заснула она на сей раз моментально и пробудилась только от звука раздвигаемых штор. — Доброе утро, Найджел, — проговорила Трой. — Доброе утро, — невнятно и тихо произнес Найджел, — мадам. По-прежнему опустив очи долу, он поставил поднос с чаем на прикроватную тумбочку. — Здóрово навалило за ночь? — Не очень, — тяжело вздохнул лакей и повернулся к двери. — А мне показалось, мело довольно-таки сильно. Наверное, тяжело было сани толкать? Небось вы замерзли? Слуга замер на месте и впервые за все время знакомства поднял на Трой глаза — белесые, почти бесцветные, они странно сверкали из-под выцветших ресниц. — Я как раз случайно выглянула в окно, понимаете ли, — объяснила Трой. «И чего это он, черт возьми, испугался, чего ему бояться?» Найджел еще несколько секунд постоял без движения, словно истукан, а затем выговорил: — Вот как? — И опять направился к выходу. Затем, словно заправский актер, выдержав шекспировскую паузу, добавил: — Как неожиданно. — И вышел. Причина этого замешательства и удивления лакея стала ясна Трой чуть позже, когда она спустилась вниз к завтраку. Там, за окном, на скупом зимнем солнце блистали значительные изменения, произошедшие в окружающем мире под влиянием «не очень сильно» навалившего снега. Торфяные болота превратились в фантастические бело-голубые горно-складчатые арки гигантского размера, деревья за ночь с угодливой готовностью подставили плечи под наградные эполеты Королевы Зимы, и вообще все внешнее пространство, усеянное теперь снегоуборочными тракторами, выглядело каким-то безумно упрощенным по сравнению со вчерашним разнообразием видов и сцен. Будто одноцветное покрывало накинули на всю природу. Завтрак в «Алебардах» подавался в западном крыле. Как раз из этой утренней столовой вел узкий коридор в библиотеку. Последняя, собственно, представляла собой своего рода «фонарный» флигель, откуда открывался обзор на три стороны света. Трой решила лишний раз взглянуть на свою работу. Войдя в библиотеку, несколько минут она хмуро, закусив большой палец, созерцала холст, а потом перевела наметанный глаз на основной двор усадьбы за окном. В дальнем его тупике, уже заваленный снегом, стоял какой-то четырехугольный объект. Художнице не составило труда опознать его: трафаретная надпись на боку еще не совсем исчезла под белой «маскировкой». Вокруг него, точно так же как ночью, суетились Найджел с Винсентом — сгребали снег полными тачками и разравнивали его вокруг странного предмета линиями наподобие ступеней. Чтобы получалось идеально ровно, в основания этих ступеней были заложены деревянные дощечки и блоки. Некоторое время Трой наблюдала за этим процессом, а затем отправилась к столу. Там в одиночестве у окна уже стоял Хилари и медленно смаковал кашу из пиалы. — Привет, привет! — воскликнул он, заметив свою гостью. — Видали, как кипит работа? Не правда ли, мало что на свете способно так захватить воображение, как творческий процесс в самом разгаре. Какое он мне доставляет удовольствие, вы и представить себе не можете. — А что они там творят? — Реплику гробницы моего прапрапра-сколько-то-там-раз-дедушки. Я снабдил Найджела пухлым альбомом ее фотографий, и кроме того, он, конечно, многократно видел оригинал в нашей приходской церкви. Заметьте, это его собственная инициатива, и меня она несказанно радует. Думаю, такое занятие — почище, чем лепить восковые фигуры. Из ящика получится траурный постамент, а сверху поместится лежащая фигура в полный рост. Чертовски мило со стороны Найджела, что он за это взялся. — Я видела, как они тащили этот «постамент» вокруг дома — почему-то среди ночи. — Очевидно, Найджел ощутил внезапный порыв вдохновения и заставил Винсента восстать ото сна, чтобы помочь. Знаете, крышку ящика к сегодняшнему утру так живописно запорошил снег… Как же все-таки здóрово, что к Найджелу вернулись творческие способности — спустя столько-то лет! Не желаете ли возрадоваться этому вместе со мною, вкусив притом немного кеджери[84] или чего хотите? Нет, все-таки одно из лучших ощущений на свете — с энтузиазмом что-то предвкушать, правда? Тут в столовую вошли Форрестеры — само воплощение того духа фальшивой «домашности», какой так часто встречается в загородных усадьбах. Полковник, естественно, тоже оказался восхищен инициативой Найджела и разглагольствовал о ней до тех пор, пока каша у него в пиале не застыла, покрывшись коркой. Только тут жена прервала его язвительной репликой, обращенной к Хилари: — Остается надеяться, что такие вещи отвлекают их от чего похуже. Интересно, что пожилая леди на самом деле думает об этих нетривиальных экспериментах хозяина усадьбы с эмансипацией убийц? Хотела бы Трой это знать. — Крессида с дядей Бертом, — невпопад произнес Билл-Тасман, не поведя и бровью, — приезжают сегодня поездом в три тридцать в Даунлоу. Хорошо бы мне съездить их встретить… если только, разумеется, я не понадоблюсь в это время в библиотеке. — Если мы сможем позаниматься утром сразу после завтрака, то не понадобитесь, — отозвалась художница. — Освещение-то переменилось, да? Из-за снега. — Надо полагать. Увидим, когда начнем работать. — А что за портреты вы рисуете? Какие они? — резко спросила вдруг миссис Форрестер. — Очень хорошие, высшего сорта, — перехватил реплику ее племянник, тоже не без язвительности в голосе. — Вы находитесь в весьма изысканном и талантливом обществе, тетя Колумбина. Художница чуть не рассмеялась, ибо в ответ на это миссис Форрестер состроила забавную гримасу, долго не «снимала» ее с лица, а затем подмигнула молодой женщине. — Ну надо же! Кто бы мог подумать, — сказала она наконец.