Поджав губы, Флори протянула ему приглашение, чтобы он прочитал сам. Дес неохотно принял помятый лист и зажал двумя пальцами на манер сигары, вопрошающе глядя на Флори. В лучах закатного солнца его карие глаза отливали бронзой. – Там и твое имя есть. – Что, так и написано: «Десмонда с собой не берите»? Пока Флори объясняла, что он тоже приглашен и почему должен пойти, Дес сложил из пергамента самолетик и запустил прямиком к ней. Она поймала его на лету и принялась бережно расправлять. – Увы, я буду занят. У меня аудиенция с крысами. Они жрут овощи в подвале. – Я же говорил, – хмыкнул Дарт, обращаясь к раздосадованной Флори. На этом попытки уговорить Деса закончились. Вскоре он попрощался и ушел, перемахнув через изгородь. Флори тоже собралась уйти – в доме ее ждали платья, которым следовало придать подобающий для праздника вид. Но все планы нарушил один небрежный вопрос Дарта: – Не хочешь прогуляться в Корень-дом? С севера Пьер-э-Металь граничил с лесными землями – там и скрывался Корень-дом. Дарт весьма размыто пояснил сущность безлюдя. Когда заповедный лес начали вырубать, в городе нашелся храбрец, бросивший вызов уничтожителям; чтобы всегда быть начеку, этот отчаянный человек поселился в лесу, под сенью старого погибающего дуба. Вскоре он бесследно исчез, и никто не смог найти его: ни живым, ни мертвым. Много лет землянка простояла пустой, пока не стала безлюдем. Рассказ Дарта оборвался в тот же момент, когда закончилась городская дорога и началась лесная тропа. Земля, напитанная влагой после ночного дождя, проваливалась под ногами, и Флори казалось, будто она шагает по ватному одеялу. Затем пришлось пробираться через заросли неведомых колючек, превративших подол ее платья в игольницу. Она на ходу пыталась отцепить шипы, царапающие кожу, и не в первый раз сожалела о том, что послушала Дарта. Сумерки опускались на землю, как тяжелый театральный занавес. Дарт остановился, чтобы зажечь фонарь, и тени превратили его лицо в угольный портрет, а глаза наполнились блеском, похожим на огненные всполохи. Когда он зашагал дальше по слякоти, Флори ускорилась, боясь отстать. Ее преследовало какое-то детское убеждение, что она в безопасности, пока находится в защитном круге света. От мрачных мыслей спасало то, что Дарт пытался отвлечь разговорами: спрашивал о Лиме, традициях южан и местных безлюдях. Он шел слишком быстро, размашисто, и Флори приходилось едва ли не гнаться за ним, от чего ее речь прерывалась частыми мелкими вздохами. – Южане говорят: «Брошенные дома что бродячие собаки – и жалко, и боязно». Мы опасаемся безлюдей, но стараемся заботиться о них, как о всяком живом существе. Тут она осеклась, поняв, что на западных землях присказки и традиции южан теряли всякую силу. – Думается, вашим безлюдям живется проще. – Дарт произнес это с какой-то ноткой зависти, а может, она неправильно уловила интонацию. – А здесь очерняют все, что связано с безлюдями. Флори вспомнила газетчиков в зале суда: если они насмехались над лютенами, находясь на их территории, то какие вольности позволяли в очерках? Дарт продолжал: – Власти сделали из нас врагов, потому что существование монстров оправдывает присутствие защитников. Они создают иллюзию, что нужны людям. – Некоторые безлюди и впрямь наносят вред, – справедливо отметила Флори. – Например, Паучий дом. Сам говорил, что от него многие пострадали. Дарт пожал плечами: – Знаешь, среди людей тоже встречаются ужасные личности. Но это же не значит, что нужно бояться или ненавидеть всех, правда? Флори ничего не ответила, не желая объяснять, почему образ одного следящего превратил в чудовищ всех, кто носил пепельно-синюю форму с ромбовидными пуговицами. За разговором они не заметили, как одиночные деревца срослись с кромкой леса. Зыбень. Его мрачная глубина затягивала, и туман, что клубился внутри, не мог разогнать эту тьму. Флори поежилась и торопливо поравнялась с Дартом. Они вошли в лес рука об руку, едва соприкасаясь рукавами. В сыром воздухе дышалось трудно, будто он проникал в горло и кололся иглами. Ветви деревьев сводом сошлись над тропой – когда-то, возможно, здесь была дорога, но теперь она заросла подлеском. Чем дальше Дарт и Флори пробирались, тем бледнее становился свет фонаря – или, может, темнота сгущалась вокруг них. Когда тишину прорезал крик ночной птицы, Флори вздрогнула. – Мы почти пришли, – успокаивающе сказал Дарт, как будто в безлюде их ждал растопленный камин и радушный прием. Они свернули с основной тропы и полезли напролом через поросль. Дарт шел первым, приминая к земле колючие побеги, за ним следовала Флори, свыкнувшись с тем, что царапины на коже зудят и ноют. Постепенно лес редел и мельчал, а затем отступил перед небольшой поляной с единственным деревом в центре. Исполинский дуб распростер ветви над землей и намертво вцепился в нее корнями, похожими на старческие кисти с кривыми, изувеченными подагрой пальцами. От дерева остался один скелет – окаменевший и монументальный. Он выглядел устрашающе, но чувствовалась в нем какая-то надежность, сила, словно лес сам создал нерушимую крепость внутри себя. Дарт подлез под корни и взгромоздил на них фонарь. Пытаясь понять, что он задумал, Флори подошла ближе и увидела в глубине корней, нависающих над землей высокой аркой, спрятанную дверь. Она поросла мхом, почти поглотившим кривую ручку-скобу и замочную скважину. Корень-дом и впрямь скрывался под деревом. Вначале показалось, что Дарт возится с ключом, а он всего лишь отцепил от пояса флягу и откупорил ее, зажав пробку в зубах, затем поднес горлышко фляги к замочной скважине и поводил влево-вправо. – Что ты делаешь? – не удержалась Флори. Дарт выдал в ответ набор звуков. Выговорить слоги помешала пробка, зажатая в зубах. С трудом удалось разобрать, что он «задабривал безлюдя дождевой водой». Не успела она удивиться столь странному объяснению, как ее ждал новый сюрприз. Замок громко щелкнул, и дверь распахнулась, словно жадный рот, готовый проглотить лакомство. – Рин знает, что ты можешь открывать безлюдей без ключа? Дарт, не переступая порога, выплеснул воду на пол, и желтое мерцание фонаря отразилось в растекшейся луже. – Знает, – лениво ответил он, когда закупорил флягу и вернул ее на пояс. – Мы вместе обнаружили эту особенность, хотя он по старинке пользуется ключами. Мы не всегда можем предоставить безлюдю то, что он просит. В этот самый миг из дома донесся странный хлюпающий звук, словно чей-то беззубый рот отхлебнул чай из кружки. Флори взглянула на пол, где еще секунду назад растеклась лужица дождевой воды. Теперь доски были совершенно сухими – ни одной капли, отражающей свет. Дарт прихватил фонарь с собой, осторожно шагнул за порог и замер, будто бы прислушиваясь к реакции безлюдя. Убедившись, что приманка сработала, он позвал Флори. Когда они оба оказались внутри, дверь мягко закрылась за ними. Это не было похоже на ловушку или гневный жест безлюдя – скорее, на проявление заботы. То, что вначале Флори приняла за пол, оказалось ступенями, уходящими вниз. Дарт помог ей спуститься. Корень-дом представлял собой круглую подземную комнату, полностью обитую трухлявой древесиной. Полукруглые своды держались на бревнах-подпорках. В отличие от монументального дуба, комната в лоне его корней выглядела очень хрупкой. Казалось, потолок может упасть в любой момент. Быт Корень-дома поражал своей непритязательностью: вместо кровати – деревянный помост с потрепанными матрасами, из мебели только кривой столик с табуреткой да грубо сколоченный шкаф. В углу Флори заметила дверь, ведущую в подземные тоннели. Следящие заменили надзор огромным замком с сургучной печатью. По их мнению, это могло остановить злоумышленника. Первым делом Дарт проверил целостность печати на замке, а после взялся трусить матрасы. Флори спросила, что они ищут, и получила в ответ: – Все, что покажется странным. Она нервно выдохнула и огляделась по сторонам. А что делать, если странным кажется все? – В тот вечер Сильван приходил, чтобы рассказать мне о чем-то… – Дарт растерянно замер, словно потерял мысль. – Возможно, здесь осталась улика, подсказка, не знаю… – Разве Рин не обследовал безлюдя? – удивлялась Флори, внимательно изучая стол с объедками и пустыми бутылками, не торопясь прикасаться к чему-либо. – Он делал это по Протоколу. – Хочешь сказать, матрасы он не вытряхивал? Они переглянулись и поняли друг друга без слов. Значит, Дарт вернулся сюда, чтобы самостоятельно проверить безлюдя: каждый его уголок, куда не посмотрит домограф. Больше не тратя время на разговоры, они принялись за дело. Дарта сразу привлекли скомканные матрасы, а Флори, подхватив со стола здешний фонарь, брошенный на столе, обошла всю комнату, но, кроме сгустков пыли и мелкого сора, ничего не нашла. Она уже стала сомневаться, что эта затея принесет пользу, когда мысленное брюзжание прервал радостный возглас. Дарт вытащил из кармана нож, вспорол брюхо матраса, а затем извлек оттуда небольшой предмет. Опилки осыпались на его колени, но Дарта интересовал лишь кожаный сверток, найденный внутри. Кошелек. Без зазрения совести он вывалил на пол его содержимое. Тяжелые монеты с грохотом упали на доски. Оценив богатства покойного лютена, Дарт присвистнул. – У него отродясь столько денег не было, – пробормотал он. – Ему кто-то заплатил? Дарт нервно пожал плечами, сгреб деньги обратно в кошель и нахмурился, явно одолеваемый сомнениями. Находка ничего не прояснила, а лишь запутала сильнее. Неизвестно, имели эти деньги какое-то отношение к делу безлюдей или нет. Флори обвела комнату придирчивым взглядом, поразмыслив, где может быть другой тайник, и решила проверить самодельный шкаф, пока Дарт укладывал матрасы на место. В подземелье дерево отсырело и разбухло. Пришлось приложить усилия, чтобы дверцы шкафа поддались. С противным скрежетом петель они распахнулись, а в следующее мгновение на Флори посыпались вещи. Что-то больно ударило ее по плечу, хрустальная ваза разбилась об пол, брызнув осколками под ноги, а остальное содержимое высыпалось с лязгом, скрежетом и звоном. Несколько мгновений они растерянно смотрели на груду найденных вещей, а потом Дарт начал разбирать ее. Доставая предметы один за другим, он комментировал каждый: – Малахитовая статуэтка из каминного зала. Латунные ручки от дверей: раз, два, три. Антикварные часы из кабинета. Мраморная пепельница оттуда же. Серебряные подстаканники, поднос и хрустальная ваза – все из кухни. Бронзовый олень. Столовое серебро. Он устал перечислять и замолчал, в исступлении глядя на оставшуюся кучу вещей. – Вот ублюдок, – сквозь зубы процедил Дарт. Потом будто бы вспомнил, что рядом стоит растерянная Флори, и пояснил: – Все эти вещи из безлюдя Мео. Значит, первого погибшего лютена обворовали. Не нужно быть знатоком, чтобы понять ценность этих предметов. Если сдать все в ломбард или перепродать старьевщикам, наверняка наберется сумма намного больше той, что Дарт обнаружил внутри матраса. Возможно, и те деньги были добыты подобным образом. – Он ограбил Дом-на-ветру. Собирался растащить его, как падальщик. Дарт выглядел совершенно разбитым – хуже, чем хрустальная ваза перед ним, – и продолжал сокрушаться, подбирая все новые выражения и ругательства, чтобы облечь в форму одну простую мысль: Сильван был предателем. А вот как далеко он зашел в своем вероломстве, им еще предстояло выяснить. Даже если допустить, что Мео стал жертвой вора, то Сильван не последнее звено в этой цепочке: кто-то убил его самого и Паучиху. Было что-то, объединявшее смерти этих лютенов. Поделиться своими домыслами Флори не успела, ощутив, что земля под ногами дрожит. – Дарт, – с тревогой позвала она, – с безлюдем что-то неладное. Он отвлекся от размышлений и огляделся. Дверцы шкафа тревожно покачивались на петлях. – Кто-то идет сюда. Они сгребли вещи и забросили обратно на полки. Мелкие предметы, оставшиеся на полу, Дарт пнул под шкаф. Флори бросилась гасить фонари, судорожно придумывая, где прятаться. Деваться им было некуда. Дверь в тоннели опечатана, в доме нет мебели и других комнат, а единственный выход перекрыт нежданными визитерами. Она бы так и металась в поисках укрытия, если бы Дарт не затолкал ее в шкаф. Спустя мгновение он забрался следом и захлопнул дверцы. – Что бы ни случилось, молчи, – шепнул Дарт, и ей стало не по себе. Что могло такого произойти? Ее воображение не успело разыграться. В Корень-дом кто-то спускался. Приближающиеся шаги и голоса заставили замереть и полностью обратиться в слух. Когда визитеры вошли в комнату, их речь стала разборчивой. – …нам обещали двойное жалованье, – сказал первый. – Да хоть тройное, мне эти безлюди хуже гнилой картошки, – отозвался второй. Судя по шагам, кто-то из них прошел в дальний угол, чтобы проверить замок и печать. Следящие. От одной этой мысли внутренности Флори скрутило в тугой узел. – Ты уж потерпи, начальник грозится послать домографа куда подальше. – Справедливо. А то он слишком борзым стал, рыбью кость ему в горло.