Наконец впереди показался особняк Прилсов. Поначалу она собиралась просто оставить Бена во дворе, однако потом рассудила, что следует объясниться с госпожой Прилс и, возможно, направить следящих в Ползущий дом. В плену у лютенов по-прежнему оставался старший Прилс: если он причастен к преступлениям, его следовало сдать блюстителям правопорядка; а если обвинения были ложными – освободить. Флориана поднялась на крыльцо и нажала на кнопку звонка. Бен высвободил руку и заколотил в дверь. Его усталость сразу куда-то улетучилась, а баловство и капризы приумножились, стоило ему попасть в привычную обстановку. Им открыла Долорес. Бен юркнул в дом с проворством кота и диким визгом известил о своем возвращении. Когда Флори в двух словах обрисовала ситуацию, экономка ахнула: – Хранитель с тобой! – Осознав, что Флори спасла хозяйского ребенка, Долорес засуетилась: – Присядь, ты выглядишь такой изможденной… Нет-нет, не сюда! Ну куда тебе в кресло, ты же его испачкаешь! Нет, на стул тоже не надо. Стой, не наступай на ковер, он после чистки. Ох, подожди минутку, я принесу из кладовой табурет… Долорес ушла, оставив ее в гостиной, где Флори чувствовала себя неловко. Недолго она оставалась одна. Госпожа Прилс спустилась по лестнице, как вихрь. Ее лицо, прежде холодно-беспристрастное, оживила тревога. – Откуда у тебя мой сын? – В ее голосе не слышалось упрека, скорее, недоумение и желание узнать подробности странного происшествия. – Я… – она запнулась, не зная, с чего начать. Флори не успела придумать связный рассказ и повторила то же самое, что несколько минут назад озвучила Долорес. Мальчика пытались украсть, но ей удалось спасти его и привести сюда. Она хотела добавить, что господина Прилса тоже схватили, однако хозяйка дома внезапно воскликнула: – Ох, вы спасли его! Спасибо! Голос ее дрожал, и казалось, что она вот-вот расплачется, хотя в глазах не было ни слезинки. Она пригласила Флори присесть и позвала Долорес, чтобы та подала чай. Экономка появилась с табуретом в руках и раздосадованно махнула рукой, обнаружив, что чумазая гостья уже заняла кресло в кремовой обивке. Сама же госпожа натянуто улыбнулась спасительнице и ненадолго отлучилась к сыну. Флори снова осталась одна и нервно заерзала на месте: ей следовало рассказать о произошедшем так, чтобы это звучало правдоподобно, но без лишних подробностей. Пока она размышляла, Долорес вернулась. С громким стуком сервиза она водрузила поднос на столик. Чтобы не молчать, Флори поинтересовалась, как поживает Лили, и экономка ответила, что девочка прекрасно себя чувствует без утомительных занятий по рисованию. Небрежная фраза задела, но Флори виду не подала, слушая о том, как новая гувернантка повела детей на городское представление. Долорес не преминула подчеркнуть, что у Клары хорошие манеры и безукоризненная репутация. Идеальный образ нарушал один недостаток: безответственность. Иначе как объяснить, что у нее на празднике украли ребенка, а она до сих пор не сообщила об этом. – Видимо, Клара потеряла Бенджамина в толпе… – Долорес осуждающе покачала головой, а потом как бы невзначай добавила: – Не везет Прилсам с гувернантками, что за напасть. От этих слов в груди стало горячо. – Сложно найти человека, который умеет следить за детьми… или за своим языком. – Флори с вызовом взглянула на Долорес, едва сдерживаясь, чтобы не измазать белый форменный воротничок малиновым конфитюром, поданным к чаю. Возможно, она бы так и сделала, если бы в тот момент не вернулась госпожа Прилс. – Итак, Флориана, – деловито сказала она и села напротив, – я бы хотела узнать все подробности. У меня есть немного времени, пока Бенджамина купают. Госпожа Прилс дернула мизинцем, и Долорес тут же кинулась наливать чай. За годы экономку удалось выдрессировать так, что она понимала любой жест. Наполнив чашку хозяйки, Долорес поставила пузатый чайник на поднос, намекая, что прислуживать Флориане не намерена. Впрочем, та и не хотела угощаться. Несмотря на теплый прием госпожи Прилс, над ними по-прежнему витал призрак прошлого разговора, и Флори не собиралась болтать с ней за чаепитием, как с давней подругой. – Это личная беседа, – вкрадчиво сказала Флори. Долорес поняла намек и, поджав губы, молча удалилась. Разделавшись с экономкой, Флори вернулась к сути разговора. По ее версии, она, обходя безлюди с проверкой, обнаружила двух пленников, но успела вывести только мальчика. Старший Прилс по-прежнему оставался у лютенов, судя по тому, что его супруга до сих пор пребывала в неведении. Флори не знала, удалось ли Бильяне освободить второго пленника и чем закончилась стычка в Ползущем доме. Возможно, ей следовало поторопиться и вызвать следящих, вместо того чтобы просиживать бархатное кресло. – Мерзость какая. – Госпожа Прилс скривилась при упоминании безлюдя, а потом, точно слова доходили до нее с опозданием, добавила: – Вы говорили что-то о моем муже? Вы уверены, что там был он? Вопрос застал Флори врасплох. Она ведь только слышала, как пленника называли Прилсом. Торнхайера Прилса ей доводилось встречать несколько раз. Он был почти вдвое старше своей супруги, всегда хмур и молчалив. Флори предпочитала с ним не сталкиваться и уж тем более не разглядывать. Допуская, что с похищением Прилса могла выйти путаница, она предложила спросить Бенджамина. Уж он-то наверняка узнал бы отца. Госпожа Прилс не оценила идеи, заявив, что ее сын слишком мал для таких вещей. Их разговор прервался дверным звонком, и вскоре из холла появились двое следящих: один седовласый и кашляющий, другой моложавый и расплывшийся; а еще он шмыгал носом с частотой метронома. В дом Прилсов нагрянули две неприятные личности, которые будто бы переговаривались на своем простудном языке: шмыг-кхм-кхм-шмыг. Кашляющий первым обратил внимание на Флори. – Это она, госпожа? – спросил он. Хозяйка дома кивнула и добавила: – Да, бывшая работница. Когда я ее уволила, она украла мои серьги, а потом похитила сына, но одумалась и вернула его, сочинив нелепую историю. Флори застыла, шокированная не только ложью, но и резкой переменой в поведении. Пять минут назад госпожа Прилс любезно предлагала ей чай, а теперь обвиняла в преступлениях. – Я ничего не крала, – твердо заявила Флори, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Вы не раз показали свое преступное лицо, милочка! – фыркнула Прилс. – Мне следовало тщательнее проверять ваше прошлое, чтобы не подвергать опасности семью. Ее большие и стеклянные, точно у куклы, глаза окинули Флори презрительным взглядом, и стало очевидным, что госпоже Прилс известно о том случае с подменой бумаг. Напрасно Флори надеялась сохранить это в тайне. Пока она, застыв в оцепенении, сокрушалась о своем раскрытом прошлом, госпожа Прилс продолжала: – Один раз я пожалела ее. Но там, где одно преступление сходит с рук, тут же замышляется другое… – Я не крала вещи и уж тем более не похищала ребенка. Я его спасла! – отчаянно выкрикнула Флори. – Это подтвердит господин Прилс! Он был там и все видел. – Поняв, что сохранить все в тайне не удастся, она выпалила: – Лютены похитили его и притащили в Ползущий дом. – Вы так настаиваете на вашей лжи? – Госпожа Прилс лукаво сверкнула глазами и позвала: – То-о-орн! Звенящее эхо наполнило комнату и растворилось в напряженной тишине. Все ждали, что произойдет дальше. А дальше из глубины комнат в облаке табачного дыма выплыл полноватый мужчина с редкими тусклыми волосами, зачесанными назад. Теперь Флори была готова поклясться, что в Ползущем доме был именно он – Торнхайер Прилс. – В чем дело? – в своей строгой манере спросил он. Зов супруги явно отвлек его от важного дела. Следящий нервно кашлянул. – Простите, господин… вас сегодня не похищали? – Вы нездоровы? – с презрительной гримасой выдал он, чем напрочь отбил желание следящего задавать глупые вопросы. Затем Прилс повернулся к супруге: – Я же сказал, что занят. Она сконфуженно промямлила что-то в ответ и задобрила слова натянутой улыбкой, которую Прилс уже не увидел, покинув гостиную. С его уходом следящие оживились и воспылали бравым энтузиазмом. – Вы дали ложные показания, кхе-кхе, – заявил кашляющий растерянной Флориане. – Вам придется пойти с нами. Возразить она не успела – шмыгающий подскочил к ней и одним отточенным движением скрутил руку, нацепив кандалы на запястье. Следящий не разменивался на любезности, делал все быстро и четко. Флори твердила, что ни в чем не виновата, просила выслушать ее и проверить Ползущий дом, чтобы убедиться: она не врет. Однако никто не проявил ни малейшего сочувствия, а Долорес стояла с таким торжествующим видом, будто готовилась получить почетную медаль. Прежде чем ее затолкали в патрульную машину, Флори пересеклась взглядом с госпожой Прилс. В ледяных глазах не было ни капли сожаления – только злость и высокомерие. Зловонный запах тюрьмы и лязг решеток разбудили притупленные ощущения. Воздух встал в горле, не способный превратиться ни во вдох, ни в выдох. Ее словно душили чьи-то холодные и сильные руки. Флори стояла посреди камеры, но будто падала в ледяную бездну воспоминаний. Все началось сразу после похорон. Пока в фамильном доме шло расследование, сестер определили в приют. Они попали в незнакомое место, когда больше всего нуждались в защите родных стен. Их вырвали с корнем, растоптали, уничтожили. Едва оправившись, Флориана заговорила об опекунстве, но ей не доверили судьбу младшей сестры. Приют искал опекунов среди родственников сироток, а из близких у них осталась лишь троюродная тетка-грымза. Жизнь с ней и ее кошачьим выводком не сулила ничего хорошего. Тем не менее директор упорно пытался связаться с предполагаемой опекуншей, но в ту глухомань, куда она забралась, письма не доходили, забывая дорогу еще на полпути. Приют стал временной тюрьмой, где сестры ожидали, когда им определят другое место заключения. Однажды к Флори пришла безумная мысль: раз директор приюта ищет их далекую родственницу, нужно помочь ему поскорее решить проблему. Так появилось поддельное письмо. Троюродная тетушка рукой Флори писала, что узнала о трагедии и хочет взять племянниц под свое «сломанное крыло». Она бы приехала за ними, да только с травмой дальний путь не выдержать, поэтому тетушка умоляла отправить племянниц к ней в деревню. За этим скрывался план побега: покинуть приют, уплыть на пароме до деревни в глуши, а оттуда перебраться в Лим, где их ждал родной дом. Флори надеялась, что там знакомые помогут получить опекунские бумаги. Вначале все складывалось, как задумано. Директор с легкостью клюнул на обман, поскольку к тому времени поиски дальней родственницы его утомили. Сестрам-сироткам купили билеты, сопроводили их до парома и выдали необходимые документы. Они благополучно добрались до Лима и неожиданно узнали, что их выселили. Власти сделали единственную поблажку – закрепили за Флорианой статус опекуна, а после сестры вернулись в Пьер-э-Металь, где их ждал фамильный дом… и следящие. Они появились на пороге через пару дней. Флори открыла им двери, уверенная, что бояться нечего, ведь она предусмотрела все: оформленное наследство на дом, опекунство и сопроводительное письмо из академии для поиска работы. Однако забыла о главном – обмане, что позволил им сбежать из приюта. Ее обвинили в подлоге и скрутили руки, как преступнице. Флориана до сих пор помнила момент, когда разбросанные на полу документы, их мнимая защита, превратились в бессильные бумажки, истоптанные сапогами следящих. Уличив ее в обмане, в подлинность этих документов никто не поверил. Офелию отправили в приют, а саму Флори – за решетку… Горькие воспоминания внезапно прервались. Следящий из реальности, тот самый кашляющий старик, принес ужин и, просунув в окошко жестяную тарелку с кашей, объявил, что допрос перенесли на завтра. «Ярмарка», – коротко пояснил он. Как и прочие горожане, следящие не хотели утруждать себя излишней работой в праздники. Пытаясь отковырнуть ложкой комок застывшей каши, Флори успокаивала себя: впереди у нее целая ночь, чтобы придумать, как отвечать на вопросы, если Дарт не придет на помощь раньше. А он обязательно придет, как делал раньше. Мысли о нем вселили в нее надежду. Оставив засохший ужин в тарелке, она прилегла на грязный матрас, брошенный на пол. Маленькое окошко под потолком медленно поблекло и замерцало отблесками праздничных огней. «От Ярмарки не скрыться даже в камере», – с горькой усмешкой подумала Флори. Вокруг было непривычно тихо, будто она осталась единственной преступницей в городе. Откуда-то доносились приглушенные голоса. Если судить по времени и тюремному режиму, сейчас следящие сменялись: одни уходили с дневного поста, другие заступали на ночное дежурство. От усталости Флори провалилась в короткий тревожный сон. Ее беспокоило странное чувство, будто кто-то смотрит на нее. Когда она открывала глаза, вокруг сгущалась темнота, в которой если кто и прятался, то оставался незамеченным. Постепенно темный прямоугольник под потолком стал выцветать до предрассветного серого. И тогда комната очнулась от скрежета железной двери. Она притворилась спящей, чтобы следящий поскорее ушел, но быстро поняла, что этот человек не уйдет. Она почувствовала, узнала его по тяжелой поступи, хриплому дыханию и животному страху, что змеиным клубком заворочался у нее в животе. Флори оцепенела, перестала дышать, будто надеялась, что это сделает ее невидимой. Замок тревожно щелкнул, за ним послышались шаги – слишком близкие, слишком опасные. Она больше не могла бездействовать. Страх дошел до той точки невозврата, когда желание затаиться резко сменилось желанием напасть первой. Флори вскочила на ноги и метнулась к двери, рассчитывая, что эффект внезапности поможет улизнуть. Но человек среагировал молниеносно, поймав ее одной рукой и швырнув обратно на матрас. Когда она пришла в себя, огромный силуэт угрожающе навис над ней. От него несло табаком и уксусом – первым он набивал карманы, вторым чистил латунные пуговицы на мундире. От кисло-горького запаха затошнило, и Флори отползла назад. Человек наблюдал, как она трусливо забивается в угол, и, судя по кривой усмешке, нарисовавшейся на его квадратном лице, ему нравилось видеть ее слабой и напуганной. У Флори не хватило сил, чтобы скрыть истинные чувства: они прорвались откуда-то из глубины, заполнили ее целиком, вытравив остатки смелости и достоинства. – Снова ты здесь, сестрица Гордер. Его металлический, будто бы нечеловеческий, голос царапал слух. Безобразный шрам на шее, который он носил с гордостью, как боевое ранение, объяснял природу странного тембра, похожего на скрежет. Что бы ни было сказано таким голосом, все звучало пугающе. Этому человеку нужен был не собеседник, а покорный слушатель. – В прошлый раз мы не договорили, верно? Что ж… За это время мы достигли новых высот. Я стал командиром, ты – воровкой. Польщен, что ты так хотела встретиться со мной. – Он потянулся, чтобы погладить ее по щеке, и Флори дернулась назад, ударившись затылком о стену. – Хочешь, чтобы я отпустил тебя? – Это решать правосудию. – Она не попалась на старую уловку. – А ты, как прежде, несговорчива, – проскрежетал он. Тонкие губы искривились в улыбке-оскале, а в следующий миг он резко набросился на нее. Флори вскинула руки, чтобы защититься, и уперлась ладонями в его широкую грудь. Силы были неравны, и ее слабое тело почти без сопротивления повалили на пол, а затем придавили пыхтящей тушей, лишив возможности двигаться. Острый край пуговицы на его форме больно уткнулся в грудь, а резкий запах ударил в нос – две эти детали окончательно завершили возвращение Флори в прошлое: в ту самую ночь, когда Кормонд Тодд появился в ее камере. Полгода назад он служил обычным следящим и стоял в оцеплении фамильного дома, отгоняя зевак, слетевшихся на новость о гибели владельцев. В их первую встречу Тодд преградил Флори дорогу и заявил: «Туда нельзя, госпожа». «Это мой дом», – едва сдерживая слезы, промолвила она. «Он закрыт, пока ведется следствие», – сухо ответил он, даже не пытаясь выказать сочувствия. «Нам с сестрой негде жить». «Мне жаль», – сказал он дежурно. Слова ради слов. После сестер-сироток отправили в приют. Там произошла вторая встреча с Тоддом. На сей раз, явившись в одиночку, он вел себя дружелюбнее и задавал совершенно бестолковые и путаные вопросы. Флори забыла, что у нее спрашивали и что она отвечала, но запомнила мелкие детали того разговора. Кормонд волновался, от чего потел и постоянно поправлял воротник мундира; изучал ее сальным взглядом и ни разу не посмотрел в глаза. Скрежет его голоса был невыносим, но особенно гадко звучало обращение «сестрица Гордер», похожее на утробное рычание. Прощаясь, Кормонд положил руку ей на плечо и пообещал во всем разобраться. Их третья встреча снова произошла на пороге фамильного дома. Когда Флори открыла дверь, именно голосом Кормонда прозвучало обвинение в подлоге; именно он скрутил ей руки и затолкал в служебную машину, приковав к специальному кольцу в потолке. Пока напарник гнал автомобиль, Кормонд сидел рядом с арестованной, упиваясь своей мнимой властью. Он покрутил перед ней ключом от кандалов, а потом произнес: – Я могу отпустить тебя, если захочешь. Она кивнула, не осознавая, что следящий предложит в обмен на освобождение. Когда липкая рука скользнула ей под юбку, Флори резко дернулась, ударив Тодда локтем в нос. Он коротко гикнул и уронил лицо в ладони. Сквозь пальцы просочилась кровь, он судорожно попытался вытереть ее, но лишь размазал по физиономии. Следящий за рулем не удержался от комментария. – Кормонд, тебя побила закованная девушка? Ну и ну. – В словах следящего читалась усмешка, от которой Тодду окончательно снесло голову.