— Сдулась, как воздушный шарик, — наконец, произнёс он. — Воздух иссяк, осталась лишь оболочка. — И скольким бунтарям ты раскрыл глаза? — спросил я. — Ты — седьмой, — ответил лжелидер. — Трое согласились сотрудничать, один вернулся домой, другой попытался устроить митинг протеста, но тут же был схвачен тремя предыдущими. Я всегда знал, что настоящий юмор у судьбы бывает только с привкусом крови. — А ещё один? — Сбросился со скалы. Я встал и засеменил к окну. Возле здания по-прежнему стояла Олеся в компании нескольких человек. Они шутили и смеялись. Кто эти люди — обычные жители или агенты? Зверь встал рядом и тоже посмотрел в окно. — Чистое наивное создание, — сказал он. — Её вера кажется прочной, но на самом деле хрупка, как неокрепший стебель молодого растения. Одно неосторожное слово — и ты сломаешь его навсегда. Желаешь проверить? Я покосился на Зверя и заходил по кабинету. — Мои люди скоро вычислят меня, — сказал Зверь. — Я стал редко выходить, моё естество стремительно меняется под действием пластин. Вскоре мне предстоит покинуть эти края и раствориться в пучине фальшивого океана. Сегодня, завтра — мне всё равно. Я — разменянная карта, мой стакан пуст. Но твой — нет. — Не ищи себе оправданий, Зверь. — Никаких оправданий, я реалист до мозга костей. В его зубы вернулась курительная трубка. Помещение начал заполнять едкий дым. — Если сопротивление бесполезно, то какой в нём смысл для меня? — спросил я. — Ты знаешь ответ. Пока ещё знаешь. — Зверь ткнул трубкой в направлении моего пояса. — Он в твоём кармане. Я вспомнил, что там лежал лист со стихотворением. — В нём лишь метафоричное описание реальности. — Ты не понял. Ответ не в словах. Главное не в том, что именно ты написал, а в том, почему смог написать. Входя в эту комнату, ты знал ответ лучше меня. Потому что верил. И твоя главная миссия — поделиться верой с другими. — Зверь посмотрел на часы. — Тебе пора. Подумай о нашем разговоре. Не помню, как оказался на улице. Голос Олеси очень долго пробивался к моему сознанию. — Иван, всё в порядке? Ты какой-то отстранённый. В бирюзовых глазах застыл детский испуг. — Я уезжаю. Испуг разгорелся искрой протеста. — Зверь не разрешил тебе остаться хотя бы на пару дней? Я могу поговорить… — Не стоит. — Я взял её тёплую ладонь и вложил в неё сложенный лист бумаги. — Мы, фальшивые люди, — это высохшие слёзы человечества. Цивилизация давно оплакала нами свою кончину. Кто бы ни остался на этой планете в нашем обличии, это уже будем не мы. — О чём ты говоришь? — Когда-нибудь ты поймёшь. Я поцеловал её в щёку и поспешил прочь. Дома меня ждало одно незавершённое дело. * * * Улыбка Нат казалась вполне естественной. Я и не мечтал, что когда-нибудь смогу вызвать у неё истинное чувство радости. Она смотрела на «Закат в лагуне» и улыбалась. Радовалась за меня. За себя. За нас. — Ты действительно смог, — проговорила Нат. — Потрясающе. — Теперь твоя очередь, сестрёнка. — Я подошёл сзади и обнял её за плечи. — Первый шаг сделан. — Но куда мы идём, Вано? — обречённо спросила Нат и положила голову мне на плечо. — Что нам остаётся делать в мире, лишённом будущего? — Верить, — ответил я. * * * Ковёр из опавшей листвы приятно шуршал под ногами. Я шёл на встречу в закрытый клуб анонимных бунтарей. Тех, кому удалось сбросить с себя оковы зависимости, но кто не мог заявить о своём успехе во всеуслышание. Они сами вышли на меня, но понятия не имею — как. Под мышкой у меня торчала папка с подборкой стихотворений, написанных на «чистом» вдохновении, а так же лучшие работы прошлого. Я планировал зачитать их на публике. — Скорпинцев! — услышал я за спиной. Повернувшись, я увидел Леру Воробьёву. Она буравила меня стеклянным взглядом, засунув руки в карманы длинного пальто. Во рту у неё торчала потухшая недокуренная сигарета. Откровенно говоря, сама Лера выглядела, как потухшая и недокуренная сигарета — бледное уставшее лицо без макияжа, мешки под глазами, неопрятные волосы. Никогда не думал, что она может так выглядеть. — Привет, красотка, — сказал я и улыбнулся. — Вижу, лето тебя изрядно потрепало. Насыщенная программа выдалась? — Я знаю, что ты успешно слезаешь с пластин, — заявила девица, проигнорировав мою колкость. — Ты не перестаёшь удивлять меня, Скорпинцев. Я чертыхнулся про себя. Ещё не хватало, чтобы подобные личности пронюхали о моей маленькой победе. — Кто тебе наговорил таких глупостей? — удивлённо спросил я. — Известно же, что невозможно избавиться от зависимости. — Хватит ломать комедию! — жёстко потребовала Лера. — Мои источники кране надёжны. Я кивнул: — Охотно верю. Но что тебе надо? Решила отомстить мне за те одноминутные отношения возле сортира? Рассказать про меня отцу? Лицо Леры заволокла свинцовая угрюмость. Неужели она напичкала себя опасным «негативом» вроде «гнева» или «ненависти»? — Навесил на меня ярлык тупой стервы и привык к мысли, что отец всегда всё решает за меня? — наконец, спросила девица и вытащила из правого кармана пистолет. — Считаешь себя умнее всех, но порой не замечаешь очевидного. В этот момент я понял, что не так с Лерой — её одолевала ломка. А это, пожалуй, ничем не лучше принятой пластины ненависти. Вот откуда этот маниакально-депрессивный видок. — Третий раз за четыре года ты деформируешь моё восприятие мира. — Девица направила на меня оружие. — Трижды — это чертовски много, Скорпинцев. Я застыл, не в силах пошевелиться. Папка со стихотворениями выскользнула из-под мышки и с шумом приземлилась на опавшую листву. Раздался щелчок. Из дула вырвалось пламя. Маленький язычок огня, какой обычно вспыхивает у зажигалок. Он горел, пока Лера зажимала спусковой крючок и смотрела мне в глаза. Я выдохнул и усмехнулся. Девица поднесла пламя к потухшей сигарете. Та вновь задымилась, ожила. По холодному лицу, так же оживляя его, пробежала лёгкая улыбка. Я был готов поклясться, что настоящая. — У вас упало, — сказала Лера и выпустила в меня струйку белого дыма.