— Они у меня не лимитированы. И вообще, у него имя-то есть? Как мне к нему обращаться? — Его зовут Паша, но это для своих. Для остальных он Зверь. Так и обращайся. — Ясно. На первый взгляд жизнь в Матале ничем не отличалась от жизни синтетиков в прочих деревнях. Люди как люди. Ведут себя так же, едят, дышат, ходят под одним небом. Разницы никакой, если не копать глубже. У натуралов были души. Те самые, которые мы надёжно заперли в глубинах своих тел. И каждая новая принятая пластина — очередной замок на темнице, где обитала наша душа. Я размышлял, не поделиться ли своей философской теорией с Олесей, но очень быстро мы пришли к зданию из красного кирпича — резиденции лидеров общины. — Я подожду тебя здесь, — сказала Олеся. — Удачи. Через минуту меня провели в задымлённый кабинет. За столом сидел человек с курительной трубкой в зубах. Увидев меня, он встал и поприветствовал кивком. Внешне Зверь не вызывал никакого страха. Ещё одно лицо в толпе, неприметная фигура офисного планктона. Сардина, неразличимая в общей массе косяка из миллиона рыбьих тел. Но в одном его можно было назвать исключительным — он плавал на самой поверхности. — Стало быть, ты Иван? — Не дожидаясь ответа, он продолжил. — Зоя сказала, что ты считаешь себя уникальной фальшивкой и жаждешь влиться в наши ряды. Похвальное стремление, но чем ты намерен удивить меня? — Удивить? — Ну да. Про твой естественный юмор я в курсе, но мне нужно нечто большее. — Он ударил кулаком по воздуху и уселся на диван. — Что-нибудь более полезное для общества. Шутов у нас и так хватает. — Э-м-м… — Я вытащил из кармана сложенный лист бумаги. — Зоя поведала вам о моём увлечении? Я художник и поэт… — Как в песне Никольского? Она поведала. Как и то, что ты утратил творческие способности, перестав стимулировать их пластинами. — До вчерашнего вечера так и было. — Я подошёл ближе и протянул ему лист. — Что это? — Зверь взял его с неким пренебрежением и развернул. Чтение заняло секунд десять. — Недурно. И что я должен с этим делать? — Ничего. Это показатель того, что мне удалось вернуть утраченные чувства. — Я забрал лист и положил в карман. — Какие ещё чувства? — Вдохновение. Зверь картинно загоготал и замахал руками: — Парень, не смеши. Меня не интересует твоя способность рифмовать слова, даже если ты смог вернуть её после пластинной зависимости. Я почувствовал, что начинаю злиться. Уж это ощущение редко у кого пропадает. — Тогда что же вас интересует? — Я сказал — нечто более практичное. — Зверь подскочил, приблизился ко мне почти вплотную и тихо спросил: — Что ещё, помимо шуток и стихоплётства, ты способен делать без пластин? А? Инстинктивно я попятился назад, освобождая для себя толику личного пространства. Он решил прижать меня к стене? Рассчитывал, что я пришёл к нему на встречу с одной несчастной парой на руках? Без джокера? — Любить, — ответил я. Глазёнки Зверя сузились. Он выглядел удивлённым. — Хочешь сказать, ты никогда не пользовался… — Никогда. Он снова улыбнулся, стряхнув с лица шелуху удивления. — Берёг себя на выданье, как в старые добрые времена? Ха. — Берёг возможность испытывать самое прекрасное из чувств, которыми нас наделил Бог, — пояснил я. — Испытывать иррационально, необъяснимо, а не по расписанию собственной прихоти. — Хм, забавно. Зверь подошёл к бару и достал оттуда бутылку коньяка. — Выпить не желаешь? — спросил он. — Зачастую это помогает влюбиться. Я решил, что негоже отказывать лидеру общины, в которую намереваешься влиться. Пусть и временно. — Тебе нравится Олеся? — спросил Зверь, смакуя многолетний коньяк. — Милая девушка. Не испачканная реальностью. — О да, она по-прежнему верит в светлое будущее и мир без фальши. Ты тоже? — Разумеется. Иначе к чему весь сыр-бор? — Сыр-бор, — пробормотал он. — Вера — вот ключ к сопротивлению. Его главный двигатель, не так ли? Мне показалось, что Зверь хотел мне сказать нечто важное, но всё никак не решался. — С ней что-то не так? — спросил я. — С Олесей? Вместо ответа Зверь подошёл к письменному столу, открыл ящик и стал вытаскивать из него целые упаковки пластин разных цветов. Он кидал их на стол одну за другой, пока они не образовали огромную кучу. Я едва удержал в руке стакан с выпивкой. Лидер общины молча смотрел на меня, скривив губы в полуулыбке. — Иногда лучше спать и видеть тёплые края, чем бодрствовать на морозе, — сказал Зверь. — Я не понимаю, о чём вы. Зачем вам эти пластины? — Я приблизился к столу и провёл рукой по куче упаковок, будто не веря в их существование. — Да тут целая аптека! Весь спектр. — Ты уверен, что хочешь знать правду? — спросил он. — Боюсь, она сломает тебя. — Говорите. — Я принимаю их, — заявил Зверь. — И уже давно. Доказать? После этих слов он разорвал зелёную упаковку («умиротворение») и засунул в рот пластину. Я смотрел на него, не в силах издать ни звука. Второй раз в жизни я становился свидетелем обрушения замка собственных надежд. Это не могло быть правдой. — Понимаю твоё потрясение, — продолжил Зверь. — Но так устроен мир. — Какой, на хрен, мир?! — взорвался я, напрочь позабыв обо всём. — Это какой-то дьявольский розыгрыш? Зверь вздохнул, взял бокал и вновь уселся на диван. — Дело в том, парень, что нет на Земле ни одной официальной общины, которую бы не контролировали извне. Они слишком опасны в своём стремлении к независимости. — Он отпил коньяка. — Задача таких как я — следить за балансом изнутри. — Значит ты — подсадная утка синтетиков? — Я наплевал на субординацию и перешёл на «ты». — Или они купили тебя? — Объяснили, — поправил Зверь. — Кое-какие вещи. — И какие же? — Будущее за Мегаполисами и корпорациями чувств. Сопротивление бессмысленно. Они разрабатывают новые формулы. Через два-три года планету наводнят партии суперпластин. Ещё более длительные и реалистичные ощущения, коих человек не способен испытать естественным образом. В колени ударила неприятна дрожь. Я нащупал под собой стул и присел на всякий случай. — Порабощение, — проговорил я. — Вот их цель? Зверь пожал плечами. — А ты думаешь, в истории человечества были времена, когда массы никто не контролировал? Сладкая иллюзия. Все мы дети Мегаполиса, Иван, и ты с этим ничего не поделаешь. — Не льсти себе, Зверь. Никакое ты не дитя Мегаполиса, ты его выкидыш. — Я взял паузу и поболтал остатки выпивки в стакане. — Впрочем, как и я. Но мы с тобой не братья по несчастью. Зачем ты посвятил меня во всё? Я ведь могу рассказать общине, что их лидер — фальшивка! И другим общинам. Зверь сохранял спокойствие и невозмутимость. Он был умиротворён. — Мне плевать. Действуй! Только учитывай возможные последствия. Я не единственный наблюдатель синтетиков в общине. — Не понимаю. В чём подвох? Ты хотел завербовать меня, а на случай отказа за дверью ожидает стая головорезов? — Никакой стаи там нет. Просто… — Зверь запнулся. Складывалось ощущение, что он пытался выдавить из себя слова, о которых боялся думать. И тут я понял, в чём дело. — Ты сломался, — сказал я. — Они разрушили всё, во что ты верил, принудили сотрудничать, посадили на пластины, после чего ты прекратил борьбу. Но в глубине души ты по-прежнему веришь, что найдётся кто-то, кто сможет бросить им вызов. Твоя вера ушла глубоко в тень. Зверь одарил меня до боли понимающим взглядом и допил остатки коньяка.