— Да, я тоже так думаю, Джейн. — И ты не будешь присутствовать на тройных переговорах, что тоже очень хорошо. Ты будешь дома в это время? — Джейн посмотрела мне в глаза. Я понимала, что она спрашивает не просто так. — Переговоры будут раздельные. Для каждого из владельцев акций. Условия покупки разные, в соответствии с рядом изученных обстоятельств. Арчи попросил меня наблюдать удаленно за ходом переговоров, чтобы быть начеку, так сказать. Моя команда тоже будет со мной, и они лучшие в получении информации любого плана. Как только возникнет проблема, мы тут же среагируем и сообщим в переговорную способы ее решения, — деловито объяснила я все детали. — Звучит очень захватывающе. У тебя интересная работа, Александра. Но ты пришла ко мне не просто так. Правда? — Джейн наклонила голову набок. — Тебя что-то волнует? — Джейсон будет последним. — Я поджала губы, поставив пустую чашку на столик перед собой. Повела напряженными плечами, снимая усталость. — Мик, мне кажется, специально оставил его на десерт. Меня волнует исход сделки, потому что у меня нет о нем никакой информации, полный ноль. Даже сплетен нет. Он словно пропал без вести после Рождества 2013 года. А сейчас появился из ниоткуда. Договор покупки акций сырой, рискованный по всем пунктам. — Ты боишься провалить дело? — Боюсь быть непрофессиональной, — подытожила я. — Мы не можем знать, что я почувствую, когда увижу его, пусть просто через монитор, но… Джейн, я верю в себя. Знаю, что смогу многое пережить, сохраняя хладнокровие и трезвую голову. Но я также помню, к чему может привести самоуверенность. Я должна быть морально готова к любой реакции и скорректировать ее, чтобы не дать себе потерять контроль над ситуацией. — Представь, что все уже происходит, — произнесла Джейн, ободряюще мне улыбаясь. — Давай, Лекс. Закрой глаза и представь, что ты смотришь через свой монитор на рабочем столе, как Джейсон Доминник заходит в зал или кабинет. Как Мик и его босс пожимают руки Джейсону, рассаживаются по местам. Получается? Я действительно закрыла глаза. Сосредоточилась. Очень сильно сосредоточилась. Но ничего не вышло. Вместо открывающейся двери, в которую якобы заходит Доминник старший (теперь уже), я вдруг, как в том сне, вижу вытянутую в протесте руку и его удаляющийся образ. Это довольно странно. — Нет. Не выходит, — отрицательно качнула головой, заметно приуныв. — Тогда проанализируй свои ощущения сейчас. Ты напугана, взволнована? Ты злишься? — Сложно сказать. Я точно не напугана, и я не испытываю ненависти и злости, хотя должна. Но определенный страх есть. — Я нахмурилась, фокусируясь на возникших эмоциях. — Боюсь, что он не остановился и продолжает мучить людей, или сошел с ума, или спился, или стал наркоманом. Боюсь, что он не пережил морально вернувшиеся воспоминания, и они поглотили его, сделав еще хуже, чем он был. — Ты говорила, что не напугана, а видишь, как много страхов, оказывается, живут в тебе, — улыбнулась Джейн. Я благодарно посмотрела на нее. — Поэтому я прихожу к тебе, ты всегда помогаешь мне. — А теперь опиши свой самый главный страх. Тот, что не дает тебе покоя, когда ты начинаешь думать о завтрашней сделке. Первая эмоция. Самая честная именно самая первая эмоция, Лекси. Я потратила на размышление всего две секунды. — Я боюсь, что ничего не кончилось. Что он остался прежним. Боюсь, что Джейсон начнет смеяться и издеваться над Миком, как обычно он делал это с людьми. А при таком раскладе я вряд ли смогу оставаться непредвзятой и рациональной. — Но ты должна, так? — спросила Джейн, понимающе кивая. — Да. Я буду стараться. — И ты сможешь. Джейсон Доминник больше не имеет влияния на тебя, Александра. Ты сама понимаешь, что все закончилось, когда тебя вынесли из зеркальной комнаты. За эти три года ты выросла настолько, что я едва успеваю за тобой. Достигла невероятных высот. За два года изучила четырехлетнюю программу Гарварда, сейчас работаешь в крупнейшей компании на руководящей должности, заботишься о своей семье. Ты невероятно умна, и ты настоящий боец, твой ум способен анализировать уйму информации. Неужели какой-то Джейсон, в прошлом немало потрепавший тебе нервов, сможет поколебать твою уверенность в себе и своих силах? — Конечно, нет, — я спокойно улыбнулась, снова нащупав равновесие внутри себя. Да, Джейн волшебница. Она знает нужные слова и кнопки. Я ушла от Джейн в приподнятом настроении, уверенная и полная сил. Даже в такси улыбалась. Все уже спали, и только мама ждала меня в гостиной. И у нее был взволнованный вид. — Я подогрею ужин. Кофе будешь? — спросила она. — Мам, кофе выпью, но есть не буду. Устала очень. — Ты моя труженица. Пойдем со мной. Я о тебе позабочусь. Мама обняла меня, прижавшись щекой к моей щеке, потом, отстранившись, прошла на кухню. Я поплелась следом, по пути снимая туфли. — Звонили из клиники утром. У отца операция через десять дней, — сообщила мама натянутым голосом, хлопоча над кофеваркой. У меня даже усталость прошла. Я вся подтянулась, радостно улыбаясь. — Это же отличная новость. Мы ждали почти год, — воскликнула я. Мама кивнула, но как-то неуверенно. Она волнуется, и я ее понимаю. — Все будет хорошо, мам. Хуже точно не будет. — Нейрохирург, который будет его оперировать, сказал, что риск полной потери зрения в случае неудачи — очень высок. — Мама взглянула на меня блестящими от слез голубыми глазами. — Я боюсь, что Клауд останется в полной темноте. Он и так каждый день твердит, что чувствует себя обузой. — Все будет хорошо, мам. — Я встала и подошла к маме, обнимая ее сзади. — Ты должна настроиться на самое лучшее. Операция пройдет успешно, я уверена. Помнишь, как ты плакала ночами, думая, что Дреа навсегда будет привязана к своему баллончику с лекарствами, что астма — приговор на всю жизнь. И уже год ни одного приступа. Это наше время, мама. Я знаю, что мы заслужили свой кусок счастья. — Ты, моя девочка. Ты заслужила. — Мама нежно накрыла мои пальцы своими и тихонько сжала, я слышала, что она тихонько плачет. — Стоит только вспомнить те дни, когда мы искали тебя, мое сердце перестает биться. А потом, когда я увидела тебя в больнице, то… Милая, я не могла поверить, что кто-то способен обидеть тебя. Такую добрую и милую. Ты всегда думала и заботилась о нас, а мы… мы не смогли тебя защитить. Как мать я должна была предупредить тебя, уговорить не встречаться с этим ужасным человеком, когда впервые его увидела. Ведь понимала же, знала, что он принесет тебе только боль. Но я, как обычно, предоставила тебе решать проблемы. Я так виновата перед тобой. Я слишком привыкла, что ты взрослая и самостоятельная. И была такой уже в двенадцать лет. У меня не было с тобой проблем, это ты решала наши проблемы. А я занималась отцом и Дреа. Отдавала им всю себя, а тебе недодала. Я же люблю тебя не меньше, почему так вышло? Как я смогла упустить тебя, не заметить, что твоя жизнь превращается в кошмар? Я не сберегла тебя, Мари. И боюсь теперь, что Бог покарает меня. — Мамочка. Ты не должна даже думать о себе так. Я всегда знала, что ты любишь меня. Просто отцу и сестре ты нужна была сильнее. А если Бог накажет тебя, то и меня тоже. Это просто стресс, и завтра ты, как и я, будешь радоваться, что отцу наконец-то сделают операцию, и он сможет вернуться к полноценной жизни. — Господи, он же увидит все мои морщинки, — сквозь слезы улыбнулась мама, вытирая мокрые щеки. — Брось, мам, ты у меня красавица, — мягко рассмеялась я. Мы снова крепко обнялись. Я, вдруг, подумала, что мне действительного очень этого не хватало — объятий матери. Она права, я рано стала самостоятельной, взрослой, не побыв ребенком всласть. — А ты у меня. И почему до сих пор ты совсем одна? — Давай не будем об этом сейчас, мам. У меня нет времени на романы. И нет желания. — Ты еще совсем молоденькая. Все наладится, правда? — Правда, — рассеяно кивнула я. — Пойдем спать, мам. — А кофе? — Я уже не хочу. С ног валюсь. — Завтра выходной? — Нет. Но если все пройдет удачно, то я выпрошу два дня отпуска, чтобы отлежаться. * * * Джейсон Я узнал о смерти отца спустя день после его похорон. Марк организовал мои поиски, и не успел к сроку, точнее, не успел я — на похороны. Сказать, что я почувствовал сожаление или боль, сложно. Скорее, это ощущение можно назвать горечью. Я приехал проститься с ним в дань уважению. Проститься и простить. Я знаю, что все три года он не переставал меня искать. Пол был стар и боялся уйти без объяснений и исповеди. Но мне не были нужные его оправдания, его искаженная правда, которая больше не имела значения. Ничего не имело значения. Я сбежал на край света не от стыда, и не зализывать свои раны, как решили многие. Наверное, Пол умер несчастным человеком. В тех редких письмах, которые доходили до меня от Марка, я читал, что он сильно сдал и почти развалил бизнес. Материальное не имеет больше для меня смысл, но отец всегда ставил бизнес и свое положение выше, чем то, что действительно имеет значение. Мой отец был непросвещенным человеком, и его жизнь не несла никакого смысла. Мне искренне жаль, что такой ум пропал зря. Несомненно, я буду молиться о его душе. Как и душе Вивьен, моей бабушки, о смерти которой я узнал в тот же момент, когда получил известия об отце. Двойная потеря, но Виви умерла раньше на два месяца. Она не пережила сына. Наверное, в каком-то смысле ей повезло. Помню, что в детстве я любил ее, но она никогда не была среднестатистической бабушкой, которая берет внуков себе на выходные и угощает конфетами. Она всегда была леди, великосветской дамой, которая до последнего одевалась в Прадо и не выходила из дома без макияжа. Невероятная женщина, которая за пятьдесят лет после смерти мужа не взглянула ни на одного мужчину, при этом оставаясь ослепительно красивой до глубоких седин. Мой дед умер в сорок лет от сердечного приступа, прямо в своем кресле в офисе банка, разрабатывая очередной гениальный план обогащения. Виви было тридцать пять. На два года старше, чем я сейчас. И она никогда не выглядела слабой, грустной, одинокой. Ее спина была прямой, а взгляд гордым и надменным. Она запросто могла бы сыграть английскую королеву, и переиграть ее. Теперь, когда ее нет, я чувствую печаль и скорбь, и душевный трепет. Думаю, что ее жизнь не была легкой, и за маской ухоженной сильной женщины мы никогда не видели настоящую Вивьен. Ей больше не нужно играть роль… Иногда я даже завидую мертвым. Их жизнь становится легендой, и плохие моменты старательно забываются, стираются из памяти скорбящих. Со мной такого не произойдет. Из всех людей, которые когда-то знали Джейсона Доминника, я оставил адрес только Марку, взяв слово не раскрывать мое местоположение никому. Когда отец умер, Марк сразу стал искать меня по указанному адресу, но я оставил его, как пункт связи, для доставки корреспонденции или важных сообщений. Жил я в другом месте, и письма из прошлой жизни мне передавали раз в неделю вместе с провизией. И, к сожалению, из-за отсутствия своевременной связи с внешним миром, я не успел вовремя. Получив известие о смерти Пола, я на несколько минут поддался слабости, и всерьез размышлял о том, чтобы не ехать в Нью — Йорк, чтобы проститься с отцом на его могиле. Но потом я понял, что обязан сделать это. И дело не в долге или уважении. То, что связывало нас, было так же сильно, как и то, что раскидало в разные концы мира. Теперь мне не нужно бояться увидеть в его глазах отражение раскаяния и истины. Последний человек на земле, который знал правду, ушел и унес ее с собой в могилу. Остался только я, и моя совесть. И память, которую я так стремился вернуть, чтобы получить необходимые мне ответы. Я научился жить со своим новым «я» в согласии и мире, но это не было простым и легким процессом. Я прошел свое чистилище, прежде чем снова почувствовал, что могу стоять на земле и смотреть людям в глаза, не испытывая ужаса и стыда. А теперь мне предстоит столкнуться с похороненной частью моего «Я». Братья, знакомые, родственники и бывшие друзья будут смотреть на меня, гадая, остался ли я тем же безумным сумасбродным парнем, которым был. Я, как наяву, слышу вопросы приятелей по футбольному клубу, не планирую ли я снова вернуться в строй, попытаться оспорить решение о дисквалификации. Они будут предлагать мне многие вещи, которые когда-то мне очень нравились, и я находил их интересными. Но больше не нахожу. Многие будут разочарованы, увидев, как сильно я изменился. Но я не задержусь надолго. В каменных джунглях мегаполиса мне больше нечего делать. Спускаясь по трапу самолета, я отключаюсь от реальности, закрывая глаза, слышу песню ветра и крик орла в небе. Но даже мысленно я не могу вернуться туда, где моя душа пребывала в покое и равновесии. Шум двигателей, голоса людей, тяжелый воздух, который, проникая в легкие, вызывает приступ кашля. Все это не дает сконцентрироваться, вырывая меня из привычного состояния. Как много шума. Это оглушает. Чувствую себя Маугли, впервые вышедшим из леса. Поднимая руку, прижимаю рукав к лицу, чтобы облегчить себе вдыхание воздуха со значительной примесью диоксида серы и сажи. Я фактически ощущаю, как эта мерзость черной паутиной покрывает мои легкие. Я иду к выходу из аэропорта, растеряно глядя по сторонам. Огромное количество народу проходит мимо меня, и… это странно. Я много раз был здесь. Десятки, сотни перелетов. Я вернулся домой. Или Нью — Йорк больше не может именоваться моим домом? Я застываю, когда вижу Марка. Он пробегает взглядом по мне, но снова ищет в толпе… не узнав. Я невольно улыбаюсь. Собираю волосы на затылке, поднимаю руку и машу ему, продолжая идти навстречу. Марк снова бросает на меня раздраженный взгляд, не понимая, зачем ему делает знаки этот навязчивый странный, волосатый и бородатый тип, в свободных хлопчатобумажных серых брюках, такой же рубашке белого цвета и потертых коричневых сандалиях на босую ногу. Наверное, я кажусь ему чудаком. Я вижу, как раздражение в глазах Марка сменяется узнаванием, потом потрясением и даже шоком. Он скользит по мне взглядом, словно сам не веря тому, что видит, пока между нами не остается пара метров. — Джейсон, Господи, это ты? — ошарашено глядя на меня, спрашивает Марк. Я вместо ответа крепко обнимаю его, хлопаю по спине, говорю: «Рад тебя видеть, брат», и снова отступаю, чтобы посмотреть на него. Марк не изменился. Такой же смазливый молодой пижон в сшитом на заказ стильном костюме и дорогих туфлях, с ухоженными ногтями и побритым лицом. От него воняет парфюмом за версту, но это лучше, чем вдыхать смог от машин. — Что с тобой случилось? — неуверенно спрашивает Марк, тоже не переставая рассматривать меня. В его взгляде появляется тревога. — У меня все отлично. Пошли давай отсюда. — Обнимаю его за плечи и веду к выходу, а то он так и будет стоять, как остолбеневший. — Так плохо выгляжу? — Не знаю. Необычно. Борода эта и волосы. Ты меня разыгрываешь? Ты ее приклеил? — Марк смотрит на меня, потом начинает дергать за бороду. Вдруг в его глазах появляется ужас, и он резко останавливается. — Ты же не вступил в ИГИЛ? — Нет, — я со смехом качаю головой. — Я побреюсь. Просто не успел. Выехал, как только узнал, — придаю голосу серьезность. — Как ты, кстати? Как все прошло? — Нормально. Похороны сложно чем-то испортить. — Пожал плечами Марк, немного расслабляясь. Когда мы садимся в его черный блестящий Лексус, Марк снова начинает допрос. В принципе, я был готов к тому, что меня не оставят в покое быстро. — Слушай, я думал, что ты в Китае бизнес замутил. Квартиру продал, дом в Испании продал, виллу на Средиземном море тоже. Машины — и те все продал. Огромные деньжищи. Я все ждал, что ты позвонишь и сообщишь, что отбахал какой-то мега завод в Китае. А ты в какой-то пижаме и без багажа. Худой, как жердь. Тебя не кормили, что ли? Прогорел? — Нет. Не было никакого бизнеса. — Я напряженно следил за дорогой, с трудом вспоминая ощущение, которое испытывал, когда находился за рулем. Марк повернулся, впившись в меня взглядом, я еще сильнее напрягся. — Следи за дорогой. И давай поговорим у тебя. Ты в Верхнем Ист-Сайде живешь? Не переехал? — Да. Ты тоже когда-то там жил, — сухо ответил Марк, явно сделав неправильные выводы. Когда мы поднялись в его двухэтажные апартаменты, я сразу заметил следы пребывания еще одного человека в квартире. — Мой парень на работе, а я ушел раньше, чтобы тебя встретить, — пояснил Марк. — Садись. Я выпить налью. — Он указал мне на диван светло-бежевого цвета. — Мне просто содовой или сок.