Среди прочих новостей одна вызвала особый интерес Захария: “Анахита” доставила чету Бернэмов к китайскому побережью. Фрейзер виделся с ними на Гонконге, и они были очень рады услышать об успехах мистера Рейда на поприще свободной торговли. Новость эта побудила Захария скорее поднять паруса, отправив “Ибис” скользить по волнам. Остров Чусан и продвижение войск на север были главными темами солдатских разговоров в лагере на Ша Чау. Первое время новости поступали скудно, однако всем было ясно, что захват острова обошелся минимальными потерями. Но вот август перетек в сентябрь, и появились зловещие слухи о повальных хворях – дескать, тяжелобольных переправляют с Чусана в Макао, размещая их в особняке Мизерикордии, оборудованном под госпиталь. Однажды прошел слух, что заболевшие сипаи из первой роты добровольческого бенгальского батальона эвакуированы с острова и сейчас изнывают в Макао. Кесри справился у капитана Ми, верна ли новость, и тот не только ее подтвердил, но разрешил группе унтер-офицеров навестить больных собратьев. Хоть предстояла далеко не увеселительная прогулка, сипаи, еще не видевшие Макао, обрадовались возможности познакомиться с городом. И он их ничуть не разочаровал, произведя огромное впечатление на всех, и Кесри особенно. Группа высадилась на берег неподалеку от церкви богини моря А-Ма, и хавильдар не устоял перед искушением заглянуть в храм. К его изумлению, там многое было знакомо: благовония, божества, священные дерева и резные истуканы, стерегущие вход. Он, конечно, знал, что немало китайцев исповедуют буддизм, но даже не подозревал о подобном сходстве двух разных вер. Отыскивая Мизерикордию, сипаи блуждали по извилистым городским улочкам, однако всегда находился тот, у кого они могли спросить дорогу на английском или хиндустани, – повсюду были гоанцы: лавочники, патрульные, сторожа. Взвод гоанских сипаев даже пригласил осмотреть их казарму и одарил фруктами. Мизерикордия занимала серое мрачное здание, полное людей, не обративших никакого внимания на группу приезжих. К счастью, Кесри углядел Розу, помнившую его по “Лани”, и та провела унтер-офицеров в торец здания, где в тесной темной палате лежали больные сипаи. Они-то и рассказали, что захват острова Чусан прошел, как предполагал Кесри, относительно легко, но вот потом началось черт-те что. Разразились эпидемии горячки и других недугов, уйма солдат пала жертвой неудержимого дизентерийного поноса. В полевом лазарете санитары, пробираясь меж вплотную постеленных циновок, то и дело наступали на какого-нибудь недужного при смерти. Всему виной, сказали хворые сипаи, безграмотность высшего командования. Место под лагерь было выбрано без учета тамошнего рельефа, изобилующего заболоченными низинами, из-за чего солдаты дышали ядовитыми испарениями и мокли в палатках, в прилив заливаемых водой. Один взвод хотел обустроиться на холме, но там его вдруг накрыло жуткой вонью. Солдаты принялись копать, надеясь отыскать причину неистребимого смрада, и, углубившись всего на штык, наткнулись на черепа и гниющие кости – холм оказался могильным курганом. Командиры сочли его источником заразы и приказали взорвать. В результате образовалась воронка с кусками гробов и раздробленными скелетами. На острове, поведали сипаи, острая нехватка пресной воды, и оттого утолять жажду порой приходилось из канав, орошающих рисовые поля. Запасенный в Калькутте провиант был скуден и скверен, на нем оставили мету жучки и плесень – кто-то, ясное дело, хорошо наварил, сбыв просроченные продукты. Дабы избежать голода, интендантам пришлось закупать провизию по бешеным ценам на торговых судах, сопровождающих экспедиционный корпус. Все это время стояла жара, которую даже индусы переносили с трудом, а уж о белых нечего и говорить. И в довершение всех бед – дикая враждебность местного населения. Китайские власти объявили награду за чужеземных солдат, и те не знали ни минуты покоя, опасаясь, что их убьют или похитят. Потерявшие бдительность заплатили высокую цену, и среди них капитан-артиллерист мадрасского полка; шайка умыкнула его на материк, в потасовке убив капитанского денщика-индуса. Отправляя войска на Чусан, британское командование заверяло, что островитяне люто ненавидят маньчжуров и радостно встретят своих освободителей. Но это оказалось большим заблуждением. Наслушавшись солдатских рассказов, Кесри понял, как повезло его роте, оставшейся на южном участке. Да, жизнь на Ша Чау была не сахар, но кормили их сносно, часто пользуясь услугами маркитантских лодок. Да, и они не избегли хворей, но полевой лазарет не был забит битком. Что и говорить, им улыбнулась удача. В конце октября из Индии прибыли последние батальоны 37-го мадрасского полка. Их тоже разместили на Ша Чау, и солдаты поведали об ужасах своего морского путешествия. Стремясь сэкономить, военное министерство Мадрасского президентства наняло для перевозки войск старые дырявые корыта. Эти суда не выдержали бы и легкого шторма, но, как нарочно, в Южно-Китайском море угодили в страшный тайфун, изломавший и разбросавший все четыре корабля конвоя. Один провел несколько дней в осаде пиратов, и кто знает, что с ним стало бы, не приди ему на выручку английский пароход. Другой сгинул бесследно. Это была “Голконда” – штабной корабль, везший полковые документы, три сотни сипаев и командный состав подразделения. Ожидалось худшее. Через пару дней капитан Ми принес известие: “Голконда” перевернулась, все, кто был на борту, погибли. Корабль и впрямь не годился для морского плавания и не мог использоваться как транспортное судно. Все прекрасно понимают, что на этом фрахте руки нагрели многие, в том числе военные и даже, вероятно, офицеры, ставшие пассажирами “Голконды”. Скорее всего, предстоит официальное расследование. – Всему виной алчные шпаки, – сквозь зубы процедил капитан. – Вот уж кого я ненавижу, так это купцов, наживающихся на солдатских душах. Эти сволочи еще хуже гробокопателей! Ночью, лежа в койке, Кесри вспомнил двух калькуттских дезертиров. На допросах парни сказали, что опасаются тухлого провианта и негодных кораблей, но он отмел эти страхи, назвав их досужим враньем. Вспомнилось, как он командовал расстрелом, как дезертиры с повязками на глазах упали ничком. Теперь эти мертвецы являлись в снах, обзывая его накли гора, белым жуликом, и дураком, который, точно попугай, все повторяет за ангрезами. Раз в две недели Кесри наведывался в госпиталь, подкармливая хворых сипаев. Обычно он отбывал в Макао вместе с капитаном Ми, тот отправлялся навестить друзей и знакомых, а Кесри уже знакомыми улочками вышагивал к Мизерикордии, возглавляя процессию носильщиков со съестным. Изголодавшиеся по новостям сипаи с нетерпением ждали его приходов и постоянно спрашивали, когда же их отправят домой. Кесри говорил, что на севере все еще идут переговоры: полномочные представители пытаются убедить мандаринов принять их требования. Он умалчивал о том, что конца-краю этому не видно. Всякий раз Кесри замечал, что число больных опять возросло. Вскоре в госпитале закончились свободные койки, и новых пациентов отправляли в Манилу. А они все прибывали. В начале ноября Кесри узнал, что из двух с половиной тысяч бойцов, три месяца назад участвовавших в захвате Чусана, в строю осталось всего восемьсот человек. Лишь в середине месяца он наконец-то смог сообщить хорошую новость: почти все подразделения корпуса возвращаются на южный участок! Британцы обещали вернуть Чусан в обмен на другой остров, который станет их базой. До выполнения договоренности на Чусане остается небольшой английский гарнизон, а прочие войска уже в пути и скоро прибудут в устье Жемчужной реки. Добравшись до Гонконга, Захарий узнал, что мистер и миссис Бернэм на своей шхуне отбыли в Макао, и, не теряя времени, сел на паром. День клонился к закату, когда он взошел на борт “Анахиты”; к его удивлению, главная палуба была пуста, если не считать двух ласкаров, дремавших в тени стакселя. Интересно, тут ли миссис Бернэм, подумал Захарий. Скорее всего, она была на шхуне, и сердце его забилось чаще. Увидев в кормовой части натянутый парусиновый тент, Захарий догадался, что он воздвигнут в угоду миссис Бернэм, боявшейся прямых солнечных лучей. Мелькнула непрошеная мысль: видимо, под навесом она и укрылась. Захарий виновато урезонил себя: подобные мысли до добра не доведут. Однако он не сделал попытки удержать свои ноги, когда те сами понесли его к квартердеку. Для шкипера вполне естественно подняться на шканцы, сказал он себе, так поступил бы всякий морской капитан. Медленно взбираясь по трапу, Захарий приостановился, когда голова его чуть поднялась над уровнем палубы, и осторожно огляделся по сторонам. Не заметив никаких следов миссис Бернэм или кого другого, он испустил глубокий вздох, служивший знаком чего-то неясного ему самому – то ли облегчения, то ли разочарования. Увидев круглую лавку, вырезанную в основании бизань-мачты, Захарий решил там и дождаться хозяев. Он направился к мачте, но тут за его спиной скрипнула дверь каюты. Обернувшись, он узрел укутанную в одежды фигуру под вуалью. – Мистер Рейд! – Миссис Бернэм? День выдался прохладный, но мадам не пожалела усилий для защиты от солнца: отделанное кружевами закрытое платье из белого ситца, нитяные перчатки по локоть, широкополая шляпа с белой сетчатой вуалью, напоминавшей забрало, в руке белый полотняный парасоль с кружевом по краю. Захарий стоял как пригвожденный, а шляпа с сетчатым забралом медленно повернулась в одну сторону, потом в другую, после чего молниеносным движением кисти миссис Бернэм откинула вуаль. – Похоже, мы одни, мистер Рейд. Муж отправился с визитом к капитану Эллиотту на “Уэлсли”. Захарий все не мог придумать, что сказать в ответ. Как всего органичнее приветствовать жену своего хозяина? Не найдя нужных слов, он шагнул к борту и ухватился за планшир. Захарий услыхал шорох платья за спиной, но не обернулся, вперив взгляд в “Уэлсли”, стоявший в четверти мили от шхуны. Все чувства были так обострены, что он догадывался о действиях миссис Бернэм, даже не глядя на нее. Ну вот, она встала рядом, соблюдая точно выверенную дистанцию, которая скажет случайному соглядатаю, что два малознакомых человека просто любуются видом. – Я чрезвычайно рада, что выпала возможность повидаться с вами наедине, мистер Рейд. Захария вдруг накрыло волной неутоленного желания, и он сам расслышал обиду, сквозившую в его тоне: – Вы меня удивляете, миссис Бернэм. В нашу последнюю встречу вы ясно дали понять, что хотите избавиться от меня. Из-под прикрытия медленно крутящегося зонтика миссис Бернэм бросила молящий взгляд. – Полно, мистер Рейд, вы прекрасно знаете, каковы были обстоятельства. Если я выглядела нелюбезной, то лишь потому, что мне было чрезвычайно тяжело отказаться от наших с вами… от нашей близости. Но все это в прошлом, а мне нужно сказать вам нечто важное, и я не уверена, будет ли другой случай. Мистер Бернэм вот-вот вернется, у нас совсем мало времени. – Так о чем речь? – спросил Захарий, удивленный ее напористостью. – Это касается Полетт. Я знаю, вы к ней писали, объявив о разрыве отношений. Она поведала мне о вашем послании. – И что сказала? – Почти ничего, но я видела, что она ранена в самое сердце. – Что ж, очень жаль, я старался быть вежливым. И потом, меня тоже глубоко ранили ее небылицы обо мне. – Вышла ужасная ошибка! – Миссис Бернэм вздохнула, будто всхлипнула. – Полетт совсем другое имела в виду, а я все поняла неправильно! – Что-то я не уразумею. – Захарий вдруг осип. – То есть она не говорила, что ждет ребенка? – Впрямую – нет. – А как насчет ее отношений с вашим мужем? Они были не столь уж невинны, правда? – Я убеждена, что со стороны Полетт отношения были абсолютно невинны. Да, порки имели место, но она, конечно, не понимала, что происходит, а как только поняла, тотчас сбежала, дабы все не зашло слишком далеко. Захарий уже свыкся с тем, что Полетт злонамеренно обманула его и миссис Бернэм, и теперь ему было трудно принять безосновательность своих умозаключений. – Откуда вам это известно? Вы ее расспрашивали? – Нет, я не задавала вопросов в лоб. На днях мы с мужем ездили в Макао и там случайно встретили Полетт. Я внимательно наблюдала за ними обоими, и она своим поведением, уж поверьте, напрочь опровергла наши с вами домыслы. Полетт держалась свободно и безбоязненно, а вот супруг мой трусил и тушевался. Я совершенно уверена, Полетт ни словом не солгала вам о том, что было между ней и мистером Бернэмом, – только то, о чем она сказала, и ничего другого. Но Захарий все еще не сдавался: – Не понимаю, отчего в вас такая уверенность. – Я и впрямь в том убеждена, мистер Рейд. Теперь я сознаю, что позволила разыграться фантазиям. Я недоумевала, почему вдруг Полетт сбежала от нас, и вы, человек, который ее соблазнил и обрюхатил, были единственным тому объяснением. Когда вы пришли просить о работе, подозрение мое только окрепло. Я решила, что в моих руках вы раскаетесь в содеянном и навсегда избавитесь от своего порока. Но вышло иначе: наперекор всему, меня к вам тянуло, и я не нашла в себе сил устоять. Потому-то, наверное, я охотно верила дурному о Полетт, хотя она воистину безвинна. Во всем виновата я одна. Захарий начал сдавать позиции. – Я виноват не меньше вас, миссис Бернэм, – нехотя признал он. – Вы все берете на себя, но мы оба хороши. И я был готов верить дурному о Полетт, потому что это вроде как уменьшало наше с вами преступление. – Да, мы оба грешны… – Миссис Бернэм осеклась, увидев ялик, отчаливший от линкора. – Лодка мужа! Сейчас он будет здесь, а я с визитами отправлюсь в город. Времени в обрез, мистер Рейд, умоляю, выслушайте меня! – Слушаю, миссис Бернэм. – Мы… нет, я была ужасно несправедлива к Полетт и хотела бы загладить свою вину, да только боюсь, что тогда откроется правда… о нас с вами. – Значит, ей о нас ничего не известно? – Разумеется, нет. Я не сказала ничего такого, что могло бы воспрепятствовать вашему с ней будущему. Захарий вскинул бровь: – Что вы имеете в виду под “будущим”, миссис Бернэм? – Ваше счастье, мистер Рейд. – Мадам пальцем смахнула слезу. – Теперь я понимаю, что вы с Полетт предназначены друг другу. И если б не я, вы были бы вместе. – Она повернулась к Захарию, глаза ее блестели. – Я порочное, эгоистичное, слабое создание, мистер Рейд. Поддавшись искушению, я стала причиной больших бед, ваших и Полетт, которую искренне люблю. Уж я-то знаю, каково это, когда разрушают твою любовь, и мне мучительно сознавать свою вину в разлучении двух любящих людей. Не дайте мне сойти в могилу с таким грехом на душе. Я не изведаю покоя, покуда вы не воссоединитесь. – Теперь уж ничего не поделаешь, миссис Бернэм. Письмо мое получено, назад его не возьмешь. – Выход есть, мистер Рейд. Извинитесь, объясните, что стали жертвой грязной сплетни. Вымолите прощение. Если я для вас хоть что-нибудь значу, сделайте это ради меня. В голосе ее слышалась мольба, отказать которой было просто невозможно.