Раджу убежал, Фредди же как будто впал в транс. Потом, ни слова не говоря, прошел в конец коридора и открыл дверь каюты. Полетт, шедшая следом, через его плечо заглянула внутрь, где темнела гора сваленной мебели, подсвеченная контровым лунным светом. Ветерок тихонько раскачивал створку открытого иллюминатора, возле которого стояло пустое кресло. Фредди медленно, словно опасаясь того, что сейчас увидит, прошел к иллюминатору, выглянул наружу и охнул. – Иди глянь. Полетт подошла к нему и увидела веревочную лестницу, тоже слегка качавшуюся под ветерком. – В тот день она вот так же свисала в воду? – спросил Фредди. – Точно не скажу. Но сейчас-то почему она здесь? Фредди не ответил и, снова выглянув наружу, посмотрел на мерцающую воду в лунных бликах. Потом закрыл глаза, как будто прислушиваясь к плеску волн, и тихо произнес: – Я их слышу, ла. Отца и мать. Они зовут меня. Полетт схватила Фредди за плечи и втянула обратно в каюту. Скуластое изможденное лицо его, посеребренное луной, обрело странную красивость. – Нет! Я тебя не пущу! – Почему? – Вспомни, что сам говорил об удивительных связях, порожденных “Ибисом”. Мы все нужны друг другу. Глава 17 Через два дня после наступления английского нового года в Вампоа неожиданно появился Комптон, доставивший приказ о смене позиции “Кембриджа”: кораблю надлежало пройти вниз по течению к острову Северный Вантун, расположенному посредине Тигриной пасти прямо напротив Хумэня. В тот же день судно подняло якорь; Комптон, согласно полученным инструкциям, остался на борту в роли сопровождающего. О причинах передислокации печатник ничего не сказал, а Нил счел за лучшее не спрашивать. Это был первый рейс обновленного “Кембриджа”, но его команда работала на удивление слаженно, и корабль шел ходко. В пути Нилу и Джоду стало ясно, что боевые действия, наступательного либо оборонительного характера, неминуемы. Повсюду на речных берегах кипела работа: рылись ходы сообщения, возводились форты, маскировались новые огневые позиции; боевые джонки патрулировали протоки. Дважды “Кембридж” останавливался, забирая на борт “водяных храбрецов”, которым предстояло усилить стоявшую у Хумэня флотилию под командованием Гуань Тяньпея (чуть больше года назад Нил и Комптон видели его в бою, произошедшем в тех же водах). На подходе к Хумэню завиднелось судно под американским флагом, бросившее якорь неподалеку от таможни. Флаг этот – обманка, сказал Комптон, на самом деле корабль загружен чаем для Ланселота Дента, всем известного английского купца. Сделку спроворил его давний компрадор Пен Бао, ныне подвизавшийся в переводчиках генерал-губернатора Цишаня. Нил был поражен тем, что человек, занимающий столь видный пост, открыто сотрудничает с пресловутым торговцем опием. Это еще что, сказал Комптон, после отстранения от власти комиссара Линя многие гуандунские чиновники взялись за старое и хлопотливо обустраивают свои гнездышки. “Кембридж” встал на якорь у оконечности острова Северный Вантун, скалистого массива, взметнувшегося посреди пролива в милю шириной. И здесь было оборудовано внушительное укрепление с большим числом тяжелых орудий. Неподалеку виднелись поплавки оборонительного новшества – здоровенной железной цепи, поперек фарватера натянутой к Хумэню. Позже прибыл адмирал Гуань, пожелавший лично проинспектировать “Кембридж”. Нил и ласкары издали наблюдали, как корабельные офицеры-китайцы сопровождают неброско одетого, представительного мужчину за шестьдесят в меховой шапке, увенчанной красным шариком. Комптон пояснил, что это знак очень высокого ранга. Прежде чем вернуться на свою джонку, адмирал обратился с короткой речью к ласкарам: англичане, сказал он, могут напасть в любой день, за их потопленный корабль выплатят щедрую награду – сумма за фрегат с семьюдесятью четырьмя пушками увеличена до пятидесяти тысяч испанских долларов. Нилу он показался человеком дружелюбным, знающим и весьма умным. Джоду с ним согласился, сказав, что адмирал гораздо толковее всех прочих шишек, посещавших “Кембридж”. На другое утро Нил, Джоду, Комптон и еще пара матросов в парусной шлюпке объехали Тигриную пасть. Утюжа водную гладь, Нил понял, почему пролив получил такое название: сужающиеся берега его напоминали мощные челюсти. А в самом узком месте были устроены наиболее внушительные укрепления и огневые точки Хумэня и Северного Вантуна. И далее, на выходе к устью, были оборудованы еще две позиции – на острове Шайток, чужеземцам известном как Чуенпи, и мысе Тайкок. В конце поездки группа высадилась на Чуенпи и обошла остров. Нил заметил большие изменения, произошедшие с тех пор, как год с лишним назад он здесь побывал вместе с Комптоном. Деревушка, в которой тогда они обитали, обезлюдела, жители ее покинули. Две прежние огневые позиции, на холме и берегу, теперь были объединены в цельное укрепление, снабженное валом, сухим рвом и заграждениями. С высоты холма Тигриная пасть казалась озером в окружении бастионов, со всех взгорков и выступов ощетинившихся сотнями огневых позиций, каждая с эмблемой в виде головы тигра. Фортификации впечатлили даже Джоду, прежде сомневавшегося в надежности оборонительных сооружений. Здесь англичанам не пройти, уверенно заявил он, их эскадре уготован капкан. На “Кембридж” разведчики вернулись в хорошем настроении, убежденные в том, что британцы сами накличут беду, коль бездумно сунут голову в пасть прожорливой твари. Вскоре после Нового года сильно похолодало, в устье Жемчужной реки задули студеные ветры, особенно злобствовавшие на открытом пространстве Ша Чау. Сипаи с обозниками впали в этакую вынужденную спячку и, озабоченные лишь тем, как согреться и чем набить живот, без крайней нужды не покидали палатки. К счастью для солдат, шинели им выдали еще до прихода зимней стужи. Флейтистам и барабанщикам тоже повезло получить меховые шапки, хоть ночью в них не завернешься, как в шинели. И все же музыкантам было грех жаловаться, поскольку большинство обозников не получили никакой теплой одежды вообще. Обеспечение зимней формой входило в обязанности сирдаров, но только самые честные из них, коих было раз-два и обчелся, раскошеливались на подобные траты, и даже они выдавали лишь тонкие одеяла, днем служившие одеждой, а ночью покрывалом. Основная же масса сирдаров, прижимистых скряг, заботилась только о собственном кармане и снабжала обозников лишь кусками побитой молью хлопчатобумажной ткани, не оставляя им иного выхода, как тратить свои скудные сбережения на покупку китайских стеганых курток. Однако от ледяных шквалов, гулявших по безлесному острову, не спасала никакая одежда. Естественно, многие заболевали, и вскоре лазарет был забит под завязку. В первые дни января погода стояла хуже некуда, но капитан Ми все-таки уехал в Макао. Вернувшись только шестого числа, он тотчас вызвал к себе Кесри. Капитан никак не объяснил свое отсутствие, хавильдар же счел себя не вправе расспрашивать, и они сразу приступили к делу. Командование экспедиционного корпуса, сказал Ми, наконец-то приняло решение атаковать фортификации Тигриной пасти. В комбинированной водно-сухопутной операции будут задействованы команды кораблей и пехотные части. Расстелив карту, капитан показал огневые позиции, окружавшие пролив. Их расположение диктовало следующую тактику: при атаке со стороны моря необходимо нейтрализовать два передовых форта – Чуенпи на правом берегу пролива и Тайкок на левом. Операция начнется с одновременного удара по этим двум точкам, и бенгальские волонтеры войдут в состав подразделений, атакующих Чуенпи. Завтра “Энтерпрайз” доставит их к месту высадки, что в двух милях на восток от орудийных позиций противника. Утром предстоит ранний подъем, в семь часов надо быть готовыми к погрузке на корабль. Рота выйдет в полном походном снаряжении вместе со всеми барабанщиками, флейтистами, оружейниками, вестовыми, бомбардирами и, конечно, санитарами. – Ну что ж, поторапливайся, хавильдар. – Слушаюсь, каптан-саиб. Вскоре уже весь лагерь знал, что утром вторая рота и все ее обозники отправятся воевать. В палатке флейтистов моментально забыли о холоде, мальчишки взялись проверять снаряжение и содержимое ранцев. Раджу, еще не бывавший в боях, послушно следовал всем наставлениям Дики вплоть до совета запастись парой леденцов: – Значит, вот чего, парни: как начнется заваруха, суйте конфету в рот. Так оно веселее. Приятель держался опытным бойцом, но Раджу чуял его нервозность. Ночью, когда они улеглись, съежившись под одним одеялом, Дики метался и стонал во сне; разбуженные музыканты наградили его тычками, пинками и градом проклятий: – Заткнись, гад, дай поспать, мля! Завтра в бою наорешься всласть! Утром Кесри встал еще затемно, взял фонарь и в сопровождении двух унтеров прошел по палаткам, устроив выборочную проверку того, насколько точно солдатские сборы соответствуют “Походному уставу”, предписывающему взять запасную тужурку, пару башмаков, циновку для ночлега и скатку одеяла из козьей шерсти, которую вместе с медной флягой надлежит приторочить к ранцу. Флейтисты и барабанщики тоже встали чуть свет, дабы первыми выстроиться на берегу и обеспечить погрузку роты на корабль музыкальным аккомпанементом. Утро выдалось зябким, над водой стелился густой туман, затушевывавший восходящее солнце. Как раз к приходу “Энтерпрайза” прилив достиг максимума, и высокая вода позволила избежать промежуточных рейсов в шлюпках. Пароход смог подойти к берегу достаточно близко для установки сходен. Пока грузились обозники, звон колокола построил сипаев на перекличку. Больных оказалось столько, что рота недосчиталась четверти своего списочного состава. После переклички солдаты с ружьями через плечо встали на погрузку, череда их киверов размытыми черными пятнами маячила сквозь туман. Затем на борт взошли музыканты, следом офицеры, начиная с младшего чина, последним был капитан Ми. Едва убрали сходни, как лопасти колес вспенили воду, и пароход медленно развернулся носом на север. Барабанщики и флейтисты расселись на баке, но корабль набрал ход, и встречный ветер заставил мальчишек, лязгавших зубами, сбиться в кучу. Раджу, у которого слипались глаза, сунул голову меж колен и умудрился задремать. Очнувшись, он с удивлением увидел, что туман рассеялся, небо прояснилось. Пароход плыл по необъятной шири насыщенно лазурного цвета, окаймленной невозмутимыми серо-зелеными горами. Прямо по курсу виднелись холмы-двойники острова Чуенпи; тот, что повыше, был увенчан впечатляющими валами и башнями с сотнями цветастых флагов и транспарантов, трепетавших под ветром, – длинные полотнища с иероглифами на малиновом фоне, стяги в виде двух языков пламени с зелеными и желтыми концами, огромные ленты с изображением летящего дракона. С приближением к острову стали видны зубчатые парапеты, ощетинившиеся жерлами пушек. Лишь одна часть острова, перекрытая вторым холмом, была вне досягаемости артиллерийского огня. Здесь и предстояла высадка. В этом месте уже скопилось изрядно всяких судов. Пароходы “Мадагаскар”, “Куин” и “Немезида”, не боявшиеся мелководья, высаживали войска прямо на берег. Боевые корабли – фрегаты “Друид” с сорока четырьмя пушками и “Каллиопа” с двадцатью восемью орудиями, а также еще четыре судна меньшего класса – бросили якорь на глубине, отправляя свой воинский контингент в ботах и баркасах. “Энтерпрайзу” пришлось немного обождать, и Раджу получил возможность понаблюдать за высадкой, походившей на учения, устроенные в его честь. Зрелище завораживало: подразделения солдат и матросов согласованно, с механической точностью выполняли сложные маневры по десантированию и выгрузке снаряжения из поочередно швартовавшихся лодок. Вторая рота высадилась одной из последних, когда на берегу уже собрались тысяча четыреста солдат, а также пара сотен обозников и вспомогательных рабочих, в основном индусов. Почти половину бойцов составляли сипаи: шестьсот семь человек из 37-го Мадрасского полка и семьдесят шесть из второй роты бенгальских волонтеров. Самым крупным представителем британских войск был полутысячный батальон моряков Королевского флота, в оставшуюся часть контингента входили артиллеристы и подлечившиеся солдаты, вывезенные с Чусана. Командиром был майор Пратт, офицер Королевского ирландского полка. По его приказу первой выступила тяжелая артиллерия: по дороге, что вела к вершине второго холма, орудийные расчеты тащили две шестифунтовые пушки и огромную двадцатичетырехфунтовую гаубицу. Следом двигались морские пехотинцы и мадрасские сипаи. Бенгальские волонтеры замыкали строй. Флейтисты и барабанщики шли группой в середине колонны, с обеих сторон прикрытые сипаями. Пыль от марширующих ног летела им прямо в лицо, и Раджу, растерявшись, смазал несколько нот, но только Дики это заметил. Он ухмыльнулся и подмигнул, что весьма помогло Раджу прийти в себя. В животе перестало екать, и он сосредоточился на том, чтобы согласовать свой шаг с перебором клапанов и удержать верную дистанцию от впереди идущего флейтиста. Поглощенный этим, он даже не услышал отдаленной канонады, и лишь толчок Дики привлек к ней внимание. Капитан Ми и Кесри возглавляли свою роту. Едва она достигла гребня, как пушки на противоположном холме открыли огонь. Однако ядра падали с большим недолетом, искать убежища не было нужды. Внимательно изучив линию неприятельской обороны, Кесри тотчас углядел ее многочисленные изъяны: пусть недавно возведенные укрепления были высоки и крепки, но строили их по старинке. Они тянулись сплошняком, точно театральный занавес, и не имели выступов, позволяющих вести перекрестный огонь, отражая фланговые атаки. От передового заграждения, представлявшего собою забор из заточенных кольев, тоже веяло древностью; сипаи, хорошо с ним знакомые, прозвали его “бамбуковой загородкой”, а офицеры – “фризской лошадкой”[91]. Пока Кесри и капитан Ми обозревали оборону противника, огонь форта стал плотнее, но по-прежнему был неэффективен – ядра врезались в склон холма, вздымая земляные фонтаны. Ротные артиллеристы могли неспешно заняться делом – смонтировать пушки и гаубицу. По команде капитана бомбардиры и пушкари приступили к сборке орудий. Силач Маддоу, как обычно, притащил два лафетных колеса и, сбросив их с плеч, присоединился к заряжающим, уже стоявшим с ядрами наготове. Пала тишина, расчеты ждали команды “огонь”. И вот по цепи пронесся гулкий крик, бомбардиры поднесли горящие фитили к запальным отверстиям. Пушки оглушительно рявкнули и полыхнули огнем, окутав холм черным дымом. Тем временем “Куин” и “Немезида” подошли к бастионам на расстояние выстрела. На одном судне исторгло пламя огромное шестидесятивосьмифунтовое рыло, на другом гавкнули пушки на вертлюгах, стрелявшие картечью, мощным средством поражения живой силы – при выстреле жестянки, начиненные мушкетными пулями, взрывались, осыпая смертоносным градом все вокруг. Казалось, на холме разразилась буря из огня и железа, и очень скоро над фортами поднялись столбы дыма. Ширин завтракала акури[92], когда буханье далекой канонады достигло Макао. Сидевший напротив Диньяр поднял удивленный взгляд: